Вернемся, однако, к мадам Гослер. Когда в гостиную провели леди Гленкору, она едва закончила весьма решительно объяснять герцогу Омнийскому, почему отказывается от любезного приглашения на его виллу на озере Комо. Она сказала герцогу прямо и недвусмысленно, что не собирается подавать поводов для злословия, и тому оставалось решить, нельзя ли какими-то иными способами добиться, чтобы мадам Гослер сопровождала его в Италию, от чего, однако, его отвлекло постороннее вмешательство. То, что герцог вожделел общества своей дамы сердца, сомнений не вызывало. Зеленый экипаж уже достаточно часто подъезжал к дверям особняка на Парк-лейн, чтобы герцог убедился: присутствие мадам Гослер для него очень желанно, возможно, желаннее всех прочих оставшихся на его долю удовольствий. Леди Гленкора упоминала в разговоре с мужем ребенка, плачущего из-за луны в небе, и Мари Макс Гослер в глазах герцога Омнийского постепенно уподобилась луне. Она казалась ему умнее всех прочих женщин, и ум ее был именно того свойства, какое он мог оценить. Красота ее также привлекала сильнее, чем красота других дам. Герцогу давно прискучили белая кожа, пухлые руки, низкие декольте. Глаза мадам Гослер сияли ярче прочих глаз, а в ее черных, блестящих, невероятно густых кудрях был намек на тайну, словно эта женщина явилась из иного, неведомого мира. Движения ее отличались стремительностью и грацией, каких герцог не видел ни у кого. Те, кому он обычно улыбался в последнее время, были несколько медлительными и даже тяжеловатыми, хотя, без сомнения, изящными. Он помнил, как в дни своей юности повстречал где-то в Греции гурию, похожую на мадам Гослер. Та сбежала с капитаном русского судна, торговавшего жиром, а в сознании его светлости запечатлелось смутное воспоминание о прелестях, поразивших его в те времена, когда он был просто молодым мистером Паллизером и не имел под рукой столь удобных средств для похищения возлюбленной, какими располагал русский капитан. Учитывая все эти обстоятельства, неизвестно, как герцог выпутался бы из щекотливой ситуации, если бы на сцене не появилась леди Гленкора.
С тех пор как родился будущий лорд Силвербридж, герцог был очень постоянен в своем поклонении невестке и по мере того, как с каждым годом к маленькому наследнику добавлялись братья и сестры, делая семью крепче и сильнее, выражал свое поклонение все более явственно. Однако в последнее время к поклонению, казалось, стало примешиваться нечто вроде трепета и покорности, отчего ближайшее окружение герцога поговаривало, будто он сильно изменился. До сих пор этот аристократ, быть может, и имел свои слабости, но управлять им не мог никто и никогда. Его наследник, Плантагенет Паллизер, всегда ему подчинялся. Других родственников герцог держал на таком расстоянии, что едва признавал семьей, и хотя, без сомнения, имелись те, с кем он был накоротке, они либо никогда не пытались получить над ним власть, либо терпели неудачу. У невестки же, с трудом или без труда, это получилось. Мистер Фозергилл, управляющий его светлости, не пользовавшийся благосклонностью леди Гленкоры, утверждал, будто герцог и впрямь уже совсем не тот, что раньше. Обнаружив это, мистер Фозергилл попытался управлять хозяином сам, но быстро отступил, обжегшись не на шутку. Быть может, герцог в конце концов начал уставать от господства леди Гленкоры и думал, что мадам Макс Гослер будет с ним нежнее. Та, впрочем, намеревалась быть нежной только при одном условии.
Когда леди Гленкора вошла в комнату, мадам Гослер приняла ее с большим радушием.
– Как удачно, что вы заехали именно тогда, когда у меня в гостях его светлость! – сказала она.
– О, я знала, что дядюшка здесь, потому что видела его экипаж, – ответила леди Гленкора.
– Значит, это ему я обязана честью, – улыбнулась мадам Гослер.
– Нет-нет, я направлялась к вам, не сомневайтесь. Могу позвать своего слугу, и он подтвердит: я сразу, еще на Гросвенор-стрит, велела ему ехать сюда. Разве не так, Планти?
Планти должен был стать маленьким лордом Силвербриджем, если ничто тому не помешает; сейчас он сидел на коленях у своего двоюродного деда.
– Ты сказала «к маленькому домику на Парк-лейн», – подтвердил мальчик.
– Да, потому что забыла номер.
– А это самый маленький дом на Парк-лейн, так что иных доказательств и не требуется, – заключила мадам Гослер.
Леди Гленкора не слишком заботилась о том, поверит ли ей хозяйка дома, но ей не хотелось, чтобы дядюшка думал, будто за ним шпионят и следуют по пятам. Возможно, в будущем потребуются и такие меры, но пока время еще не пришло.
– Как дела у Плантагенета? – спросил герцог.
– Расскажи про папаˊ, – обратилась леди Гленкора к ребенку.
– Дела у папаˊ хорошо, но он почти не бывает дома.
– Трудится на благо страны, – сказал герцог. – Твой папаˊ занятой, важный человек, и у него нет времени играть с маленькими мальчиками, как делаю я.
– Но папаˊ не герцог.
– Он станет им когда-нибудь, и вероятно, уже скоро. Полагаю, он и сам пока этого не хочет. Твой папаˊ предпочитает короне с земляничными листьями [46] палату общин. Едва ли в Англии найдется человек, который меньше, чем он, торопился бы получить титул.
