Мальчики слушали раскрыв рты, а маленький Ханания даже сел на землю и заревел, говоря:
— Я боюсь, что старик придет ко мне ночью и будет охать и кашлять!
Но остальные на него зашикали. Гамалиель сунул ему в рот недоеденную редьку, и Ханания замолк.
Все мои друзья — отчаянные храбрецы; сколько раз мы вместе ходили на кузницу сердитого Бен-Барзила, и, хотя он бранился и грозил щипцами, мы все равно смотрели, как он плавил медь, светившуюся как солнце; вместе мы пускались на старой лодке в море, ныряли за крабами, каракатицами и морскими ежами, лазили в чужие огороды за горохом, но никогда друг друга не выдавали. Все мы однолетки, кроме маленького Ханании.
Друзья пошли за мной — они хотели посмотреть на волосатого старика и на его старую бедную ослицу. Тихонько вошли мы в хижину и остановились у дверей. Старик, увидев нас, приподнялся и облокотился на руку.
— Кто эти маленькие люди? Я плохо вижу, — простонал он.
— Это мои друзья, дети авалинских рыбаков. Они пришли пожелать тебе скорее выздороветь.
Гамалиель громко воскликнул:
— Проживи сто тридцать лет и повидай весь свет!
— После такого пожелания, конечно, я поправлюсь и еще объеду самые далекие страны.
— Ступайте, не мешайте Софэру-бобо[4], — сказала мать. — А ты, Эли, посиди около больного и, если он попросит пить, дай ему козьего молока.
Я сел около старика и слушал, как он бормотал непонятные слова на каком-то чужом языке.
Дней десять старик почти не вставал и постепенно поправлялся. Для меня это время даром не пропало: Софэр каждый день занимался со мной — чертил палочкой на песке буквы, которые он мне показал.
А — алеф, бык
В — бэт, дом
Г — гимель, верблюд
Е — э?
В — ван, гвоздь
Ц — цаин, оружие
Х — хэт?
Т — тэт, змея
И — йод, рука
К — каф, ладонь
Л — ламед, колючка
М — мим, вода
Н — нун, рыба
С — самех, опора
О — ойн, глаз
Ф — фэ, рот
С — садэ[5]?
К — коф, затылок.
Р — реш, голова
С — син, зуб
Т — тау, значок, тавро[5.1]
За это время я натаскал домой глины, размял ее, очистил от камешков и приготовил старику сто таких ровных плиток, какие ему были нужны.
Тогда Софэр-бобо вытащил из мешка кусок стекла[6] странной формы. Оно напоминало большую чечевицу; с обеих сторон стекло было выпукло. Потом он достал костяную палочку — один конец ее был острый, другой оканчивался лопаточкой.
Затем я подавал ему на доске глиняные плитки, еще сырые и мягкие, и старик очень искусно и быстро выдавливал лопаточкой и царапал иглой буквы, которые я уже немного знал. Кусок стекла он держал перед глазами и смотрел через него.
— Почему ты смотришь сквозь стекло?
— Это замечательное стекло, и за него я заплатил дорого литейщику.
Если смотреть сквозь это стекло, то самые маленькие мушки или жучки делаются такими большими, точно они выросли в сто раз. Если бы не было у меня этого стекла, я бы не мог написать ни одной строки. А теперь я пишу на этих плитках целую книгу о том, как я приехал из города Мараканды[7] в Вавилон и оттуда — сюда, к берегу моря.
И старик усердно ставил значки на глиняных плитках и наконец исписал одну за другой все сто, которые я приготовил.
Мать сходила к горшечнику Абибаалу, чтобы с ним условиться, не возьмет ли он обжечь эти плитки.
Горшечник Абибаал перестал сердиться; сам пришел к нам в хижину, уселся на циновке около Софэра и заговорил очень почтительно:
— Вай-вай! Сколько мудрости в твоей седой голове! Ты, наверное, понимаешь, что поет ветер или о чем трещит сорока. Ты можешь напускать болезнь и прогонять ее. Поэтому не сердись на меня — я опять возьму в ученье мальчика Эли и сделаю из него настоящего мастера.
Горшечник взялся обжечь в печи все написанные плитки и обещал делать это и впредь за плату.
5. ПОЕЗДКА В СИДОН
Когда Софэр поправился от болезни, он решил съездить в город Сидон.
— Я в Сидоне повидаю купца Макара и заодно разыщу тех людей, которые увезли твоего мужа Якира на работу к иудейскому царю Соломону. Я все от них выведаю, и потом мы постараемся его вернуть домой.
— Уже три года мы ничего не знаем, где Якир и жив ли он, — вздохнула Ам-Лайли.
Утром Софэр вывел белую ослицу со двора и, встав на камень, без посторонней помощи уселся на нее.
Мать решила тоже пойти в город, чтобы скорее узнать что-либо об отце и продать корзинку яиц и спряденные ею нитки.
— Ты будешь моим проводником, — сказал мне Софэр, — а не то в этом шумном городе я потеряюсь, как горошина в мешке орехов.
Ам-Лайли повесила на дверь большой деревянный замок, и мы тронулись в путь.
