. Высочайшее постановление о введении финского языка в употребление в судебных и административных присутственных местах края от 8 (20) февраля 1865 года детализировало сроки и этапы этого процесса[422].
В подобной отсрочке не было ничего удивительного. Причиной этому была крайняя необработанность тогдашнего финского языка, который представлял собой набор наречий: эстерботенское, тавастландское, абоское, существенно различающихся между собой. Письменный язык должен был образоваться путём слияния всех этих наречий, на что требовалось несколько десятков лет. Высказывалось опасение, что 20 лет может не хватить.
Опасения оказались не напрасны. Создание литературного финского языка шло с трудом. Зачастую в ходу был своеобразный «суржик» в виде смеси финского и шведского языков. Например, как свидетельствует П. И. Мессарош, в ноябре 1895 года он получил официальный документ из выборгской межевой конторы, в котором «одна фраза написана по-шведски, другая по-фински, и даже в одной фразе встречаются слова финские и слова шведские вместе»[423].
Остаётся лишь признать справедливость слов М. М. Бородкина:
«Если, тем не менее, финны вырвались из-под суровой шведской опеки, то только благодаря помощи русской власти, которая периодически протягивала им свою сильную руку»[424].
В том же 1863 году в Гельсингфорсе был созван финляндский сейм. При его открытии 6 (18) сентября «царь-освободитель», как и его августейший дядюшка полвека назад, произнёс речь на французском языке[425]. Разумеется, выучить русский за время пребывания в составе Российской империи депутатам сейма было недосуг. Да и императору несолидно на русском языке выступать: всё-таки первый дворянин государства, а не мужик сиволапый.
«Нас, приезжих, принимали и чествовали со всем радушием, какое только они способны были проявить. Но должно признаться, что мы всё-таки чувствовали себя в Финляндии, как в иностранном государстве, — отмечал сопровождавший Александра II военный министр Д. А. Милютин. — Особенно коробило нас полное отсутствие русского языка и французские речи пред Русским Императором финляндских его подданных»[426].
Согласно унаследованному от Швеции законодательству, сейм состоял из четырёх палат и формировался по сословному принципу. От 1600 дворян на сейме было 148 представителей, 2928 членов духовного сословия прислали 32, 8413 избирателей-горожан — 39, а 727 417 крестьян — 48 депутатов[427]. Весьма примечательно, что 48 тысяч православных жителей Финляндии не были представлены ни одним депутатом ни в палате духовенства, ни среди других сословий. Подобная картина повторилась и на сейме 1867 года. И лишь на сейме 1872 года среди депутатов-крестьян оказался исповедующий православие Семён Ратинен[428].
Созывая сейм в самый разгар польского мятежа, Александр II хотел показать своим финляндским подданным, что хорошее поведение не остаётся без награды, о чём он прямо сказал в своей речи: «Вам, представители Великого Княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого… либеральные учреждения, далеко не быв опасными, делаются гарантией порядка и безопасности»[429]. Однако, как показали дальнейшие события, депутаты не вняли намёку монарха.
Работа дворянской палаты началась с обсуждения вопроса о стульях, поставленных не в указанном законом порядке. Чтобы расставить их надлежащим образом, потребовалось всего лишь два часа дебатов[430]. После чего трибуна сейма была немедленно использована для демонстрации ущемлённого национального достоинства. Трое депутатов-дворян — Шанц, Уггла и Брун — являлись русскими чиновниками. На этом основании их попыталась лишить полномочий, ссылаясь на шведские законы, запрещающие участвовать в сейме лицам, состоящим на службе иностранного правительства. Таким образом, ряд депутатов сейма недвусмысленно давал понять, что считает Финляндию отдельным от России государством. Наконец большинством — 74 голоса против 34 — дворянская палата постановила допустить троих депутатов к заседаниям, но с условием, чтобы это постановление не имело силы при открытии будущего сейма[431].
Далее один из дворянских депутатов в своей речи сравнил положение Финляндии в царствование Николая I с «временами рабства евреев в Египте»[432]. Вскоре на сейме прозвучали требования признания нейтралитета Финляндии в случае войны России с какой-либо державой и учреждения отдельного флота. «Что же более? Чего же недостаёт Финляндии, чтобы при столкновении России с другими державами она не объявила нам войну или, по крайней мере, не сохраняла грозного вооружённого нейтралитета?» — саркастически спрашивал по этому поводу редактор крупнейшей консервативной газеты «Московские ведомости» Михаил Катков[433].