– Это чистая правда, – согласилась леди Гленкора.
– Как мило, – произнесла мадам Гослер.
– И я тоже не тороплюсь. Правда, мама? – заявил будущий лорд Силвербридж.
– Ах ты негодная маленькая обезьянка, – проворчал, целуя мальчика, двоюродный дед. В этот момент леди Гленкора, без сомнения, думала, как важно проследить, чтобы привычный ход вещей не был нарушен и чтобы те, кто ждет, не оказались разочарованы; герцог, быть может, говорил себе, что ни по каким законам, Божеским или человеческим, не обязан своему племяннику ничем, а мадам Макс Гослер… Интересно, были ли ее мысли такого свойства, чтобы повредить перспективам сидящего перед ней херувима с дерзким личиком?
Леди Гленкора первой встала, чтобы попрощаться; суетиться, пытаясь нарушить тет-а-тет герцога с его дамой, не следовало. Если тот непременно желал выставить себя посмешищем – что ж, тут она бессильна. Однако этот небольшой визит, по ее замыслу, мог оказать на дядюшку благотворное воздействие, несколько охладив его пыл. Леди Гленкора откланялась, и герцог немедленно присоединился к ней. Вмешательство уберегло его от того, чтобы предложить мадам Гослер наивысшую цену за возможность наслаждаться ее обществом на озере Комо, по крайней мере уберегло на этот раз. Герцог ушел, ведя за руку маленького мальчика, чье присутствие не оставляло шансов на интересный поворот в разговоре с хозяйкой дома.
Покинутая гостями, мадам Гослер уселась на диван, по-восточному поджав под себя ноги, небрежно отбросила локоны с лица и положила руки на бедра, слегка касаясь большими пальцами пояса. Так она могла сидеть часами, предаваясь размышлениям и просчитывая, как ей поступить, когда перед ней вставала по-настоящему сложная задача. Мало что в своей жизни она делала без долгих раздумий. Действуя очень смело, мадам Гослер была тем не менее чрезвычайно осмотрительна и часто говорила себе, что именно этому обязана своими успехами. Тем не менее она была всегда недовольна собой, и ей казалось, будто все ее победы ничтожны или того хуже. Да, к ней на ужины собираются герцоги и лорды, а она ходит на ужины к ним, но что с того, если жизнь ее скучна, а часы тянутся бесконечно! Это было правдой. Но что будет, если она поймает в свои сети престарелого аристократа и станет герцогиней – воспользовавшись его слабостью и приведя в невыразимый ужас всех, кто связан с ним узами крови? Станет ли ее жизнь счастливее, а дни – менее томительными? Перспектива жить на итальянских озерах в обществе старика привлекала ее куда меньше, чем самого герцога. Допустим, она добьется успеха и вознесется над миром как герцогиня Омнийская. Но что она обретет?
Мадам Гослер прекрасно понимала, почему леди Гленкора нанесла ей визит, и думала, что по крайней мере будет почетно одержать верх над столь умной женщиной. Пусть леди Гленкора пытается скрыть герцога под своей эгидой – увести его светлость из-под такой надежной защиты уже будет победой. Мысль о соперничестве мадам Гослер радовала. Но какой приз достанется ей? В деньгах она не испытывала недостатка, положение в обществе у нее имелось. Она была вольна, как ветер, и если ей когда-нибудь захочется отправиться на озеро Комо в компании более приятной, чем герцог Омнийский, ничто на свете не сможет ей помешать. Тут по ее лицу скользнула улыбка, но улыбка, исполненная печали: она подумала о том, с кем было бы отрадно созерцать оттенки итальянского неба и чувствовать мягкость итальянского бриза. Притворяться, что ей нравится делить эти радости со стариком, разыгрывать любовные восторги перед дряхлеющим герцогом, который и сам в них, пожалуй, не поверит, – все это едва ли способно доставить удовольствие. Она никогда не знала счастья любви и научилась быть такой, какой была: расчетливой, осторожной, эгоистичной и преуспевающей, как она часто твердила себе сама, – без малейшей помощи или помехи со стороны нежной страсти. Но, быть может, еще оставалось время, чтобы вкусить и страсть, посвятив все свое существо другому без капли себялюбия, если только она сможет найти подходящего спутника? Имелся один человек, который мог бы таковым стать, и им совершенно точно был не герцог Омнийский.
Но – герцогиня Омнийская! Разве успех – не все, что важно в этом мире? Во всяком случае это единственное удовольствие, которое способно длиться и длиться. В сердце мадам Гослер хранилась черная книга, в которой было немало женских имен – тех, кто некогда облил ее презрением, отверг ее авансы, унизил ее. Мадам Гослер часто думала, как было бы приятно открыть эту книгу и отомстить каждому, кто когда-то обошелся с ней дурно. Всепрощение было ей несвойственно. Став герцогиней Омнийской, она, вероятно, нашла бы, как поквитаться с теми, кто вызвал ее гнев. Леди Гленкора всегда была к ней добра, и потому на леди Гленкору она зла не держала. После замужества можно будет предложить ей самую нежную дружбу, если только та согласится. Но коли уж за власть над герцогом нужно сражаться, что ж, так тому и быть. В деле столь важном женщина, разумеется, не ждет от другой женщины ложных сантиментов. Они с леди Гленкорой поняли бы друг друга и, без сомнения, прониклись бы взаимным уважением.