Наша подъёмная сила настолько сильна, что поддерживает не только нас самих, но и наш дом.
Когда, наконец, город поднялся на нужную высоту, в холодный воздух высокого неба, когда были проведены последние проверки, проделаны последние опыты и тщательные измерения, когда стало ясно, что дело удалось, новый небесный народ родился и готов жить дальше, – тогда наша земная обитель, наш Аркаим, был предан огню.
В течение трёх дней и трёх ночей Аркаим горел, подожжённый со всех сторон, обильно политый горючими смесями.
Всех животных, служивших нам едой и помогавших нам жить, выгнали и отпустили: но многие собаки, кошки, коровы и кони отказались уходить из домов и загонов, и их пришлось умертвить и бросить в огне.
Сожжением Аркаима руководили Ош и Хур лично: остальные птицечеловеки остались в небесном городе – все стояли у краёв настила и смотрели, как далеко внизу, на поверхности, пылает их земная родина.
Всё было обставлено, как внезапно наступивший мор, как вспышка чумы или другой смертельной заразы: в пламени погибли одежда, посуда, все запасы продовольствия, и даже оружие и женские украшения; прежде чем вознестись, мы оставили внизу всё имущество: в новую жизнь шагнув обнажёнными и налегке.
Следующие столетия ушли на то, чтобы юная и маленькая наша раса привыкла к новому способу существования.
Нам не требовались ни вода, ни пища, только чистый солнечный свет.
Мы не страдали болезнями.
Мы жили в невесомой деревянной конструкции, парящей в небе на высоте от десяти до двадцати тысяч локтей над поверхностью.
Конечно, все мы часто бывали внизу, на земле.
Самые быстрые из нас могли за один световой день облететь четверть земного шара.
Мы изучили весь мир, мы множество раз побывали во всех уголках планеты, видели жизнь всех рас, народов и племён на протяжении весьма длительного исторического промежутка.
Мы обнаружили, что кроме срединного материка – нашей Ойкумены – существуют и другие обширные материки, разделённые ещё более обширными океанами.
Мы смотрели, как рождаются и гибнут скотоводческие, осёдлые, мореходные империи.
Мы наблюдали, как движутся народы, плодясь и вымирая, погибая и возрождаясь.
Из дальних перелётов путешественники привозили удивительные находки, артефакты, свидетельства силы человеческого гения: золотые изделия, оружие из крепкого металла, меха удивительной густоты, черепа и останки древнейших животных.
Так наш народ осознал свою миссию: нас, птицечеловеков, родили, чтобы мы хранили человеческий гений: бешеную, неостановимую страсть к познанию и созиданию.
Когда это высшее качество укрепилось в народе – Ош и Хур покинули наш мир.
Считается, что к тому времени они прожили по восемьсот лет.
Конечно, в таком возрасте уже не имеет значения, кто из двоих был отцом, а кто сыном; достоверно известно, что Первожрецы скончались в один день и в один час, предварительно объявив всем о своём уходе: сошёлся весь народ, и на глазах у двух тысяч птицечеловеков оба основателя расы обратились в чистый солнечный свет и исчезли.
От тел не осталось ни малейшего следа.
Это всё, что я знаю о древней истории; учителя рассказывали много больше – но я их не слушал; я не люблю науку.
Я люблю риск, приключения и жизнь в сегодняшнем дне.
Нет.
Вот, ещё вспомнил.
Наше исчезновение – побег шестидесяти семей – ничего не изменило в общей картине мира. Образование новой расы бронзоволиких полубогов не повлияло на общее движение людских масс.
Мы были слишком малой группой; о нас сложили несколько легенд, но с течением столетий память стёрлась.
И нас – бескрылых и крылатых – навсегда разделил воздух, холодная прозрачная пустыня.
Мы уже никогда не объединимся: за тысячи лет наши пути разошлись.
Огромный дикий нижний мир давно развивается в одном направлении, а раса птицечеловеков – в другом.
Внизу племена вымирали от чумы, оспы и холеры – наверху мы исправно плодились, рождая красивых и сильных детей, пусть немногочисленных, но любимых.
Два или три раза за тысячу лет нам пришлось перестраивать город, доставляя с поверхности новое дерево и поднимая над жилищами первого яруса второй и третий.
Так наш Вертоград приобрёл нынешний вид.
Вывезенные с поверхности редкие и ценные предметы, драгоценные камни и металлы заполнили наши сундуки.
Мы могли бы управлять миром, если бы захотели.
Но Ош и Хур оставили Завет: правила, по которым живёт небесный город.
И одно из правил запрещало показывать себя дикарям и вмешиваться в их жизнь.
Со временем в нашем обществе произошли изменения. Как в любой другой закрытой системе – в нашей, внутри небесного города, непрерывно происходило обновление и усложнение. Шестьдесят семей увеличились числом до четырёхсот. Семьи воров, воинов и авантюристов, живущие во Внешнем Круге, благодаря частым визитам на поверхность накопили значительные богатства, – а семьи жрецов и вельмож из Внутреннего круга, наоборот, обеднели и даже выродились. Многие из них продали свои дома во Внутреннем круге и перебрались во Внешний; в их жилища переселились разбогатевшие семьи из Внешнего круга. Бывшие родовитые сановники расставались со своими резиденциями, с видом на Главный Храм, и уезжали жить на край города – их места занимали ушлые и оборотистые сыновья менее прославленных, но зато более жизнеспособных родов.
