двигалъ каждое кресло то немножко такъ, то немножко этакъ, а потомъ смотрѣлъ на нихъ такъ, какъ будто направленіе предстоявшаго собранія могло зависѣть отъ удобнаго положенія его главныхъ членовъ. Если Мильдмэю будетъ совсѣмъ удобно, если онъ будетъ слышать, что говорятъ, не напрягая слухъ, будетъ ясно видѣть лица своихъ товарищей и чувствовать теплоту огня, не сожигая своихъ колѣнъ, можетъ быть онъ не захочетъ выдти въ отставку. Если такъ, то какъ важно было дѣло, ввѣренное теперь рукамъ этого престарѣлаго вѣстового! Когда его заботливые глаза осмотрѣли вокругъ комнаты разъ шесть, когда онъ дотронулся до каждой занавѣски, положилъ руку на каждый стулъ, убралъ бумаги, лежавшія на боковомъ столикѣ — лежавшія тутъ два года, и на которыя никто не взглянулъ бы — онъ тихо вышелъ и сѣлъ на кресло недалеко отъ двери этой комнаты. Потому что, можетъ быть, необходимо было бы остановить попытку какого-нибудь незванаго посѣтителя въ это тайное совѣщаніе.
Вскорѣ послышался звукъ разныхъ голосовъ въ передней, голосовъ людей, говорившихъ пріятно, голосовъ людей, для которыхъ, судя но ихъ тону, дѣла шли на свѣтѣ хорошо. Потомъ пять человѣкъ вошли въ комнату. Съ перваго взгляда она казались самыми обыкновенными джентльмэнами, какихъ вамъ случалось встрѣчать около Пэлль-Мэлля послѣ полудня. Въ ихъ наружности не было вовсе напыщеннаго достоинства министерскаго положенія. Этотъ низенькій человѣкъ въ сюртукѣ, похожимъ на охотничій, съ зонтикомъ въ рукѣ и безъ перчатокъ, никто иной какъ лордъ-канцлеръ — лордъ Уизилингь — который нажилъ сто тысячъ фунтовъ въ должности главнаго прокурора и считается лучшимъ юристомъ своего вѣка. Ему пятьдесятъ лѣтъ, но на видъ не болѣе сорока, и по наружности его можно бы принять за писаря военнаго министерства, зажиточнаго и очень любимаго своими товарищами. Вслѣдъ за нимъ вошелъ сэр Гэрри Кольдфутъ, тоже стряпчій по профессіи, хотя никогда не занимался практикой. Онъ въ парламентѣ около тридцати лѣтъ и теперь находится въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ. Это дородный, здоровый, сѣдой джентльмэнъ, на лицѣ котораго вовсе не видно заботъ его служебной обязанности. Можетъ быть, ни одному министру такъ же достается отъ печати, и говорятъ будто онъ очень хотѣлъ бы передать какому-нибудь политическому врагу управленіе полиціей и тяжелую обязанность разбирать всѣ уголовныя аппеляціи. За ними идетъ нашъ пріятель Монкъ и сэр-Мармадукъ Монкомбъ канцлеръ ленкэстрскаго графства. Для чего сэр-Мармадукъ всегда былъ помѣщаемъ въ министерствѣ Мильдмэя, никто никогда не зналъ. Какъ канцлеру герцогства ему нечего дѣлать, а еслибъ и было, то онъ не дѣлалъ бы. Онъ рѣдко говоритъ въ парламентѣ и говоритъ нехорошо. Онъ красивый мужчина, или былъ бы, еслибъ не придавалъ величественнаго выраженія своимъ взглядамъ, что придастъ его лицу характеръ напыщенности. Онъ служилъ въ гвардіи въ молодости и поступилъ въ парламентъ когда пересталъ быть молодымъ. Должно предполагать, что Мильдмэй нашелъ въ немъ что-нибудь, потому что онъ былъ включенъ въ три либеральныя министерства одно за другимъ. Онъ вѣроятно обладаетъ добродѣтелью оставаться вѣренъ Мильдмэю и надлежащимъ образомъ покоренъ тому, кого считаетъ выше себя.
