Финіасъ ушелъ съ Лоренсомъ Фицджибономъ. Онъ предпочелъ бы идти одинъ, но не могъ освободиться отъ своего дружелюбнаго соотечественника. Ему хотѣлось обдумать все, что происходило въ этотъ вечеръ; онъ и обдумывалъ, несмотря на разговоръ своего друга. Когда лэди Лора видѣлась съ нимъ въ первый разъ послѣ возвращенія его въ Лондонъ, она сказала ему, какъ отецъ ея желаетъ поздравить его съ вступленіемъ въ Парламентъ; но графъ ни слова не сказалъ ему объ этомъ. Графъ былъ вѣжливъ съ Финіасомъ, какъ обыкновенно бываютъ вѣжливы хозяева, но особенно онъ не былъ ласковъ къ нему. А Кеннеди? Онъ, Финіасъ, не поѣдетъ въ Лофлинтеръ, хотя бы даже успѣхъ либеральной партіи зависѣлъ отъ того. Онъ увѣрялъ себя, что нѣкоторыя вещи человѣкъ не можетъ дѣлать. Но хотя онъ былъ не совсѣмъ доволенъ тѣмъ, что происходило въ ІІортсмэнскомъ сквэрѣ, онъ чувствовалъ, идя рука объ руку съ Фицджибономъ, что совѣты Ло должны разлетѣться на вѣтеръ. Онъ бросилъ жребій, согласившись быть депутатомъ отъ Лофшэна, и долженъ подвергнуться риску.
— Право, Финнъ, мой милый, вы кажется совсѣмъ меня не слушаете, сказалъ Лоренсъ Фицджибонъ.
— Я слушаю каждое ваше слово, сказалъ Финіасъ.
— А если я поѣду на родину опять въ эту сессію, вы поѣдете со мною?
— Поѣду, если могу.
— Вотъ это хорошо. Надѣюсь, что вамъ удастся. Какая же польза выгонять такихъ людей, если ничего не получишь за свои труды?
Глава VII. Мистеръ и мистриссъ Бёнсъ
Добени кончилъ свою рѣчь въ три часа утра. Не думаю, чтобъ было хоть сколько-нибудь правды въ томъ, что было говорено въ то время, будто онъ стоялъ часомъ дольше, нежели обыкновенно, для того, чтобъ пятеро или шестеро очень старыхъ виговъ устали до смерти и отправились спать. Но какъ бы ни былъ старъ и утомленъ вигъ, ему не позволили бы уѣхать изъ Уэстминстера въ эту ночь. Сэр-Эдуардъ Поуэлль былъ тамъ на своемъ креслѣ, какъ больной, въ двѣнадцать часовъ, съ докторомъ съ одной стороны и съ пріятелемъ съ другой, въ какихъ-то парламентскихъ предѣлахъ, и исполнилъ свою обязанность, какъ самый старый британецъ. Тотъ, кто слышалъ рѣчь Добени, никогда не забудетъ ее. Такой изученной горечи, можетъ быть, не было никогда, а между тѣмъ онъ не произнесъ ни слова, которое заставило бы обвинить его въ томъ, что онъ заходитъ за границы парламентскаго антагонизма. Это правда, что на личности нельзя было указать яснѣе, что обвиненія въ политической несправедливости, трусости и фальшивости не могли быть яснѣе, что никакими словами нельзя было приписать болѣе низкихъ причинъ или болѣе безсовѣстнаго поведенія. Но, несмотря на это, Добени во всемъ, что онъ говорилъ, не переступалъ за границы парламентскихъ обязанностей и выказалъ себя гладіаторомъ прекрасно пріученнымъ для той арены, на которую онъ вышелъ сражаться. Стрѣлы его были отравлены, копье наточено, выстрѣлъ метокъ — потому что такія вещи позволяются. Онъ не отравлялъ колодезей своихъ враговъ, не употреблялъ греческаго огня, потому что такія вещи не дозволяются. Онъ зналъ въ точности правила битвы. Мильдмэй сидѣлъ и слушалъ его, ни разу не приподнявъ шляпы съ головы, не сказавъ ни слова своему сосѣду. Обѣ стороны въ Парламентѣ говорили, что Мильдмэй страшно страдалъ, но такъ какъ Мильдмэй никому не жаловался и готовъ былъ протянуть Добени руку въ первый разъ, какъ они встрѣтились въ гостяхъ то я не знаю, могъ ли кто составить себѣ настоящее понятіе о чувствахъ Мильдмэя. Это былъ человѣкъ безстрастный, рѣдко говорившій о своихъ чувствахъ, и безъ сомнѣнія онъ сидѣлъ надвинувъ шляпу на глаза для того, чтобы никто не могъ судить о его чувствахъ по выраженію его лица.