Так и моя семья, ведущая свой род от вора Кавеха и вошедшая в силу примерно пятьсот лет назад, вдруг обрела дом во Внутреннем Круге, а вместе с домом – уважение и почёт.
В этом доме однажды появился на свет я, Соловей.
Мои предки почти все служили в княжьей охране, а некоторые дотянулись до должностей советников и дворцовых управляющих.
Моя мать умерла через два года после моего рождения в результате нелепой случайности. Ела земную пищу – и отравилась. По словам отца, то была какая-то редкая морская рыба. Других подробностей я не знаю. Отец не любил вспоминать. Два или три раза обмолвился, что мать умерла в муках. С тех пор в нашем доме никто не употреблял рыбу ни в каком виде.
Да, наш народ формально не зависел от пищи и воды, но в большинстве домов было принято регулярно питаться от плодов сырой земли; так было прописано в Завете. Иначе пищеварительные органы птицечеловеков могли выродиться. А нашей расе было важно сохранять все человеческие свойства.
Мы доставляли с поверхности абсолютно всё, что нам требовалось, в первую очередь – металлы для изготовления оружия и утвари, масло для светильников, шкуры и кости животных. Мы доставляли воду для мытья, мы доставляли топливо для печей, мы доставляли благовония, свежайшие фрукты и цветы. Сотни граждан города занимались ремесленным производством, производя всё необходимое, от вина и пива до ювелирных украшений, от сапог до кафтанов, от детских игрушек и свечного воска до золотых пластин, украшавших алтарь Главного Храма. Отдельной важнейшей отраслью городского хозяйства считалась доставка древесины: город непрерывно расширялся, над первым этажом давным-давно надстроили второй, а затем и третий. Дерево требовалось не всякое, а лишь самое лёгкое, идеально сухое, – его доставка вменялась в обязанность сильной и уважаемой общине инженеров-древоделов. Раз в несколько лет они пополняли запасы бальсы и пробки, следили за сохранностью несущей конструкции, меняли пришедшие в негодность элементы на новые.
Я, конечно, совсем не помню свою мать. Насколько я знаю, отец собирался жениться повторно, но как-то не получилось. Мать он сильно любил и часто о ней вспоминал.
Всё время, пока я рос, пока превращался из ребёнка в мальчишку и далее – в юношу, я считал отца врагом. Невыносимым, вредным, сухим и циничным, властным, жестоким, вдобавок пьяницей и неудачником. Он ничего мне не позволял и не разрешал, и, что обиднее всего, – пытался на мне экономить. Всё детство я пробе́гал в старых курточках и чиненых сапогах. Мне запрещалось водить в дом друзей. Отец думал, что таким образом он закаливает меня и приучает к трудностям, а на самом деле только создавал во мне обиду и разочарование.
Узнав, что я пристрастился к игре в кости, он пытался выпороть меня, тогда уже молодого человека с первой щетиной на подбородке.
Тогда я его ненавидел.
Он полжизни прослужил в охране, затем сподобился должности начальника факельного дела, много лет отвечал за то, чтобы городские светильники горели круглосуточно, неостановимо и ярко, и чтоб ни один не упал и не случилось пожара.
Отца уважали, наш дом был богат.
С пяти лет меня отдали в школу, с семи лет записали рядовым в городскую охрану: лучший и верный путь для молодого человека древнего и уважаемого происхождения. В девять лет я взял в руки меч и научился приёмам летательного боя, с двенадцати лет я поднимался в верхнее небо, на высоту в сотни тысяч локтей, где невозможно дышать и откуда земля оказывается тем, что она есть: круглым шаром.
В пятнадцать я закончил школу; из всех наших ребят двоих, самых умных, забрали к себе жрецы, учениками в Храм, остальных зачислили в охрану.
Я и все мои товарищи получили оружие, звание, принесли клятву верности народу и его князю. Стали взрослыми – во всём великом понимании этого слова. Началась совсем другая жизнь.
Каждый третий день месяца я приходил в общую казарму и заступал на службу. Старший наряда делил нас на смены и расставлял по постам: троих – на главные ворота, двоих – у Храма, двоих – у княжеского дома, и ещё двоих – внутри, у дверей князя; двоих – у храмовой кладовой, двоих – у общей городской кладовой, двоих – у кладовой князя. Ещё двоих – вдоль стены меж Внешним Кругом и Внутренним. Ещё двое постоянно находились в верхнем небе: это был самый почётный и трудный пост, наверху холод и пустота сжимали грудь.
Ещё двое стерегли днище города – этот пост также считался важнейшим.
В течение дня и ночи я дважды стоял на посту и дважды отдыхал, сидя в казарме среди таких же, как я сам, юношей, довольных тем, что в их жизни наконец начало хоть что-то происходить.