Черезъ двѣ минуты пришелъ герцогъ съ Плантадженетомъ Паллизеромъ. Герцогъ Сент-Бёнгэй, какъ всѣмъ извѣстно, былъ главою аристократическихъ старыхъ виговъ. Три раза думали, что онъ будетъ первымъ министромъ, и онъ дѣйствительно могъ бы занять эту должность, еслибъ самъ не зналъ, что онъ неспособенъ къ ней. Съ герцогомъ совѣтовались о составленіи министерствъ въ послѣднія тридцать-пять лѣтъ, и теперь это былъ человѣкъ старый по наружности, суетливый, популярный, умный, добросовѣстный, думавшій серьезно о своей родинѣ и который навѣрно оставитъ послѣ себя память. О немъ говорятъ, что онъ честнѣе своего дяди, который былъ другъ Каннинга, но не такой великій человѣкъ, какъ его дѣдъ, съ которымъ Фоксъ разъ поссорился и котораго Буркъ любилъ. Плантадженетъ Паллизеръ, наслѣдникъ герцогства, былъ младшій канцлеръ казначейства и нѣкоторые государственные люди считали его восходящей звѣздою этого вѣка. Если трудолюбіе, прямота намѣреній и ясность ума могутъ одержать верхъ, то Плэнти Полль, какъ его фамильярно называютъ, можетъ сдѣлаться великимъ министромъ.
Потомъ пришелъ виконтъ Трифтъ, новый лордъ Адмиралтейства, со всею тяжестью новаго желѣзнаго флота на плечахъ. Онъ предпринялъ геркулесовскій подвигъ очистить верфи — и вмѣстѣ съ тѣмъ меньшій трудъ держать на водѣ флотъ, который можетъ считаться его соотечественниками лучшимъ въ свѣтѣ. Онъ думаетъ, что сдѣлаетъ и то и другое, если Мильдмэй не выйдетъ въ отставку; это трудолюбивый, честный, самоотверженный вельможа, работающій неусыпно съ утра до ночи и надѣющійся современемъ заняться важными предметами — перевести Гомера можетъ бить и носить Подвязку.
Позади него шли стальные министры съ уважаемымъ, сѣдоголовымъ первымъ министромъ посреди ихъ. Тамъ былъ Грешэмъ, министръ иностранныхъ дѣлъ, считавшійся величайшимъ ораторомъ въ Европѣ, на чьи плеча по общему мнѣнію должна упасть мантія Мильдмэя — которая впрочемъ будетъ носиться совсѣмъ иначе, чѣмъ носилъ ее мистеръ Мильдмэй, потому что Грешэмъ человѣкъ не имѣющій чувствъ для прошлаго, лишенный историческихъ воспоминаній, почти и памяти, — живущій совершенно въ будущемъ, которое онъ желалъ бы создать сызнова силою своего собственнаго мозга. Между тѣмъ какъ у Мильдмэя даже его любовъ къ реформѣ есть наслѣдственная страсть къ старому либерализму. Съ ними былъ Легджи Уильсонъ, братъ пэра, военный министръ, большой ученый и очень вѣжливый господинъ, очень гордившійся своимъ министерскимъ положеніемъ, но сознававшій, что онъ не заслужилъ его своими политическими трудами. Съ нимъ былъ и лордъ Плинлиммонъ, контролеръ Индіи — изъ всѣхъ трудящихся лордовъ самый благовидный, самый пріятный, самый популярный, говорящій приличныя рѣчи на обѣдахъ, человѣкъ повидимому очень откровенный въ своемъ образѣ жизни, но въ дѣйствительности очень осторожный на каждомъ шагу, знающій хорошо, какъ трудно влѣзать наверхъ и какъ легко упасть.
Мильдмэй вошелъ въ комнату опираясь на руку лорда Плинлиммона, и когда подошелъ къ кресламъ, стоявшимъ на коврѣ передъ каминомъ, другіе министры окружили его съ веселыми лицами и ласковыми вопросами. Потомъ подошелъ нашъ старый пріятель лордъ Брентфордъ, послѣдній — и я сказалъ бы, наименѣе важный, еслибы чьи-нибудь слова могли считаться менѣе значительными въ такомъ собраніи, какъ слова сэр-Мармадука Моркомба, канцлера ланкастерскаго герцогства.
