— Сэръ, сказалъ онъ: — я непремѣнно долженъ идти. Я обязанъ быть въ парламентѣ въ двѣнадцать часовъ, а теперь уже три-четверти двѣнадцатаго. Я сожалѣю, что ваше свиданіе со мною было такъ неудовлетворительно, но я могу только обѣщать, что увижусь съ мистеромъ Фицджибономъ.
— Когда же мнѣ зайти опять, мистеръ Финнъ?
— Можетъ быть, мнѣ лучше къ вамъ написать, сказалъ Финіасъ.
— О нѣтъ! возразилъ Клэрксонъ: — я предпочитаю зайти. Заходить всегда лучше. Такимъ образомъ мы можемъ понять другъ друга. Позвольте. Не назначить ли мнѣ воскресенье утромъ?
— Право я не могу видѣть васъ въ воскресенье утромъ, мистеръ Клэрксонъ.
— Парламентскіе не очень набожны — особенно католики, замѣтилъ Клэрксонъ.
Я всегда занятъ по воскресеньямъ, сказалъ Финіасъ.
— Ну, въ понедѣльникъ — или во вторникъ. Во вторникъ въ одиннадцать часовъ, и будьте акуратны, мистеръ Финнъ. Я приду во вторникъ утромъ, и тогда навѣрно найду деньги готовыми.
Клэрксонъ медленно сложилъ свои векселя въ бумажникъ, а потомъ, прежде чѣмъ Финіасъ успѣлъ сообразить, что онъ дѣлаетъ, онъ горячо пожималъ руку бѣдному и смущенному члену парламента.
— Только будьте акуратны, мистеръ Финнъ, сказалъ онъ, спускаясь съ лѣстницы.
Было двѣнадцать часовъ и Финіасъ бросился въ кэбъ. Онъ былъ такъ взбѣшенъ и огорченъ, что едва могъ обдумать свое положеніе или то, что ему лучше дѣлать, пока не вошелъ въ комнату комитета и тамъ не могъ думать ни о чемъ другомъ. Онъ намѣревался глубоко погрузиться въ вопросъ о горохѣ; защитники гороха увѣряли, что употребленіе этого овоща спасетъ всю армію и весь флотъ отъ цынги, ревматизма и труднаго пищеваренія, будетъ лучшимъ предохранительнымъ средствомъ противъ тифа и другихъ горячекъ, и будетъ неоцѣненной помощью во всѣхъ болѣзняхъ, которымъ солдаты и моряки особенно подвержены. Горохъ такого сорта росъ въ большомъ количествѣ въ Гольштейнѣ и былъ дешевъ, что была бы большая экономія, но чиновники военнаго и морскаго министерствъ объявили, что горохъ этотъ едвали годился и для свиней. Комитетъ былъ созванъ по предложенію одного господина, принадлежавшаго къ оппозиціи, и Финіаса пригласили какъ независимаго члена. Онъ рѣшился устремить на этотъ вопросъ всѣ свои мысли и дойти до справедливаго рѣшенія. Но, къ несчастью, мысли его были такъ разстроены, что онъ едва понималъ о чемъ шли толки, тѣмъ болѣе, что пренія происходили по-нѣмецки съ переводомъ на англійскій языкъ, такъ какъ свидѣтели, которыхъ допрашивали о качествѣ гороха, были нѣмцы.
Финіасъ цѣлый день не могъ отвлечь свои мысли отъ предмета своего несчастья. Что если этотъ противный человѣкъ бyдетъ ходитъ къ нему разъ и два въ недѣлю? Конечно, онъ былъ ему долженъ, въ этомъ онъ сознавался самому себѣ. Человѣкъ этотъ, безъ сомнѣнія, безчестный плутъ, бравшій огромные проценты, но все-таки Финіасъ поручился на всю сумму. Парламентскія привилегіи не допускали ареста за долги. Омъ думалъ объ этомъ очень часто, но это дѣлало его еще несчастнѣе. Но скажутъ ли, и скажутъ справедливо, что онъ взялъ на себя эту отвѣтственность — отвѣтственность, которой онъ не имѣлъ возможности удовлетворить — потому что онъ разсчитывалъ на парламентскiя привилегіи? Но какую пользу сдѣлаютъ ему эти привилегіи, если этотъ человѣкъ будетъ надоѣдать ему ежечастно? Онъ придетъ къ нему опять черезъ два дня, и когда онъ это сказалъ, Финіасъ не смѣлъ запретить ему. И какъ онъ избавится? Заплатить по векселю онъ рѣшительно не могъ. Человѣкъ этотъ сказалъ ему — и онъ ему вѣрилъ — что уплаты отъ Фицджибона нечего было и ожидать, а между тѣмъ Фицджибонъ былъ сынъ пэра, а онъ, Финіасъ, былъ сынъ только пpoвинціальнаго доктора! Разумѣется, Фицджибонъ долженъ сдѣлать усиліе — какое-нибудь большое усиліе — и устроить это дѣло. Увы, увы! Финіасъ уже на столько зналъ теперь свѣтъ, чтобы чувствовать, что это была тщетная надежда.
