Современный Сидон
Современный Тир
Владыкой Сидона был Эшмун. Это слово происходит от общей для древнееврейского и финикийского языков основы шем «имя» и должно обозначать только «обладатель имени». Древние греки обычно сопоставляли Эшмуна со своим богом врачевания Асклепием. Видимо, Эшмуна тоже считали богом-целителем.
Некоторые финикийские города имели не «хозяев», а «хозяек». Так было, например, в Берите (нынешний Бейрут), где почивалась «Великая хозяйка Берита». В Библе в подобной же роли выступала богиня любви и плодородия, чье подлинное имя нам известно — Аштарт (Астарта).
Для финикиян-рыболовов особое значение имел культ бога Дагона (рыба по-финикийски даг или, возможно, дог). Известен и бог огня, пламени и света Решеф (это слово, собственно, и значит «огонь»), которого греки отождествляли со своим богом-светоносцем Аполлоном.
Среди памятников, найденных при раскопках северофиникийского города Угарита, особое внимание ученых привлекли таблички, содержащие записи древнейших финикийских религиозных гимнов и поэм. Центральными действующими лицами в них были Баал (видимо, тождественный с Баалцафоном) — бог земледелия и плодоносного дождя, иначе называвшийся Алейан («Верхний»), владыка подземных вод, рек и моря, куда стекают реки; его сестра — грозная воительница Анат (двойник богини любви Аштарт, которая также встречается в угаритских документах). Врагом Алейана был Мот («Смерть») — бог иссушающего южного солнца, губящий растительность и жизнь, владыка подземного мира.
Баал с молнией в руках
Угаритское предание об этих богах начинается с того, что Мот приглашает Баала в гости. Тот принимает это приглашение и гибнет, а Эл, узнав об этом, оплакивает Баала; Акат пускается на поиски Баала и находит его мертвым в подземном царстве. Совершив траурные обряды, Анат погребает своего брата и приносит обильные поминальные жертвы. Затем действие переносится во дворец Эла. Там появляется Анат и со злобной иронией предлагает верховному богу и его супруге Ашерат — главному врагу ее брата — радоваться гибели Баала. Видимо, и с жизнью-то расстался Баал по наущению этой коварной богини. Эл вместе с Ашерат решают сделать владыкой богов Аштара, Но Анат не может примириться с гибелью Аленам а — Баала. Она требует, чтобы Мот отпустил его на землю. Мот не может этого сделать, и тогда Анат убивает его, рассекает на мелкие куски и рассыпает его останки на поле. Снова появляется Баал. Победив богов, поддерживающихся Аштара, он занимает свой трон. Следует борьба между Баалом и Мотом, которая заканчивается окончательным поражением бога смерти. Известны и некоторые другие предания, например о постройке храма Баала.
Финикийская модель святилища
Один из вариантов финикийской легенды о земледельческих богах нашел свое отражение в греческом предании об Адонисе. Финикийское адон или адун переводится на русский язык словами «господь», «господин». Родственные финикиянам по языку и культуре древние израильтяне также называли своего бога адонай — «господь мой». Значит, и в финикийском рассказе мы имеем дело не с именем собственным, а с условным обозначением божества. Адонис родился от пшеничного зерна, умер и после смерти попал в подземное царство. Владычица подземного мира не желает отпускать Адониса на землю, ко богиня плодородия освобождает его. Возвратившись из подземного царства, Адонис возрождает на земле исчезнувшую было жизнь.
Культ Адониса был распространен по всей Финикии, где повсеместно справлялись ежегодные праздники в его честь. Торжественная процессия поднималась на Ливан, повторяя скорбный путь Адониса, женщины оплакивали гам его смерть, а затем все бурно радовались возвращению божества к жизни и начинающемуся обновлению природы.
Во II веке до нашей эры и в Александрии (Египет) торжественно отмечался этот же праздник, сопровождавшийся мистерией о страстях Адониса.
По представлениям финикиян, от богов зависели жизнь и благополучие как отдельного человека, так и всего города. Поэтому соблюдение культа было важным общегосударственным делом. На «высотах» — холмах, господствовавших над городами, — финикияне создавали святилища и храмы; таким был, например, храм Эшмуна в Сидоне. Финикийский храм обычно представлял собой площадку, расположенную под открытым небом. В центре ее либо находилось помещение, где, как предполагалось, обитало божество, либо лежал священный камень бетэль («дом бога»), либо было то и другое вместе. В храме имелся и священный источник или бассейн. По такому плану строились храмы во всех финикийских городах, а часто и в соседних странах за их пределами.
Как и земных владык, богов следовало задобрить приношениями и дарами. Чем богаче и обильнее они были, тем сильнее была уверенность в божьем благоволении. Недаром один из наиболее распространенных видов жертвоприношений так и назывался ола («возношение»),[1] а другой— минха («подарок»).