Мильдмэй сѣлъ на одно изъ креселъ, между тѣмъ какъ лордъ Плинлиммонъ облокотился о столь возлѣ его локтя. Грешэмъ всталъ прямо у угла камина, который былъ дальше отъ Мильдмэя, а Паллизерь у угла, который былъ къ нему ближе. Герцогъ сѣлъ на креслѣ по лѣвую руку Мильдмэя. Лордъ Плинлиммонъ, какъ я сказалъ, облокотился о столъ, а лордъ канцлеръ сѣлъ на столъ. Виконтъ Трифтъ и Монкъ заняли стулья на дальней сторонѣ стола ближе къ Мильдмэю, а Легджи Уильсонъ сѣлъ на концѣ стола. Министръ внутреннихъ дѣлъ всталъ передъ лордомъ канцлеромъ, заслоняя его отъ огня, а канцлеръ герцогства, подождавъ нѣсколько минуть какъ бы въ сомнѣніи, занялъ одно изъ порожнихъ креселъ. Молодой лордъ изъ колоній всталъ позади плечъ своего пріятеля министра иностранныхъ дѣлъ, а лордъ Брентфордъ, повертѣвшись нѣсколько времени тревожно, сѣлъ на стулъ позади канцлера герцогства. Такимъ образомъ одно кресло осталось незанятымъ, но болѣе никого не ожидали.
— Это не такъ дурно, какъ я думалъ, сказалъ герцогъ, говоря громко, но особенно обращаясь къ начальнику.
— Довольно дурно, отвѣчалъ Мильдмэй, смѣясь.
— Дѣйствительно довольно дурно, сказалъ сэр-Мармадукъ Моркомбъ безъ смѣха.
— И такой славный билль пропалъ! сказалъ лордъ Плинлиммонъ. Хуже всего то въ этихъ неудачахъ, что тотъ же самый билль нельзя предъявить опять.
— Такъ что если пропавшій билль былъ лучшій, то тотъ билль, который не пропадетъ, долженъ быть хуже, сказалъ лордъ канцлеръ.
— Я думалъ, что послѣ преній передъ Пасхой у насъ не будетъ неудачи насчетъ баллотировки, сказалъ Мильдмэй.
— Это уже готовилось давно, сказалъ Грешэмъ, который движеніемъ руки и сжатыми губами удержалъ слова, едва де произнесенныя и которыя вѣроятно не были бы очень лестны для Тёрнбёлля.
Тутъ онъ повернулся и сказалъ что-то лорду Кэнтрипу, чего никто другой въ комнатѣ не слыхалъ. Достойно замѣчанія однако, что имя Тёрнбёлля ни разу не было громко произнесено въ этомъ собраніи.
— Я боялся, что это готовится давно, серьёзно сказалъ сэр-Мармадукъ Моркомбъ.
Надо же намъ, господа, принимать то, что мы получаемъ, сказалъ Мильдмэй, все улыбаясь. — А теперь мы должны сообразить что мы должны сдѣлать тотчасъ.
Потомъ онъ остановился, какъ бы ожидая, что товарищи одинъ за другимъ станутъ подавать ему совѣты. Но совѣта никто не подавалъ, и вѣроятно Мильдмэй вовсе этого не ожидалъ.
— Разумѣется, мы не можемъ остаться въ такомъ положеніи, сказалъ герцогъ.
Герцогъ имѣлъ привилегію сказать это. Но хотя всѣ въ комнатѣ знали, что такъ должно быть, никто кромѣ герцога не сказалъ бы это прежде, чѣмъ Мильдмэй выскажется прямо.
— Нѣтъ, сказалъ Мильдмэй: — я полагаю, что мы не можемъ оставаться въ такомъ положеніи. И вѣроятно, никто изъ насъ не желаетъ этого, господа?
Тутъ онъ оглянулся на своихъ сослуживцевъ и они выразили согласіе, хотя никто не сказалъ ни слова. Звукъ сэр-Мармадука Моркомба былъ громче другихъ, но и у него это было не болѣе ворчанія.
— Мы должны сообразить два обстоятельства, продолжалъ Мильдмэй — и хотя онъ говорилъ очень тихо, всѣ присутствующіе слышали каждое слово: — то-есть два главныхъ обстоятельства: трудъ для страны и спокойствіе для королевы. Я намѣренъ видѣться съ ея величествомъ сегодня въ пять часовъ — тоесть черезъ два часа — и надѣюсь, что буду имѣть возможность сказать въ Палатѣ въ семь часовъ, что произойдетъ между ея величествомъ о мною. Другъ мой его свѣтлость сдѣлаетъ тоже въ палатѣ лордовъ. Если вы согласны со мною, господа, я объясню королевѣ, что благосостояніе страны требуетъ, чтобы мы не оставались па нашихъ мѣстахъ, и передамъ ваши отставки и мою въ руки ея величества.