– А потом его снимают с поста.
– Да. И тот, кто уже наполовину постиг, как снизить затраты в судостроении, отправляется в оппозицию, а затем, по возвращении партии к власти, принужден заняться военным снабжением или таким чудесным предметом, как развитие Индии. Тем не менее если у вас есть своя специальность, держитесь ее, по крайней мере пока она вам интересна.
– Но если человек занимается своим делом, не будучи на правительственной должности, то его никто не сможет и отстранить.
– И как часто ему удается чего-то добиться? Взгляните на предложения, которые год за годом вносят в парламенте частные лица. Взять хотя бы тайное голосование или ассигнования для Мэйнутского колледжа [44]. Чем дальше, тем очевиднее: законопроекты должно проводить правительство – в соответствии с явно выраженной волей народа. Самая истинная демократия из всех, что когда-либо имели шанс на существование, – та, которую мы сейчас строим в Великобритании.
– Тогда оставьте вопрос о правах арендаторов народу и кабинету. Отчего вы желаете заниматься им сами?
Мистер Монк помолчал несколько мгновений, прежде чем ответить:
– Если я решу броситься в бой, это не значит, что вы должны следовать моему примеру. Я стар, а вы молоды. Я не ищу политической карьеры, а вы ищете. К тому же у вас уже есть близкая вам сфера, и сверх того вам не следует себя обременять. Что до меня – признаюсь вам по секрету, мое положение мне нравится куда меньше.
– Во всяком случае мы поедем в Ирландию и посмотрим своими глазами, – сказал Финеас.
– Да, – согласился мистер Монк, – поедем и посмотрим.
Таким образом, в мае было договорено, что, как только закончится сессия и служба Финеаса позволит ему покинуть столицу, они вдвоем отправятся в Ирландию. Финеас испытывал большую гордость, когда писал отцу, прося разрешения привезти в гости министра. В ту пору наш герой был в Киллало чрезвычайно уважаемым человеком – как в глазах домашних, так и в глазах всех прочих жителей. Разве мог отец считать, что его сын плохо распорядился своей жизнью, когда тот, не достигнув и тридцати, зарабатывал две тысячи в год? Разве мог он не ценить отпрыска, который вернул в семейную казну часть израсходованных оттуда денег? Возвращенные суммы были не слишком значительны, однако в Киллало сам факт возврата считался чем-то невероятным.
Новость о приезде мистера Монка разлетелась по городу, по графству, по епархии, и все принялись до небес превозносить единственного сына старого доктора. Миссис Финн давно пребывала в полной уверенности, что в ее гнезде вывелся настоящий лебедь, да не простой, а редчайший и диковиннейший, черный. Сестры Финн также с некоторых пор чувствовали, что благодаря брату занимают совсем другое положение на местных светских мероприятиях. Их приглашали в лучшие дома по всему графству, а на прошлую Пасху две из них даже гостили у семьи Молони – самих Молони из Полдуди! Как могли и родители, и сестры не быть благодарны такому сыну, такому брату – такому чистокровному лебедю! Что же до милой маленькой Мэри Флад Джонс, глаза ее наполнялись слезами всякий раз, когда она думала в одиночестве, как высоко этот лебедь взлетел. Тем не менее она радовалась его успехам и клялась, что по-прежнему любит его и будет любить всегда. Так дозволено ли будет Финеасу привезти с собой в Киллало мистера Монка, британского министра? Разумеется. Впервые услышав о столь важном госте, миссис Финн ощутила, что готова была бы принять – пусть хоть ненадолго – весь кабинет в полном составе.
В течение весны Финеас, конечно же, часто встречал мистера Кеннеди в палате общин и приметил, что тот время от времени оказывает ему мелкие знаки внимания: то берет его за пуговицу, то идет с ним домой, пока им по пути. Раз-другой мистер Кеннеди приглашал его поужинать на Гросвенор-плейс. Финеас старался, как мог, избегать этих робких попыток возобновить прежнюю дружбу. Приглашения на ужин он отклонял, чувствуя, что обязан, независимо от возможных последствий, ведь его просила об этом леди Лора. Мистер Кеннеди в таких случаях отходил с недовольным видом, и Финеас надеялся, что на этом все закончится. Но следовала новая встреча, и приглашение повторялось. Наконец в середине мая пришла очередная записка: «Любезный Финн, не придете ли вы к нам на ужин в среду, 28-го? Приглашаю заранее, потому что вы, кажется, всегда заняты. Искренне ваш, Роберт Кеннеди». Выбора у Финеаса не было – он должен был отказаться, несмотря на то что его уведомили куда раньше обычного. Он не мог не думать, что мистер Кеннеди, верно, человек весьма недалекий, раз не понимает намеков, и надеялся только, что на этот раз приглашениям удастся положить конец. Потому он написал ответ, не предполагающий продолжения: «Любезный Кеннеди, с сожалением сообщаю, что 28-го я занят. Всегда ваш, Финеас Финн».
Теперь он старался избегать встреч с мистером Кеннеди и употреблял всю хитрость для того, чтобы не оказываться с ним наедине. Это было нелегко, ведь они сидели рядом в палате общин и, следовательно, виделись почти каждый день. Однако Финеас уповал на то, что с некоторой сноровкой разговоров удастся избежать, тем более что он не боялся вызвать недовольство: оно лишь облегчило бы ему задачу. Но когда мистер Кеннеди на следующий день после упомянутой записки зашел к Финеасу в кабинет, тому было некуда скрыться.