Финикияне приносили и специальные жертвы — телами м в возмещение божеству за его труды.[2] «Ты мне, я тебе» — таков был принцип, на котором строились взаимоотношения между людьми и их потусторонними властителями и покровителями. В жертву приносили крупный и мелкий скот, а также пшеницу и другие продукты земледелия. Все это жрецы сжигали на алтарях или поедали, причем к трапезе присоединялись и жертвователи. Считалось, что в пиршестве принимает участие и бог — незримый, но самый главный сотрапезник. С течением времени жрецы разработали точные правила жертвоприношений: какую именно долю жертвы следовало сжечь, что отдать жрецу, а что жертвователь мог забрать с собой и унести. До нас дошел финикийский тариф жертвоприношений, который был найден на юге Франции, в Марселе — древней греческой колонии Массалии. Этот тариф был составлен, вероятно, в Карфагене около III века до нашей эры, а после его гибели был кем-то увезен за море.
Особый ужас вызывал у соседей финикиян их обычай — в исключительно важных случаях приносить в жертву своих малолетних детей. Это они делали, например, в момент смертельной опасности. Закладывая город, они считали необходимым положить под его стены урну с костями младенца, отданного богу. Иногда подобные жертвоприношения принимали массовый характер; известны случаи, когда в один прием было «пожертвовано» несколько сот детей. Урны с прахом погибших размещались на специальном священном участке, который назывался тофет. В древности принесение подобных жертв считали признаком чудовищной жестокости, будто бы свойственной финикиянам. Но это неверно. Принести в жертву собственного сына значило отдать божеству самое ценное, что есть у человека. В этом случае благоволение божества считалось наверняка обеспеченным. Изуверский характер этого обычая очевиден. Однако ее менее очевидно и то, что его источником являются представления глубокой древности, возникшие задолго до появления у финикиян сколько-нибудь развитой цивилизации.
Мимо финикийских поселков шла приморская дорога, по которой из долины Нила в долину Тигра и Евфрата и обратно шли торговые караваны, сперва на ослах, а позже, приблизительно со второй половины II тысячелетия, и на верблюдах. Караванная торговля была далеко не безопасным занятием. Купцы, даже находившиеся под покровительством могущественных царей, всегда рисковали подвергнуться нападению, лишиться своих товаров, а возможно, и жизни. Вавилонский царь Буррабуриаш II в письме к фараону Аменхотпу IV (середина II тысячелетия) жаловался, что в финикийском поселении Хиннатуну некий Шумадда, сын Балумме, очевидно местный правитель, и Шутатна, сын Шаратума из Акко, убили и ограбили его купцов.
Природные условия позволяли финикиянам сочетать сухопутную торговлю с морской. Им был открыт прямой доступ к Средиземному морю. Именно в финикийских городах было удобнее всего перегружать разнообразные товары, прибывшие на караванах из внутренних районов Сирии и Месопотамии, на корабли и везти их дальше. Именно оттуда легче всего было вывозить глазное богатство Финикии — ливанский кедр.
Прибрежное морское течение в восточной части Средиземноморского бассейна направляется с запада на восток, а затем вдоль берегов Палестины и Сирии на север. Поэтому из финикийских портов обычно плавали в северном направлении. Однако финикияне плавали и на юг — в Египет, а также и прямо на запад — к острову Кипру. Оживленная торговля с Египтом и союз с Иудейско-израильским царством дали финикиянам возможность впоследствии проникнуть в бассейн Красного моря и оттуда выйти в Индийский океан.
Библ первым установил контакты с Египтом, оказавшиеся очень устойчивыми. Даже египетские корабли, предназначавшиеся для плавания на дальние расстояния, назывались библскими, очевидно потому, что их главной целью был Библ. Видимо, и биб\сцы очень рано стали снаряжать экспедиции в Египет. Еще в IV тысячелетии до нашей эры в Египет привозился ливанский кедр. В царствование фараона Снефру в Египет прибыло сорок кораблей, груженных кедром. Египетские фараоны III тысячелетия, начиная от Хасехемуи и кончая Пиопи II, считали необходимым приносить дары «Великой хозяйке Библа», самый храм которой, впрочем, был построен по египетскому образцу. Один из видных египетских сановников времени VI династии, Хнемхотп, рассказывал в своей надписи, что он неоднократно бывал в Библе.
Морские путешествия считались в древности очень опасным делом. Самым неудобным для мореходов временем было, по общему мнению, лето (июль — сентябрь), когда в Средиземном море дуют сильные северные ветры. Весной, с февраля по май, также можно было ожидать опасных и внезапных изменений погоды. Наиболее безопасным был, как полагали, только период с конца сентября до конца ноября. Однако и тогда путешественник не был гарантирован от случайностей.
Древние писатели нередко рассказывают о бурях и штормах, уносивших утлые суденышки далеко от цели путешествия. Теряя управление судном и ориентировку, меряки попадали в подобных случаях в далекие, часто прежде неизвестные страны. Это случилось, например, с греческим мореплавателем самосцем Колеем, который около 600 года до нашей эры отправился в Египет. По пути его корабль был отнесен сильным ветром к острову Платея (ныне остров Бамба) у берегов Северной Африки. Переждав там некоторое время, Колей снова пустился в путь в Египет, но ветер опять погнал его суденышко на запад. Неожиданно для себя Колей вместо долины Нила, куда он стремился, попал на юг Пиренейского полуострова, в государство Тартесс (в Библии и по-финикийски — Таршиш).