– Мне уже хочется с ним познакомиться, – промолвила мадам Макс Гослер. – Безумец без шиллинга в кармане и к тому же необузданный – обожаю таких мужчин. Не могли бы вы привести его сюда, мистер Финн?
Финеас в смятенных чувствах едва соображал, как отвечать, чтобы не выдать своего волнения.
– Я буду рад пригласить его, если вы пожелаете, – произнес он, будто вопрос был задан всерьез, – но я вижусь с лордом Чилтерном не так часто, как раньше.
– Вы верите, что Вайолет Эффингем примет его предложение? – обратилась к нему миссис Бонтин.
Он помедлил и затем низким голосом, с нескрываемой печалью проронил:
– Она его приняла.
– Вы хотите сказать, что знаете точно? – спросила хозяйка дома.
– Да, именно так.
Если бы кто-то сообщил Финеасу заранее, что он объявит об этом за столом у мадам Гослер, он, несомненно, отмел бы эту возможность. Он поклялся бы, что в нынешнем расположении духа ничто не заставит его говорить о Вайолет Эффингем, и пусть ему лучше отрежут язык, чем он назовет ее будущей невестой своего соперника. Тем не менее он только что признал во всеуслышание, что повержен и несчастен. Финеас прекрасно понимал, что все присутствующие – кроме, возможно, лорда Фоуна – знают, почему он дрался на дуэли в Бланкенберге. Он чувствовал также, что, произнося роковые слова, залился краской, что голос его звучит странно и что он расписывается в позорном поражении. Однако на прямой вопрос он не смог не ответить с той же прямотой. Возможно, следовало парировать каким-нибудь остроумным замечанием, обратить все в шутку, но он был не в состоянии. Сейчас его сил хватало лишь на то, чтобы говорить правду.
– Не верю ни единому слову, – выпалил лорд Фоун, также забывшись.
– Я верю, раз так говорит мистер Финн, – произнесла миссис Бонтин, наслаждаясь вызванным замешательством.
– Но кто мог вам сообщить, Финн? – спросил ее супруг.
– Его сестра, леди Лора, – ответил наш герой.
– Тогда это должно быть правдой, – сказала мадам Гослер.
– Исключено! – возразил лорд Фоун. – Полагаю, я не погрешу против истины, сказав, что такое совершенно невозможно. Это был бы самый позорный брак на свете. Она останется без гроша.
Отметим, что сам лорд Фоун, прося руки Вайолет, был весьма великодушен в отношении условий брачного договора.
Некоторое время Финеас просидел в молчании, и разговор за столом не был таким живым и остроумным, как обычно на ужинах у мадам Макс Гослер. Сама хозяйка прекрасно понимала положение нашего героя и сочувствовала ему. Она не поощряла бы расспросы о Вайолет Эффингем, если бы знала, что они приведут к такому результату, и теперь прилагала все усилия, чтобы увлечь своих гостей другими предметами. В конце концов ей это удалось, а через некоторое время и к Финеасу вернулся дар речи. Осушив два или три бокала вина, он ринулся в дебри политики, при первой же возможности вступив в открытое противостояние с лордом Фоуном. Лоренс Фицгиббон, разумеется, считал, что правительство недолго продержится у власти. С тех пор как он покинул государственный пост, министры успели наделать самых невероятных ошибок, и он обличал их с пылом, достойным злейшего врага.
– Однако, Фицгиббон, вы ведь были их верным сторонником, – поддел его мистер Бонтин.
– Я понял, что ошибался, – был ему ответ.
– Я уже не раз замечала, – сказала мадам Макс Гослер, – что когда кто-то из вас, джентльмены, уходит в отставку – обычно это случается по какой-нибудь весьма незначительной причине, – то становится злейшим врагом оставшихся. Человек может прекрасно ладить со своими друзьями и быть с ними в полном согласии, пока не разойдется в какой-то мелочи по службе – и вот он покидает свой пост. Или, быть может, на него нападают политические оппоненты, и он уязвлен, и это становится причиной для ухода. Как бы то ни было, он произносит прощальную речь, полную любви и благодарности, – и отныне я точно знаю, где искать самого яростного противника его недавних друзей. Да, я начинаю понимать, как устроена английская политика.
Описание было довольно жестоким по отношению к Лоренсу Фицгиббону, но тот, как человек бывалый, перенес упреки лучше, чем Финеас – свое поражение.
В целом ужин, однако же, не слишком удался, и мадам Гослер это понимала. Лорд Фоун, после того как Финеас опроверг его слова, почти не раскрывал рта. Сам Финеас говорил слишком много и слишком громко, а миссис Бонтин, склонная льстить лорду Фоуну, спорила с нашим героем.
– Я совершила ошибку, собрав четверых депутатов, из которых все занимали или занимают государственные должности. Никогда больше не приглашу одновременно двух членов правительства, – сказала позже мадам Гослер в беседе с миссис Бонтин.
– Дорогая мадам Макс, – возразила та, – скорее, вам не следует приглашать двух поклонников одной и той же молодой леди.
В гостиной наверху мадам Гослер сумела улучить три минуты наедине с Финеасом.