– Я огорчен, что вы не сможете прийти к нам двадцать восьмого, – сказал визитер, едва усевшись.
Наш герой был до того удивлен, что забыл о всякой хитрости.
– Ах да… Мне жаль… очень жаль.
– Сдается мне, Финн, что вы в последнее время избегаете меня нарочно. Быть может, я причинил вам какую-то обиду?
– Ни малейшей.
– Значит, я ошибаюсь и лишь цепочка несчастных совпадений всякий раз мешает вам навестить нас?
Финеас почувствовал себя весьма неловко: ему казалось, что с ним обходятся ужасно несправедливо, учиняя допрос из-за приглашения на ужин. Можно ли так преследовать человека? Разве не волен каждый ходить или не ходить, куда ему угодно? Мистер Кеннеди сидел напротив и глядел еще более хмуро и сурово, чем обычно. Теперь и наш герой несколько помрачнел. Упоминать имя леди Лоры он не мог, но совершенно необходимо было как-то дать понять своему настойчивому приятелю, что дальнейшие приглашения бесполезны и за отказом приходить на Гросвенор-плейс стоит нечто большее, чем простая случайность. Но как это сделать? Задача казалась совершенно неисполнимой, и Финеас, не зная, как выбраться из этой ловушки, сидел молча, с несчастным видом. Тут мистер Кеннеди задал ему следующий вопрос, который запутал все в десять раз сильнее:
– Это моя жена просила вас не приходить к нам?
Нужно было сделать решительный шаг и как-то разрубить этот узел.
– Говоря откровенно, Кеннеди, я не думаю, что она захочет меня видеть.
– Это не ответ на мой вопрос. Она просила вас не приходить?
– Некоторые ее слова оставили у меня впечатление, что она не будет рада моему визиту.
– Что она сказала?
– Как мне отвечать на такой вопрос, Кеннеди? И уместно ли его задавать?
– Полагаю, уместно.
– А я полагаю, что нет, и отвечать отказываюсь. Не представляю, чего вы надеетесь достигнуть, допрашивая меня подобным образом. Разумеется, никто не захочет пойти в гости туда, где, как он считает, не все будут счастливы его видеть.
– Вы и леди Лора раньше были близкими друзьями.
– Надеюсь, мы и сейчас не враги. Но случается порой, что в дружбе наступает охлаждение.
– Вы поссорились с ее отцом?
– С лордом Брентфордом? Отнюдь.
– Быть может, с ее братом – я имею в виду, после дуэли?
– Клянусь честью, я не могу этого вынести – и не стану. Я ни с кем до сего момента не ссорился, но, ей-богу, поссорюсь с вами, если вы продолжите в том же духе. Ваши расспросы ни с чем не сообразны, и я настоятельно прошу их прекратить.
– Тогда я буду вынужден спросить у леди Лоры.
– Со своей супругой вы, разумеется, можете говорить о чем угодно. Я не в силах вам помешать.
На сем мистер Кеннеди церемонно пожал Финеасу руку, показывая, что отношения между ними не разорваны, – так две нации могут формально сохранять союз, хотя уже прониклись друг к другу ненавистью и готовы к противостоянию. Когда собеседник ушел, Финеас остался сидеть у окна и, глядя на парк снаружи, не мог не думать, что, как бы бесцеремонно ни вел себя мистер Кеннеди с ним, с женой, он, вероятно, поступает куда хуже. Наш герой пришел к выводу, что весьма удачно выпутался из затруднения, выказав немного притворного гнева.
Глава 59Граф разгневан
Читатель, возможно, помнит, что до Финеаса дошел слух (из источника весьма ненадежного), будто Вайолет Эффингем поссорилась с женихом. Наш герой, вероятно, не обратил бы на сообщение никакого внимания сверх того, какое неизбежно вызывает любая новость по столь занимательному для человека поводу, если бы вскоре ему не повторили того же самого в другом месте.
– Птичка напела мне, что ваша Вайолет Эффингем порвала со своим возлюбленным, – сказала ему однажды мадам Гослер.
– Что за птичка? – спросил Финеас.
– Ах, этого я вам открыть не могу. Но признаюсь: птички, которые доносят нам вести, редко заслуживают доверия, скорее наоборот. Не стоит на них слишком полагаться. Говорят, они поссорились. В действительности они, быть может, воркуют сейчас друг у друга в объятьях.
Финеасу вовсе не хотелось слышать про то, что эти двое воркуют, – ему не хотелось слышать даже и об их ссорах. Допустим, они поссорились. Что в том ему? Наш герой бы предпочел, чтобы никто при нем даже не упоминал их имен: так его несчастная спина, непоправимо сломанная, могла бы со временем излечиться. Насколько он знал Вайолет, та, расставшись с одним, едва ли станет сразу кидаться в объятия другого. К тому же ему казалось, что, даже пожелай она такого, пользоваться подобным шансом будет не слишком благородно. Тем не менее стекавшиеся разными путями слухи словно бы обязывали его выяснить правду. Финеас начал подумывать, что, в конце конц