Онъ пошелъ изъ комитета въ парламентъ, отобѣдалъ тамъ и оставался до девяти часовъ вечера, но Фицджибонъ не приходилъ. Тогда онъ пошелъ въ клубъ Реформъ, но его и тамъ не было. Mногiе и въ клубѣ и въ парламентѣ говорили съ Финiасомъ о преніяхъ прошлаго вечера, выражая удивленiе, что онъ не говорилъ — и это все болѣе и болѣе огорчало его. Онъ видѣлъ Монка, но Монкъ ходилъ подъ руку съ своимъ товарищемъ Паллизеромъ, и Финіасу показалось что Монкъ кивнулъ ему головою довольно холодно. Можетъ бытъ, это была фантазія, но дѣйствительно Монкъ только кивнулъ ему головой. Онъ хотѣлъ сказать правду Монку, а потомъ, если Монкъ хотѣлъ съ нимъ поссориться, онъ не сдѣлаетъ ни шагу, чтобы возобновить дружбу.
Изъ клуба Реформъ онъ пошелъ въ клубъ Шекспира, къ которму принадлежалъ Фицджибонъ и въ которомъ Финіасъ желалъ сдѣлаться членомъ. Онъ зналъ, что его пріятель отправлялся всегда туда, когда хотѣлъ повеселиться вдоволь. Въ клубѣ Шекспира члены дѣлали что хотѣли. Тамъ не было ни политики, ни моды, ни чопорности, ни правилъ — такъ говорили члены, но это едва-ли было справедливо. Всѣ называли другъ друга по именамъ и члены курили по всему дому. Тѣ, которые не принадлежали къ клубу Шекспира, находили его земнымъ раемъ, а тѣ, которые принадлежали, думали, что это самый пріятный пандемоніумъ. Финіасъ зашелъ въ клубъ Шекспира и ему сказалъ швейцаръ, что Фицджибонъ наверху. Его провели въ пріемную и черезъ пять минутъ его пріятель вышелъ къ нему.
— Я желаю, чтобы вы пошли со мною въ клубъ Реформъ, сказалъ Финіасъ.
— Возможно ли это, любезный другъ, когда я играю въ вистъ?
— Ко мнѣ приходилъ человѣкъ на счетъ этого векселя.
— Какъ! — Клэрксонъ?
— Да, Клэрксонъ.
— Не обращайте на него вниманія.
— Это вздоръ. Какъ я могу не обращать на него вниманія? Онъ опять ко мнѣ придетъ во вторникъ.
— Не принимайте его.
— Какъ же я могу?
— Велите сказать, что васъ нѣтъ дома.
— Онъ назначилъ это время. Онъ сказалъ, что не оставитъ меня въ покоѣ. Онъ меня замучитъ до смерти, если это не устроится.
— Это устроится, любезный другъ, я объ этомъ позабочусь. Я позабочусь и напишу къ вамъ. Вы должны извинить меня теперь, потому что меня ждутъ. Я все устрою.
Опять Финіасъ ушелъ домой, жалѣя, зачѣмъ онъ разстался съ мистеромъ Ло.
Глава XXII. Лэди Бальдокъ дома
Въ половинѣ марта лэди Бальдокъ пріѣхала изъ Бэддингама въ Лондонъ, принужденная сдѣлать это, какъ Вайолетъ объявляла, по желанію ея друзей и родственниковъ вопреки ея собственнымъ вкусамъ. Ея друзья и родственники, такъ увѣряла миссъ Эффингамъ, единогласно желали, чтобы лэди Бальдокъ осталась въ Бэддингамскомъ паркѣ, и такъ какъ это желаніе было нескромно выражено, она подверглась большому неудобству и пріѣхала въ Лондонъ въ мартѣ.
— Густавъ сойдетъ съ ума, сказала Вайолетъ лэди Лорѣ.