— Еслибы онъ пересталъ получасомъ ранѣе, его аттака была бы превосходна, критиковалъ Баррингтонъ Ирль рѣчь Добени: — но онъ позволилъ себѣ ослабѣть и вся слава исчезла.
Хотя Финіасъ легъ въ постель въ половинѣ шестого, но пришелъ къ завтраку мистриссъ Бёнсъ къ девяти часамъ. Онъ обѣщалъ дать отвѣтъ въ это самое утро объ одномъ дѣлѣ, весьма интересномъ для мистриссъ Бёнсъ. На Старомъ сквэрѣ, въ домѣ подъ № 9, отдавалась внаймы квартира, въ которую мистеръ Ло совѣтовалъ Финіасу переселиться. Если Финіасъ намѣревался заняться адвокатскимъ дѣломъ, то ему необходимо имѣть особую квартиру и клэрка, и въ воскресенье вечеромъ уходя отъ Ло, онъ почти поручилъ ему нанять для него квартиру въ домѣ подъ № 9.
— Останетесь вы въ Парламентѣ, или нѣтъ, а начать вы должны, говорилъ Ло: — а какъ же вы начнете, когда у васъ приличной квартиры нѣтъ?
Ло надѣялся, что ему удастся отвлечь Финіаса отъ Парламента, убѣдить его бросить свое безумство, если не въ эту и слѣдующую сессію, то во всякомъ случаѣ въ началѣ третьяго года. Ло былъ человѣкъ настойчивый и любившій очень сильно, когда разъ полюбилъ. Порядкомъ будетъ онъ приставать къ Фитасу Финну прежде чѣмъ позволитъ этому Уэстминстерскому сатанѣ сдѣлать его своей добычей. Если только ему удастся заманить Финіаса въ отдѣльную квартиру, онъ можетъ сдѣлать многое.
Но Финіасъ такъ пропитался теперь политической атмосферой, которую навѣяли на него лэди Лора и Баррингтонъ Ирль, что не могъ болѣе переносить мысли о какой-либо другой жизни, кромѣ жизни проведенной въ Парламентѣ. Желаніе помочь побить консерваторовъ овладѣло всей его душой и почти сдѣлало Ло отвратительнымъ въ глазахъ его. Онъ боялся Ло и ни за что не хотѣлъ идти къ нему; но онъ долженъ увидать привратника въ Линкольн-Иннѣ, онъ долженъ написать нѣсколько строкъ къ Ло, долженъ сказать мистриссъ Бёнсъ, что пока оставляетъ ея комнату за собой. Письмо его къ Ло заключалось въ слѣдующемъ:
«Большая Марльбороская улица, май 186 —.
«Любезный Ло,
«Я рѣшился не нанимать квартиры и теперь иду въ Иннъ сказать, что она мнѣ не нужна. Разумѣется, я знаю что вы подумаете обо мнѣ и для меня очень прискорбно подчиняться строгому сужденію человѣка, мнѣніе котораго я ставлю такъ высоко; но вопреки вашимъ страшно сильнымъ аргументамъ, я думаю, что и съ моей стороны вопроса можно кое-что сказать. Это мѣсто въ Парламентѣ досталось мнѣ случайно. Мнѣ кажется, съ моей стороны было бы малодушно отказаться отъ него, когда я чувствую, что мѣсто въ Парламентѣ доставляетъ очень большой почетъ. Я очень пристрастенъ къ политикѣ и смотрю на законодательство какъ на самую лучшую профессію. Еслибы у меня было семейство, я можетъ быть былъ бы неправъ, слѣдуя моей наклонности, но я одинъ на свѣтѣ и слѣдовательно имѣю право сдѣлать эту попытку. Если послѣ двухъ сессій я потерплю неудачу въ томъ, что предпринимаю, и тогда даже будетъ не поздно воротиться на лучшій путь. Могу васъ увѣрить, что во всякомъ случаѣ я не намѣренъ лѣниться.
«Я знаю очень хорошо, какъ вы будете сердиться на мои слова и какъ мнѣ неудастся заставить васъ думать по-моему, но я долженъ написать къ вамъ о моемъ рѣшеніи и не могу не защищать себя какъ умѣю.
«Всегда вамъ преданный
«ФИНІАСЪ ФИННЪ.»