– Значит, все так, как вы рассказывали, мой друг? – спросила она голосом самым мягким и нежным, с участием во взоре. Финеас почувствовал, что, останься они вдвоем, он мог бы поведать ей все и разрыдаться у ее ног.
– Да, – ответил он, – это так.
– Я поверила вам сразу. Будет ли мне позволено сказать, что я желала бы иного исхода?
– Слишком поздно, мадам Гослер. Конечно, в таком положении глупо показывать, как я уязвлен. Видите ли, я узнал обо всем в тот самый момент, когда собирался к вам, и хотел было прислать вам извинения и не приходить. Мне жаль сейчас, что я этого не сделал.
– Ну что вы, мистер Финн.
– Я вел себя как осел.
– На мой взгляд, вы держались весьма достойно. Но если вы позволите дать вам совет – не говорите больше об этой истории так, будто она касается вас лично. Единственное, что презирает в наше время свет, – признание собственных неудач.
– А я потерпел неудачу.
– Но вы не обязаны в этом признаваться, мистер Финн. Я знаю, мне не следует давать советы.
– Нет-нет, я глубоко вам благодарен. Я вынужден сейчас откланяться, мадам Гослер, так как не хочу уходить одновременно с лордом Фоуном.
– Но вы вскоре навестите меня снова?
Финеас обещал зайти непременно – и почувствовал, что по крайней мере сможет обсудить с новой подругой свою несчастную любовь, не испытывая острого стыда за поражение.
Лоренс Фицгиббон ушел вместе с Финеасом, а мистер Бонтин, отправив жену домой, предпочел прогуляться до клуба в компании лорда Фоуна, во что бы то ни стало желая перемолвиться с ним словцом. Лорда определенно задел Финеас, а мистер Бонтин молодого помощника статс-секретаря отнюдь не жаловал.
– Этот малый превратился в такого самодовольного хлыща, каких я в жизни не видывал, – заявил он, беря лорда под руку. – Монк и прочие сумели его окончательно испортить.
– Не верю ни единому слову из того, что он сказал о лорде Чилтерне, – повторил лорд Фоун.
– О браке с мисс Эффингем?
– Было бы чудовищно приносить несчастную девушку в жертву. Только представьте: у нее не останется ничего. Он пьяница и ни с каким отцом, разумеется, не помирится. Леди Лора Кеннеди, рассказывая об этом, наверняка преследовала какую-то свою цель.
– Быть может, Финн все выдумал, – предположил мистер Бонтин. – Ирландцы на такое горазды.
– Он настолько вспыльчив, что никто не может его обуздать, – продолжал лорд Фоун, подразумевая Чилтерна.
– И самоуверен до нелепости, – поддакнул мистер Бонтин, имея в виду Финеаса.
– Человек, который, имея на своей стороне все преимущества, никогда не делал ничего полезного – и не станет.
– Он недолго продержится на своем посту, – сказал мистер Бонтин.
– О ком вы говорите?
– О Финеасе Финне.
– А, о мистере Финне! Я говорил о лорде Чилтерне. Финна я нахожу отличным малым, и он, безусловно, умен. Говорят, Кантрип его очень любит. Он сделает карьеру. Но я не верю тому, что он говорил о лорде Чилтерне.
Мистер Бонтин почувствовал, что его осадили, и поспешил распрощаться с лордом Фоуном.
Глава 54Утешение
На следующий день после ужина у мадам Гослер Финеас, хоть и явился в свой кабинет рано, сумел сделать немного: в каждом соприкосновении с действительным миром он по-прежнему чувствовал, что спина его сломана. Конечно, он будет учиться – и постепенно выучится – заниматься своим трудом автоматически, принося, наверное, какую-то пользу, но без интереса, словно извозчик или портной, потому лишь, что так положено, а еще потому, что надобно как-то добывать хлеб насущный. Что же до честолюбия, или заботы о благе общества, или увлечения работой как таковой – иными словами, всех тех скрытых пружин, что способны сделать труд по-настоящему радостным и плодотворным, – с этим было покончено. Прежде он готов был корпеть с утра до ночи и с ночи до утра круглый год, месяц за месяцем, для того лишь, чтобы Вайолет Эффингем могла быть уверена: супруг занимает достойное ее положение. Теперь таких причин не осталось. Пока он получает от государства жалованье, он будет его отрабатывать – но и только.
Прошел еще день, и Финеас почувствовал себя чуть лучше. Утром он получил записку от лорда Кантрипа: вечером им обоим предстояло встретиться с премьер-министром, чтобы обсудить постройку железной дороги к Скалистым горам. Финеасу пришлось погрузиться в работу с головой. Готовясь к назначенной встрече, он успел забыть о своем горе, с увлечением размышляя о благосостоянии колоний, и в воображении уже освоил и заселил огромную территорию на реке Ред-Ривер, которая ни в коем случае не должна была достаться демократической Америке. Он не упомянул о многообещающем регионе в разговоре с мистером Грешемом, предоставив лорду Кантрипу описывать предлагаемые меры и лишь добавляя пару слов по необходимости. Но было понятно, что он по крайней мере воспрянул духом настолько, чтобы не уронить себя в глазах вышестоящих.
– Вот, пожалуй, первый ирландец, которому мы не зря платим жалованье, – сказал позже мистер Грешем своему коллеге.