Этотъ Густавъ былъ лордъ Бальдокъ. Лэди Бальдокъ, тетка миссъ Эффингамъ, была матерью пэра.
— Зачѣмъ лордъ Бальдокъ не найметъ особый домъ? спросила лэди Лора.
— Развѣ вы не знаете, милая моя, отвѣчала Вайолетъ: — какъ много мы, жители Бэддингама, думаемъ о деньгахъ? Мы не любимъ, чтобы насъ сердили и сводили съ ума, но даже и это лучше, чѣмъ содержать два хозяйства.
Для Вайолетъ ранній пріѣздъ лэди Больдокъ былъ очень непріятенъ, потому что она такимъ образомъ была принуждена переѣхать съ Гросвенерской площади въ домъ лэди Бальдокъ на Баркелейскій сквэръ.
«Такъ какъ ты любишь жить въ Лондонѣ, Августа, и я рѣшились пріѣхать до Пасхи» написала къ ней лэди Бальдокъ.
— Теперь я переѣду къ ней, сказала Вайолетъ своей пріятельницѣ: — потому что я еще не совсѣмъ рѣшила, что сдѣлаю потомъ.
— Выходите за Освальда и вы будете сама себѣ госпожа.
— Я намѣрена бить сама себѣ госпожа, не выходя за Освальда, хотя теперь еще не совсѣмъ ясно вижу, какъ я сдѣлаю это. Мнѣ кажется, я найму себѣ особо небольшой домикъ, и пусть свѣтъ говоритъ, что хочетъ. Я полагаю, меня не могутъ объявить сумасшедшей.
— Желала бы я, чтобъ попробовали, сказала лэди Лора.
— Мнѣ не могутъ помѣшать никакимъ другимъ образомъ, но теперь я еще не совсѣмъ придумала и послушно переѣзжаю къ теткѣ.
Миссъ Эффингамъ переѣхала на Беркелейскій сквэръ, и Финіасъ Финнъ былъ представленъ лэди Бальдокъ. Онъ часто бывалъ на Гросвенорской площади и часто видѣлъ Вайолетъ. Кеннеди давалъ періодическіе обѣды — разъ въ недѣлю — и Финіасъ обѣдалъ у него не разъ. Онъ часто обѣдалъ въ гостяхъ и его любили приглашать на обѣды. Онъ могъ разговаривать, когда было нужно, и разговаривалъ не слишкомъ много, былъ пріятенъ обращеніемъ и наружностью, и уже достигъ до нѣкотораго признаннаго положенія въ лондонской жизни. Изъ тѣхъ, кто зналъ его коротко, почти никому не было извѣстно откуда онъ, кто его родители и какими средствами онъ живетъ. Онъ былъ членъ парламента, другъ Кеннеди, мужа и жены, коротокъ съ Монкомъ, хотя ирландецъ, не братался съ другими ирландцами, и былъ именно человѣкъ такого рода, котораго было пріятно имѣть въ домѣ. Нѣкоторые говорили, что онъ кузенъ лорда Брентфорда, а другіе увѣряли, что онъ пріятель съ дѣтства лорда Чильтерна. Какъ бы то ни било, онъ пріобрѣлъ себѣ положеніе и даже лэди Бальдокъ пригласила его къ себѣ.
Лэди Бальдокъ давала вечера. Къ ней пріѣзжали съ тѣмъ, чтобы постоять въ комнатѣ и на лѣстницѣ, поговорить другъ съ другомъ полчаса и уѣхать. Въ мартѣ тѣсноты большой не было, но все таки набиралось довольно, чтобы показать, что лэди Бальдокъ имѣла успѣхъ. Зачѣмъ ѣздили къ лэди Бальдокъ, я объяснить не могу, но есть дома, куда ѣздятъ безъ всякой причины. Финіасъ получилъ пригласительный билетъ бывать тамъ и бывалъ.
— Мнѣ кажется, вамъ нравится мой другъ мистеръ Финнъ, сказала лэди Лора миссъ Эффингамъ послѣ первыхъ изъ этихъ вечеровъ.
— Да, онъ мнѣ рѣшительно нравится.
— И мнѣ также, но я не думаю, чтобы вы пристрастилисъ къ нему.
— Я право не знаю, что вы подразумѣваете подъ словомъ пристраститься, сказала Вайолетъ: — я не люблю, когда мнѣ говорятъ, что я пристрастилась къ молодому человѣку.
— Я не имѣла намѣренія васъ оскорбитъ, душа моя.