– Я была так огорчена, когда получила вашу карточку, – сказала она. – И все же теперь я рада, что не приняла вас тогда.
– Если вам нездоровилось, то это, разумеется, было к лучшему.
– Говоря откровенно, я чувствовала себя ужасно: была бледна как смерть и едва могла говорить. Мне не стоило показываться на люди.
– Тогда, конечно, вы поступили правильно.
– Но я сразу же поняла: я назвала день, а вы были так любезны, что запомнили его. Я, правда, не ожидала, что вы приедете в Лондон, пока не улеглись мартовские ветра.
– Мартовские ветра продувают этот злосчастный остров насквозь, мадам Гослер, и от них не скрыться. Молодость еще может им противостоять, но на меня они действуют так сильно, что, думаю, в конце концов заставят вовсе покинуть страну. Полагаю, старикам не следует жить в Англии без крайней необходимости.
Герцог, безусловно, был стар, если мы согласимся считать таковым человека за семьдесят, и нельзя сказать, что годы не брали свое. Ходил он медленно, не двигая без необходимости руками и ногами, а если двигал, то казалось, будто суставы заржавели и проворачиваются с трудом. Тем не менее нес он себя с достоинством, осанку имел прямую и выглядел так величественно, что те, кто видел герцога Омнийского, едва ли считали его стариком. Он был высок ростом, не сутулился и выучился держаться так, будто свойственная ему неспешность была естественным следствием высокого положения. Возможно также, что немалую роль в его облике играло искусство портного. Последнее мадам Макс Гослер распознала весьма скоро. Когда герцог упомянул о своем возрасте и ее молодости, она лестным для него образом сравнила могучий дуб и смородиновый куст; к тому моменту она уже удобно расположилась на диване, а высокий гость сидел перед ней на стуле – точно так же, как любой другой посетитель.
Через некоторое время из кармана его светлости была вынута фотография. Разглядывание фотографий и обмен ими – пренелепейшая мода наших дней. «Кажется, я здесь не слишком получилась. – Ах что вы, прекрасно! Лишь немного старше своих лет. И конечно, у вас на лбу нет этих пятен» – вот самые распространенные в подобных случаях замечания. Едва ли возможно вручить фотографию или принять ее в дар, не произнося слов, которые постороннему показались бы совершенно невообразимыми. Впрочем, посторонних рядом не было, и потому герцогу и его даме не было нужды о них тревожиться. Все нелепые слова прозвучали. Мадам Гослер заявила, что фотография герцога значит для нее больше, чем все прочие фотографии на свете, вместе взятые, а тот пообещал, что будет носить изображение дамы у самого сердца, и, боюсь, даже прибавил «на веки вечные». Затем он сжал ее руку, будучи убежден, что для человека старше семидесяти весьма искусен в подобных жестах.
– Вы придете ко мне на ужин, герцог? – спросила мадам Гослер, когда он упомянул, что ему пора уходить.
– Я не хожу на ужины ни к кому.
– Именно поэтому вы должны оказать эту честь мне. Здесь рядом с вами будут только те, кого вы захотите видеть.
– Я бы предпочел навещать вас, как сейчас, – ей-богу, предпочел бы. Иногда я бываю на ужинах, но это всегда большие официальные приемы, от которых я не могу отказаться, не нанеся никому обиды.
– От моего маленького неофициального приема вы тоже не сможете отказаться, не нанеся обиды, – эти слова она произнесла, устремив взгляд прямо на него, и герцог понял, что она говорит всерьез, а еще – что ни у кого за последнее время не видел таких ярких глаз.
– Назовите день, герцог. Воскресенье вам подойдет?
– Если непременно нужно, чтобы я пришел…
– Непременно нужно.
Пока она говорила, очи ее блестели все ярче, краска играла на щеках, а кудри, когда она ими встряхивала, распространяли в воздухе тот же тончайший, едва уловимый аромат духов, что и ее записка. Под черно-желтым подолом платья мелькнула ступня, и герцог увидел, что она безупречной формы. Мадам Макс Гослер вытянула пальчик и коснулась его руки: ладонь у нее была очень красивая, пальцы унизаны драгоценностями, а для таких мужчин, как герцог, это непременное условие, чтобы руку можно было счесть совершенной.
– Вы должны прийти, – повторила мадам Гослер, уже не умоляя, а приказывая.
– Тогда я приду, – ответил он, и ужин был намечен на одно из воскресений.
Кого именно пригласить по такому случаю, решить оказалось непросто, пока мадам Гослер не попросила герцога привести с собой леди Гленкору Паллизер. На это он в конце концов дал согласие. Будучи женой его племянника и наследника, леди Гленкора стала для герцога идеалом женщины. Она всегда вела себя безукоризненно и никогда не бывала назойлива, не надоедала ему, но всегда проявляла внимание. Будучи в доме мужа заядлым политиком в юбке, рядом с его дядюшкой невестка становилась просто очаровательной женщиной. «О, она очень умна и умеет приспосабливаться к обстоятельствам. Везде как дома, куда бы ни попала», – сказал однажды герцог, широким жестом будто обозначая доступные леди Гленкоре бескрайние просторы и безграничные возможности для перевоплощения.
