— Но ваша исторія, миссъ Эффингамъ, сказалъ онъ: — чрезвычайно интересна для меня.
Къ счастью, въ эту минуту вошла лэди Бальдокъ въ комнату, и Финіасъ былъ избавленъ отъ необходимости объясняться въ любви въ самую неудобную минуту.
Лэди Бальдокъ была чрезвычайно любезна къ нему, прося Вайолетъ употребить свое вліяніе на него, чтобы уговорить его бывать на ея вечерахъ.
— Уговорить его бросать дѣло и слушать музыкантовъ, сказала миссъ Эффингамъ: — право я этого не сдѣлаю, тетушка. Кто можетъ сказать, какъ пострадаютъ колоніи на цѣлыя столѣтія, и можетъ быть такое пренебреженіе обязанности заставитъ нѣсколько провинцій броситься въ объятія нашихъ смертельныхъ враговъ.
— У меня бываетъ герр-Молль, сказала лэди Бальдокъ: — и синьоръ Скруби и Пжинсктъ, который говорятъ первая знаменитость на флажолетѣ. Вы слышали Пжиyскта, мистеръ Финнъ?
Финіасъ никогда не слыхалъ Пжинскта.
— А что касается герр-Молля, съ нимъ никто не можетъ сравниться, по-крайней-мѣрѣ въ нынѣшнемъ году.
Лэди Бальдокъ пристрастилась къ музыкѣ этотъ сезонъ, но весь ея энтузіазмъ не могъ поколебать добросовѣстнаго усердія молодого помощника государственнаго секретаря. На такихъ собраніяхъ онъ не могъ бы сказать ни слова наединѣ Вайолетъ Эффингамъ.
Глава LX. Попытка мадамъ Гёслеръ
Надо вспомнить, что когда лэди Гленкора Паллизеръ вошла въ комнату мадамъ Гёслеръ, хозяйка только что объясняла герцогу Омніуму, по какимъ причинамъ она отказывается занять виллу его сіятельства въ Комо. Она говорила герцогу, что она вовсе не намѣрена дать свѣту случай оклеветать ее, и герцогу оставалось рѣшить, нельзя ли устроить какимъ-нибудь другимъ образомъ поѣздку мадамъ Гёслеръ въ Комо, еслибъ ему не помѣшали. Было видно, что онъ очень желалъ этой поѣздки. Зеленая коляска уже довольно часто останавливалась у дверей дома въ Парковомъ переулкѣ, для того, чтобы заставить чувствовать его свѣтлость, что общество мадамъ Гёслеръ было очень пріятно. Лэди Гленкора говорила мужу о дѣтяхъ, которыя плачутъ по любимой игрушкѣ. Теперь оказывалось, что въ глазахъ герцога Омніума Марія Максъ Гёслеръ сдѣлалась любимой игрушкой. Она казалась ему остроумнѣе другихъ женщинъ, и остроуміе ея было именно такого рода, какимъ онъ способенъ наслаждаться. Красота ея была для нея привлекательнѣе всякой другой красоты. Ему надоѣли бѣлыя лица, полныя руки и голыя шеи. Глаза мадамъ Гёслеръ сверкали больше всѣхъ другихъ глазъ, а въ чернотѣ, глянцовитости и густотѣ ея волосъ была какая-то неопредѣленная таинственность — какъ будто красота ея принадлежала такому міру, который былъ ему еще неизвѣстенъ. Потомъ въ наружности ея была какая-то быстрота и грація движеній, совершенно новая для него. Дамы, которымъ герцогъ въ послѣднее время часто улыбался, были медлительны, почти можетъ быть тяжеловаты — хотя бежъ сомнѣнія граціозны вмѣстѣ съ тѣмъ. Онъ помнилъ, что въ ранней юности видѣлъ гдѣ-то въ Греціи такую гурію, какъ мадамъ Гёслеръ. Эта гурія убѣжала съ капитаномъ купеческаго корабля, но тѣмъ не менѣе въ душѣ его свѣтлости осталось блистательное воспоминаніе о прелестяхъ, сдѣлавшихъ на него сильное впечатлѣніе, когда онъ былъ просто молодымъ мастеромъ Паллизеромъ и не имѣлъ въ своемъ распоряженіи такихъ способовъ, какъ капитанъ купеческаго корабля. Тѣснимый подобными обстоятельствами, герцогъ неизвѣстно какимъ образомъ выпутался бы изъ своего затруднительнаго положенія, еслибъ лэди Гленкора не явилась на сцену.