Дорога к Сидону идет берегом через холмы. С левой стороны спускаются склоны Ливанских гор. На них разбросаны рощи, сады, поля, и всюду работают крестьяне. Одни мотыгами копают землю, другие, положив правую руку на рукоятку плуга[8], покрикивают на рыжих волов, которые, мотая головами и отгоняя надоедливых мух, взрывают ровные борозды. Весело бегут ручьи по канавкам, сворачивают в стороны, заливают водой поля, затем опять вливаются в канавки, чтобы дальше снова напоить корни виноградных лоз или грядки огурцов, дынь и других овощей.
Справа — синее море, по которому плывут крутобокие корабли: одни — надув заплатанные паруса, другие — ощетинившись длинными веслами. Весла разом ударяют по воде, взбивая белую пену.
Чем ближе мы подходили к городу, тем больше прибавлялось путников.
Поселяне везли на ослах овощи, связанных за ноги кур, снопы свежескошенной травы.
Встречались целые караваны груженых верблюдов, которые, позванивая колокольчиками, мерно ступали широкими раздвоенными копытами по пыльной дороге.
Софэр всю дорогу заговаривал с встречными, узнавая каждого по одежде, и говорил с ними на разных языках, мне непонятных.
А я сзади подгонял ослицу веткой и думал: «Конечно, Софэр очень ученый, но как он будет зарабатывать себе на жизнь, такой старый и беспомощный? Как не боится он пускаться в далекие скитания? Другие старики лежат на крыше, греясь на солнце и боясь сойти вниз, а не то что искать конца земли»[9].
Софэр указывал на город и говорил мне:
— Смотри, Элисар, какие толстые стены у Сидона. Они прочны, как скалы. О, печать мудрости! О, венец красоты!
Когда мы приблизились к самому Сидону, на узком перешейке, ведущем с берега к воротам города, сгрудилось много народу. Пастухи гнали баранов и быков; животные блеяли, мычали. Несколько человек столпилось около нас.
Они заговорили с Софэром:
— Ты куда собрался, старик? Сидел бы дома, скоро смерть тебя заберет.
— Это ты сиди дома, — отвечал Софэр. — А пока смерть меня разыщет, я еще успею трижды объехать землю.
— Не на твоей ли ослице? Привяжи к ее хвосту парус и плыви.
— Не всякому удается и один раз объехать землю, только один Лала-Зор сумел сделать это.
— Какой Лала-Зор? — оживился старик.
— Кто же в Сидоне не слышал про Лала-Зора! Все моряки поют песню про Лала-Зора — как он проехал столбы Мелькарта[10] и встретился с морским драконом толщиной с быка и длиной в тысячу шагов.
— А как бы мне найти Лала-Зора?
— Вот чего захотел! Это Лала-Зор найдет тебя даже на дне моря. Все сидонские корабли уже несколько лет гоняются за ним, и все без толку. Ведь Лала-Зор называет себя царем всех морских разбойников.
Поток человеческой толпы оторвал нас от собеседников и увлек сквозь ворота в улицы Сидона.
6. «СЫН СОЛНЦА И МОРЯ»
Мне показалось, что я попал в длинную, бесконечную мастерскую. Одна за другой тянулись кузницы, где почерневшие от копоти кузнецы колотили молотками, отделывая котлы, мечи и ножи. Далее плотники строгали или долбили деревянные обрубки. Другие мастера раскрашивали красивые скамейки и стулья с изогнутыми ножками. Стекольщики через глиняные трубки выдували стеклянные бутылочки, играющие всеми цветами радуги. Тут же чередовались лавочки, где сидели важные, нарядно одетые купцы с длинными, завитыми в колечки волосами и продавали материи, посуду, душистые втиранья, корицу, амбру и прочие привезенные издалека товары. А сверху над мастерскими и лавками выступали углами стены домов с окнами, закрытыми затейливыми решетками. Сквозь них смотрели на шумную улицу разодетые женщины и дети с обведенными черной краской глазами; они ели сладости и сбрасывали на прохожих скорлупу миндаля и орехов. В этих лавках лежало столько различных вещей, что их и в год нельзя было бы пересчитать.
В одной лавке разложены разноцветные яркие материи, возле них стоит продавец и кричит прохожим:
— Хайят, хайят (портной)! Сошью отличное платье до восхода солнца!
Далее продаются кожаные сандалии разных цветов и всех размеров.
Санделяр (сапожник) продает эти сандалии, конечно, только богатым покупателям. Не мне думать о них. Я хожу босиком или в деревянных сандалиях, похожих на скамеечки. Их сделал еще мой отец.
Мать остановилась около одной мастерской, на дверях которой висели длинные нитки разных цветов.
— Шезури, шезури (прядильщик)! — кричал хозяин, который сидел на ковре и искусно прял шерстяные нитки, наматывая их на большую деревянную рогульку.
Он взял у матери моток ниток, взвесил их на блестящих медных весах и стал торговаться, понемногу набавляя цену и уверяя, что нитки недостаточно тонкие. Ам-Лайли в конце концов продала ему нитки.