Ужин состоялся и прошел весьма приятно. Глаза мадам Гослер сияли не так ярко, как во время достопамятного дневного визита, и от столь соблазнительных прикосновений к руке герцога она на сей раз воздержалась. Хозяйка была немногословна, по большей части позволяя говорить гостям. Ужин, цветы и вино были превосходны, и все было так по-домашнему спокойно, что герцог остался доволен.
– А теперь вы должны прийти на ужин ко мне, – произнес он на прощание.
– Такого приказа я, разумеется, не ослушаюсь, – прошептала мадам Гослер.
– Боюсь, он увлечется этой женщиной, – рано утром следующего дня сказала леди Гленкора своему мужу мистеру Паллизеру.
– Он постоянно увлекается то одной женщиной, то другой, и так будет, пока он жив, – ответил тот.
– Но эта мадам Макс Гослер очень умна.
– Так говорят. Я всегда думал, что моему дяде больше нравится беседовать с дурочками.
– Любой мужчина предпочтет умную женщину – если она знает, как своим умом воспользоваться.
– Что ж, надеюсь, он будет позабавлен, – безмятежно сказал мистер Паллизер. – Нынче это единственное, чего он желает.
– А что, если ты вдруг узнаешь, что он собирается жениться? – спросила леди Гленкора.
– Мой дядя – жениться!
– А почему нет?
– На мадам Гослер?
– Если он и женится, то на женщине вроде нее.
– Никто во всей Англии не печется о своем положении так, как мой дядя, – произнес мистер Паллизер с некоторой гордостью и даже с ноткой гнева.
– Это все слова, Плантагенет, хотя в них есть доля правды. Но ребенок отдаст все, если ему пообещать луну с неба, а старики порой не лучше детей. Едва ли тебе захотелось бы однажды утром получить известие, что на свет появился маленький лорд Силвербридж.
Этот титул должен был носить старший сын герцога Омнийского, будь у герцога дети, и мистер Паллизер, услышав о таком, сильно побледнел. Он хорошо знал, что его жена мудра как змея и чиста как голубь, и потому не ставил угрозу под сомнение.
– Быть может, тебе лучше за ним приглядывать, – сказал он леди Гленкоре.
– И за ней, – добавила та.
Мадам Гослер получила приглашение на ужин в доме герцога на площади Сент-Джеймс, но то было мероприятие пышное и многолюдное, и леди Гленкора знала, что там опасаться нечего. Мадам Гослер была одной из сонма других гостей, и герцог с ней почти не разговаривал. Приглашены были герцогиня Сент-Банги и старая леди Хартлтоп – вдовствующая маркиза, немилосердно досаждавшая герцогу. Мадам Макс Гослер, таким образом, обрела свою награду, состоявшую в знакомстве с высшими из высших, и сама это прекрасно понимала. Разве все имена, включая ее собственное, не появятся завтра на страницах «Морнинг пост»? Такой прием опасности не представлял, и леди Гленкора, которая отличалась терпимостью и которой не было жаль для мадам Макс ничего, кроме одной-единственной вещи, ничуть не возражала против ее появления. Однако герцог, даже окончательно впав в детство, будет иметь в своем распоряжении зеленый экипаж без гербов и сможет ездить куда угодно в любое время дня. А мадам Гослер была женщиной умной – в этом сомневаться не приходилось. Герцогиня Омнийская, по крайней мере в глазах англичан, займет положение, уступающее лишь королевской семье, а читатель должен помнить, что леди Гленкора сама намеревалась стать герцогиней Омнийской, если не случится ничего непредвиденного. Она также желала, чтобы, когда истечет отпущенное старому герцогу время, графом Силвербриджем стал ее сын – ее белокурый, кудрявый, бесстрашный малыш. О, каким ударом будет, если ей однажды предъявят в качестве нового наследника какого-то сморщенного, похожего на обезьяну младенца с черными бровями и смуглой кожей! Какой удар для нее – и какой удар для Англии!
– Если он так решит, мы не сможем ему помешать, – сказал ее муж, которому тем вечером предстояло вынести на общее обсуждение бюджет страны и который, по правде говоря, в тот момент думал о нем куда больше, чем о наследстве герцога.
– Но мы должны! – возразила леди Гленкора. – Я не позволю этому свершиться, даже если мне придется держать его за фалды фрака.
К тому моменту, когда она это произнесла, темно-зеленый экипаж успел побывать у дверей дома на Парк-лейн дважды. Теперь же он остановился там в третий раз.
Был конец мая. Парк напротив уже оделся зеленью и сделался очень живописен, воздух был по-весеннему мягким и благоуханным, цветы на балконе источали аромат, и очарование Лондона, каким он предстает перед людьми богатыми, достигло своего пика. Герцог сидел в гостиной мадам Гослер – не слишком близко, ибо она успела ретироваться: он имел обыкновение брать ее за руку, чего она никогда не позволяла больше чем на несколько секунд. В такие моменты мадам Гослер не гневалась, но отодвигалась.
– Мари, – сказал герцог, – вы поедете за границу, когда лето кончится?
Он, пользуясь привилегией стариков, называл ее по имени, и она не противилась.