Съ-тѣхъ-поръ, какъ родился будущій лордъ Сильвербриджъ, герцогъ просто обожалъ лэди Гленкору, а такъ какъ каждый годъ у лорда Сильвербридэра прибавлялся братецъ, дѣлая такимъ образомъ фамилію очень прочной, обожаніе герцога увеличилось; но къ его обожанію въ послѣднее время присоединилось что-то похожее почти на страхъ, что-то похожее почти на повиновеніе, заставлявшее приближенныхъ герцога увѣрять, что его свѣтлость очень перемѣнился. До-сихъ-поръ каковы бы ни были слабости герцога, имъ не повелѣвалъ никто. Его наслѣдникъ Плантадженетъ Паллизеръ всегда былъ покоренъ ему. Другихъ своихъ родныхъ онъ держалъ на такомъ разстояніи, что едва ихъ признавалъ, и хотя безъ сомнѣнія его свѣтлость имѣлъt короткихъ друзей, они или никогда не пытались получить надъ нимъ вліянія, или имъ это не удалось. Фотергилль — повѣренный въ дѣлахъ его свѣтлости, не пользовавшійся расположеніемъ лэди Гленкоры — говорилъ, что герцогъ очень перемѣнился. Находя въ его свѣтлости такую перемѣну, Фотергилль пытался самъ ихъ повелѣвать, но отступилъ, обожженный своей попыткой. Можетъ быть герцогу немножко надоѣло тиранство лэди Гленкоры и онъ думалъ, что мадамъ Гёслеръ будетъ къ нему нѣжнѣе. Мадамъ Гёслеръ однако намѣревалась быть нѣжной только съ однимъ условіемъ.
Когда лэди Гленкора вошла въ комнату, мадамъ Гёслеръ приняла ее восхитительно.
— Какъ это пріятно, что вы пріѣхали именно въ то время, когда у меня его свѣтлость, сказала она.
— Я увидала коляску дядюшки и, разумѣется, узнала ее, сказала лэди Гленкора.
— Стало быть, я этимъ обязана ему, сказала мадамъ Гёслеръ, улыбаясь.
— Нѣтъ, я ѣхала къ вамъ. Если вы сомнѣваетесь въ моемъ словѣ, я должна буду позвать сюда слугу, должна непремѣнно. Я велѣла ему подъѣхать къ этой двери; исправдали, Планти?
Планти былъ маленькій будущій лордъ Сильвербриджъ и сидѣлъ теперь на колѣняхъ дѣда.
— Ты сказала въ маленькій домикъ въ Парковомъ переулкѣ, отвѣчалъ мальчикъ.
— Да, потому что я забыла нумеръ.
— А такъ какъ это самый маленькій домъ въ Парковомъ переулкѣ, то это доказательство самое полное, сказала мадамъ Гёслеръ.
Лэди Гленкора не очень заботилась о томъ, чтобы убѣдить мадамъ Гёслеръ, но она не желала заставить дядю думать, будто она за нимъ гоняется. Можетъ быть, окажется необходимо дать ему знать, что за нимъ наблюдаютъ, но дѣло еще до этого не дошло.
— Здоровъ ли Плантадженетъ? спросилъ герцогъ.
— Отвѣчай, сказала лэди Гленкора своему сыну.
— Папа, здоровъ, но онъ почти никогда не бываетъ дома.
— Онъ трудится для своей родины, сказалъ герцогъ: — твой папа занятой, полезный человѣкъ, у него нѣтъ времени играть съ маленькими мальчиками, какъ у меня.
— Но папа не герцогъ.
— Онъ будетъ герцогомъ когда-нибудь, и вѣроятно скоро, мой милый. Онъ не торопится. Ему нравится нижняя палата; въ Англіи не найдется ни одного человѣка, который торопился бы меньше его.
— Это дѣйствительно правда, сказала лэди Гленкора.
— Какъ это мило! замѣтила мадамъ Гёслеръ.
— И я также не тороплюсь — неправдали, мама? сказалъ будущій лордъ Сильвербриджъ.
— Ты злой и глупенькій мальчикъ, сказалъ дѣдъ, цѣлуя его.