Даже во время начатого в 1867 году строительства железной дороги между Петербургом и Финляндией, на которое государственное казначейство Российской империи выделило субсидию в 2,5 млн рублей, финляндцы упорно требовали колею европейского образца. Однако на этот раз Александр II настоял на строительстве по русскому образцу, заявив: «Если финляндская железная дорога будет узкоколейной и русский подвижной состав не будет в состоянии передвигаться по ней непосредственно, то в России поднимется такая буря против Финляндии, что не в Моих силах будет защитить финляндцев»[434].
Вплоть до 1860-х годов всё обучение в Великом княжестве велось исключительно на шведском языке. 29 апреля (11 мая) 1866 года было принято Высочайшее постановление об устройстве народного преподавания в Великом княжестве Финляндском, вводившее обучение на родном языке[435]. В результате к концу XIX века Финляндия фактически являлась страной всеобщей грамотности. Если по переписи 1880 года среди жителей Великого княжества обоего пола старше 10 лет неграмотными были 2,5 %, то по данным переписи 1890 года — 2,1 %[436]. И это при том, что в целом по Российской империи неграмотных было свыше 70 %.
Однако среди православного населения Финляндии неграмотных в 1890 году было 45,3 %[437]. Это было не следствием пресловутой «русской лени», а результатом политики министерства народного просвещения. К 1895 году в Великом княжестве имелось всего лишь 4 русских средних учебных заведения (мужская и женская гимназии в Гельсингфорсе, реальное училище и женская гимназия в Выборге) и 15 начальных школ[438]. При этом мужская гимназия в Гельсингфорсе была открыта в 1870 году, а женская — в 1875-м.
Весомую лепту в дело искоренения русского языка в Финляндии внесло православное духовенство. Невзирая на то, что большинство православного населения Выборгской губернии составляли русские и обрусевшие карелы, в приходских православных школах было введено обучение на финском языке. Требования карелов о том, чтобы преподавание шло на русском языке, отвергались под предлогом отсутствия русских учителей.
Богослужение в православных храмах также, как правило, велось на финском языке. Дошло до того, что в Саль-минском православном приходе крестьяне наотрез отказывались посещать церковь, если в ней будут служить на финском. Стали служить на церковно-славянском, однако в школе продолжили преподавать по-фински, «за неимением учителей, знающих русский язык»[439].
Впрочем, справедливости ради следует сказать, что иногда Александр II всё-таки вспоминал о русскоязычных жителях Финляндии. Так, 21 ноября (3 декабря) 1866 года было издано Высочайшее объявление об обязанности судебных и других присутственных мест Финляндии принимать прошения и документы, писанные на русском языке[440]. Открывая сейм 1872 года, Александр II в своей речи заявил, что «приняв во внимание безуспешность изучения русского языка в училищах, между тем как необходимость в основательном знании этого наречия обнаруживается не только на служебном поприще, но и в практической частной жизни, Я признал за благо ныне повелеть, в связи с преобразованием учебных заведений, вновь ввести в училищах края русский язык в число обязательных предметов»[441].
Однако подобные минуты просветления случались с государем нечасто, после чего он принимался за старое. Так, когда русская община ходатайствовала об учреждении русского периодического издания, Его Величество 22 апреля (4 мая) 1876 года наложил на её прошение резолюцию: «Нахожу основание русского журнала в Финляндии совершенно излишним»[442].
Особую роль сыграли имперские власти в создании идеологической и организационной базы для будущей финской армии. Когда в России началась подготовка к введению всеобщей воинской повинности, Высочайшим рескриптом от 31 декабря 1870 (12 января 1871) года на имя генерал-губернатора Финляндии было объявлено, что такую же повинность необходимо по справедливости ввести и в Великом княжестве. 12 (24) февраля 1871 года военный министр Д. А. Милютин представил всеподданнейший доклад, в котором признавал необходимым, чтобы финляндцы несли военную службу наравне с прочим населением империи и сливались с ним в одно целое в армии русской. Главные положения этого доклада были Высочайше одобрены