Ло получилъ это письмо въ своей конторѣ, и когда прочелъ его, крѣпко стиснулъ губы, положилъ опять въ конвертъ и спряталъ въ ящикъ съ лѣвой руки. Сдѣлавъ это, онъ продолжалъ заниматься своей работой, какъ будто рѣшеніе его друга не имѣло для него никакой важности. Для него это дѣло было кончено совсѣмъ. Такъ онъ сказалъ себѣ. Но несмотря на это, мысли его были наполнены цѣлый день, и хотя ни слова не написалъ Финіасу, онъ мысленно отвѣчалъ на каждый аргументъ, приведенный въ письмѣ.
«Большой почетъ! Какъ можетъ быть почетъ въ томъ, что досталось ему, какъ онъ говоритъ, случайно? У него не достало смысла понять, что почетъ достается отъ способа пріобрѣтенія его, и что самый тотъ фактъ, что онъ депутатъ отъ Лофшэна, просто доказываетъ, что Лофшэну не слѣдовало бы пользоваться преимуществомъ выбирать депутатовъ. У него нѣтъ семейства! А развѣ отецъ его, мать и сестры не составляютъ его семейства, когда онъ долженъ ѣсть ихъ хлѣбъ, пока не заработаетъ своего собственнаго? Онъ никогда не заработаетъ своего собственнаго хлѣба. Онъ всегда будетъ ѣсть хлѣбъ, заработанный другими.»
Такимъ образомъ день еще не кончился, а Ло очень разсердился и клялся себѣ, что онъ не хочетъ болѣе имѣть никакого дѣла съ Финіасомъ Финномъ. Но между тѣмъ онъ сталъ составлять планы, чтобы побѣдить того парламентскаго демона, который такъ жестоко овладѣлъ его ученикомъ. Только на третій вечеръ сказалъ онъ женѣ, что Финнъ рѣшился не нанимать особой квартиры.
— Когда такъ, я не буду съ нимъ и говорить, свирѣпо сказала мистриссъ Ло. — Теперь мнѣ нечего съ нимъ говорить, и не только теперь, но и никогда, прибавила очень выразительно мистриссъ Ло: — онъ поступилъ съ тобою вѣроломно.
— Нѣтъ, возразилъ Ло, который былъ человѣкъ вполнѣ и обдуманно-справедливый во всѣхъ отношеніяхъ. — Онъ не былъ вѣроломенъ со мной; онъ всегда думалъ то, что говорилъ. Но онъ слабъ и слѣпъ, и летитъ какъ бабочка къ огню; бѣдную бабочку жаль и хотѣлось бы спасти хоть одно ея крылышко, если возможно.
Финіасъ, когда написалъ письмо къ Ло, отправился въ Линкольн-Иннъ. Онъ зналъ очень хорошо эту дорогу, потому что ходилъ по ней почти ежедневно послѣдніе три года. Ему нравилась эта дорога, хотя онъ могъ бы проходить и по другой; но эти улицы имѣли какой-то дѣловой видъ и онъ увѣрялъ себя очень часто, что вещи печальныя и мрачныя для глазъ могутъ быть хороши сами по себѣ. Линкольн-Иннъ самъ мраченъ. Три комнаты, занимаемыя Ло на Старомъ сквэрѣ, темныя отъ переплета юридическихъ книгъ и съ пылью, накопившейся на дѣловыхъ бумагахъ, и съ мебелью, которая всегда была темна, а съ годами сдѣлалась еще темнѣе, были можетъ быть весьма непривлекательны для глазъ молодого ученика; да и изученіе законовъ само по себѣ занятіе непривлекательное, пока умъ не разберетъ всю красоту послѣдующей цѣли. Финіасъ впродолженіе трехлѣтняго своего ученія научился думать, что вещи некрасивыя снаружи могутъ быть очень красивы внутри, и вслѣдствіе этого предпочиталъ ходить по Поландской улицѣ и по сквэру Сого. Его утренняя прогулка какъ-то соединялась съ его утренними занятіями, и онъ находилъ удовольствіе въ мрачности того и другого. Но теперь вкусы его уже перемѣнились отъ блеска лампъ въ Уэстминстерскомъ дворцѣ, и онъ нашелъ, что Линкольн-Иннъ былъ непріятенъ. Когда онъ подошелъ къ каморкѣ привратника подъ большими воротами Линкольн-ІІнна, онъ сказалъ себѣ, какъ онъ радъ, что избавился, по-крайней-мѣрѣ на короткое время, отъ такой мрачной и печальной жизни. Еслибы онъ могъ имѣть квартиру въ Казначействѣ, насколько это было бы пріятнѣе? Лэди Лора могла имѣть какое-нибудь отношеніе къ Казначейству и Парламенту, но уже никакимъ образомъ къ Линкольн-Инну.