Въ эту минуту лэди Гленкора безъ сомнѣнія думала, какъ ей необходимо позаботиться, чтобы никто не обманулся въ ожиданіи; герцогъ можетъ быть думалъ, что онъ не связанъ съ своимъ племянникомъ никакими, ни человѣческими, ни божескими законами, а мадамъ Максъ Гёслеръ… желалъ бы я знать, были ли ея мысли предосудительны для будущности этого красиваго мальчика.
Лэди Гленкора встала первая проститься. Она не хотѣла выказать желанія заставить герцога уѣхать. Если герцогъ рѣшился одурачить себя, она не могла ничѣмъ помѣшать ему. Но она думала, что этотъ маленькій надзоръ можетъ быть будетъ полезенъ и горячность ея дяди нѣсколько охладится этою помѣхою. Поэтому она уѣхала и тотчасъ послѣ нея уѣхалъ и герцогъ.
Мадамъ Гёслеръ, оставшись одна, сѣла на диванъ, поджавъ подъ себя ноги, какъ будто она была гдѣ-нибудь на Востокѣ, грубо откинула назадъ свои локоны, а потомъ крѣпко прижала обѣ руки къ бокамъ. Когда что-нибудь тяготило ей душу, она сидѣла такимъ образомъ цѣлый часъ, стараясь рѣшить, какъ ей слѣдуетъ поступить. Она почти никогда ничего не дѣлала необдуманно и ступала хотя смѣло, но осторожно. Она часто говорила себѣ, что такого успѣха, какого достигла она, нельзя было достигнуть безъ большой осторожности. А между тѣмъ она была вѣчно недовольна собой, говоря себѣ, что все сдѣланное ею было ничего, или хуже чѣмъ ничего. Что значило имѣть у себя за обѣдомъ герцога и лордовъ, обѣдать у лордовъ и герцога, если жизнь была для нея скучна и часы шли тяжело! А что если она поймаетъ этого старика и сдѣлается герцогиней — поймаетъ его посредствомъ его слабостей, къ невыразимому отчаянію всѣхъ, кто связанъ съ нимъ узами крови — сдѣлаетъ ли это жизнь ея счастливѣе, а часы менѣе скучными? Эта перспектива жизни на итальянскихъ озерахъ была не такъ привлекательна для нея, какъ для герцога. Если она и успѣетъ и явиться въ свѣтъ какъ герцогиня Омніумъ, что же выиграетъ она?
Она совершенно понимала причину посѣщенія лэди Гленкоры и думала, что по-крайней-мѣрѣ она выиграетъ что-нибудь въ торжествѣ, когда разстроитъ продѣлки такой искусной женщины. Эта борьба нравилась мадамъ Гёслеръ. Но когда она одержитъ побѣду, что тогда останется ей? Деньги у нея уже есть, положеніе она имѣетъ собственное свое. Она была свободна какъ воздухъ, и еслибы ей вздумалось во всякое время поѣхать на какое-нибудь озеро въ обществѣ, которое лично было для нея пріятнѣе общества герцога Омніума, ей не мѣшало ничто. Потомъ на лицѣ ея мелькнула улыбка — но улыбка грустная — когда она подумала о томъ, съ кѣмъ ей пріятно было бы глядѣть на цвѣтъ итальянскаго неба и чувствовать пріятность итальянскаго вѣтерка. Притворяться, будто это ей нравится, съ старикомъ, розыгрывать восторгъ любви съ дряхлымъ герцогомъ, который едвали бы повѣрилъ розыгрываемой ею роли, не могло быть для нея привлекательно. Она еще не знала удовольствій любви. Она выросла, какъ она часто говорила себѣ, для того чтобы сдѣлаться суровой, осторожной, себялюбивой, имѣющей успѣхъ женщиной, безъ всякой помѣхи или помощи отъ подобнаго удовольствія. Можетъ быть, еще не поздно для нея воспользоваться этими удовольствіями безъ эгоизма — съ полнымъ самоотверженіемъ — еслибы только могла найти приличнаго себѣ спутника? Былъ одинъ человѣкъ, который могъ быть подобнымъ спутникомъ, но герцогъ Омніумъ конечно имъ быть не могъ.
Но сдѣлаться герцогиней Омніумъ! Успѣхъ на этомъ свѣтѣ значитъ все. Въ груди мадамъ Гёслеръ былъ написанъ черный списокъ именъ многихъ женщинъ, которыя выказали ей презрѣніе, оттолкнули ее, нанесли ей глу