Моора Х.А., 1950, с. 100).
«Хроника Генриха Латвийского» и булла папы Иннокентия III (1208 г.) сообщают об особой этнической группе населения по имени венды. Генрих Латвийский сообщает, что первоначально венды жили по берегам Венты, но были выселены оттуда куршами и переселились на Древний холм в Риге. Однако и оттуда они были вытеснены куршами и в 1208 г., живя в бедности среди цесисских латгалов, с радостью встретили немецкого миссионера.
По поводу вендов выдвигались различные гипотезы. Их считали западными славянами (Д.К. Зеленин, М.В. Битов), земгалами (А. Биленштейн), куршами (Я. Эндзелин), ливами (А. Шегрен, Э. Штурмс, Э.Д. Шнорре), водью (X. Лаакман).
Сравнительно недавно Э.С. Мугуревич (Мугуревич Э.С., 1973, с. 291–299) заново рассмотрел все имеющиеся в науке материалы о вендах и пришел к заключению, что это была одна из групп курземских ливов, жившая в низовьях Венты и получившая свое имя от этого гидронима. Под давлением куршей венды сначала переселились к даугавским ливам Риги, а затем в окрестности Цесиса, что имело место, по-видимому, в XII в. и нашло отражение в археологических материалах.
В XI в. в окрестностях Цесиса появляется могильник с погребальными традициями, отличными от местных латгальских. В нем доминируют трупоположения с северной ориентацией. Вещевой материал могильника обнаруживает значительное сходство с инвентарем могильников северокурземских ливов XI–XII вв. В окрестностях Цесиса известны и отдельные находки предметов, характерных для курземских ливов.
В «Хронике Генриха Латвийского» упомянут «замок вендов» (Castrum wendorum). В литературе высказывалось предположение, что он находился на городище Риексту калнс, находящемся ныне в парке г. Цесиса. Произведенные в 1980 г. здесь раскопки Я. Апалсом (Apals J., 1982, с. 12–21) подтвердили это. Вещевой материал имеет параллели в ливской материальной культуре.
На востоке с эстами соседила водь (самоназвание Vatjalaiset). Это племя неоднократно упоминается в древнерусских и средневековых западноевропейских письменных источниках начиная с XI в. Сводка сведений о води из этих документов сделана еще П. Кёппеном (Кёппен П., 1851, с. 58–66).
В середине XIX в., по данным этого исследователя, насчитывалось 5148 человек, говоривших на водском языке. Жила водь в это время на южном побережье Финского залива, преимущественно в бассейне р. Суммы в окрестностях Копорья (Köppen Р., 1849; 1867, s. 20, 41). Не подлежит сомнению, что в раннем средневековье это племя занимало обширную территорию. От этнонима этого племени производно название одной из новгородских пятин — Водской, охватывающей обширную северо-западную часть Новгородской земли.
Первый исследователь водского языка — А.И. Шегрен отводил води пространство между реками Лугой и Волховом (Sjögren А.J., 1833). А.Х. Лерберг полагал, что водь занимала область между реками Нарвой и Ижорой, причем ее поселения спускались далеко на юг (Лерберг А.Х., 1819, с. 87–89). Согласно Я. Ставровскому, древняя водская территория охватывала и районы южнее Ильменя (Ставровский Я., 1900, с. 103). На основе лингвистических наблюдений Д.В. Бубрих полагал, что к концу I тысячелетия н. э. водь располагалась «в углу между Чудским озером и восточной частью Финского залива» (Бубрих Д.В., 1947, с. 14; 1948, с. 11, 12).
Водский язык основательно исследован лингвистами. Наиболее крупный вклад в его изучение внес эстонский ученый П.А. Аристе (Ariste Р., 1935; Аристе П., 1947). Им же исследовались водская топонимика и антропонимика (Ariste Р., 1965; lk. 91-106). К этнографии води неоднократно обращались русские, эстонские и финские специалисты (Цеплин П.А., 1822, с. 235–244; Успенский Д., 1845, с. 6–12; Прыткова Н.Ф., 1930, с. 306–340; Шлыгина Н.В., 1978, с. 260–278; Öpik Е., 1970). Антропологическое изучение современной води произведено было Ю.М. Аулем (Ауль Ю.М., 1964). Написаны и небольшие обзорные работы по истории и культуре води (Oinas F.Y., 1955; Ränk G., 1960).
Археологическое изучение води было начато в 70-80-х годах прошлого столетия раскопками Л.К. Ивановского более 5500 курганов и жальников на Ижорском плато (Ивановский Л.К., 1880, с. 93–101; Спицын А.А., 1896). В конце XIX в. курганные исследования на северо-западе Новгородской земли были продолжены В.Н. Глазовым и Н.К. Рерихом (Рерих Н.К., 1901, с. 60–68; Спицын А.А., 1903а). В результате в этом регионе в целом было раскопано свыше 7000 курганных и жальничных погребений, которые стали важным источником изучения средневековой води и водско-славянских отношений.
Еще в 70-х годах XIX в. финский археолог И.Р. Аспелин в числе восьми групп финно-угорских древностей выделил ингерманландскую, отнеся к ней все раскапывавшиеся в то время Л.К. Ивановским курганы. Эта группа древностей характеризовалась исследователем как единая славяно-водская культура (Aspelin J.R., 1875; 1876, р. 19, 20; 1878).
Такой точки зрения придерживались позднее многие ученые, полагая, что славяно-водская культура оставлена водью, испытавшей сильное влияние со стороны Новгорода (Tallgren А.М., 1928, р. 20, 21; 1938b, р. 102; Moora H., 1929b, s. 272–283; Равдоникас В.И., 1932, с. 24–31).
А.А. Спицын, обработавший и издавший богатейшие курганные древности из раскопок Л.К. Ивановского и В.Н. Глазова, признал абсолютное большинство курганов Ижорского плато и Причудья славянскими (Спицын А.А., 1896, с. 36, 37; 1903а, с. 5). Однако одновременно он отмечал, что эти памятники отличаются от чисто славянских, в частности приильменских, обилием нагрудных и поясных привесок, поэтому некоторые из этих курганов могут принадлежать води. К предположительно водским им были отнесены курганные могильники у Войносолово и Мануйлово (Спицын А.А., 1896, с. 48, 49). Основанием послужило некоторое сходство украшений из этих курганов с древностями эстов.
Несколько сотен курганов и жальников Ижорского плато на рубеже XIX и XX вв. раскопал Н.К. Рерих, который также склонялся к мысли о принадлежности большинства курганов этого региона славянам. Вместе с тем он допускал наличие в этих курганах погребений местного финского племени, перенявшего погребальный обряд от славян (Рерих Н., 1901, с. 60–68).
В 50-х годах XX в. курганные древности северо-западного региона Новгородской земли стали объектом научного анализа автора настоящих строк (Седов В.В., 1953, с. 190–229). В результате изучения взаимовстречаемости между отдельными находками и их картографии удалось показать, что среди курганных древностей северо-запада отчетливо выделяются две разнотипные группы украшений.
Одну из них составляют весьма типичные для словен новгородских ромбо-щитковые височные кольца, а также привески-лунницы, рубчатые перстни, сердоликовые бипирамидальные и хрустальные шарообразные бусы, пластинчатые браслеты, орнаментированные узором, сходным с ромбо-щитковыми кольцами. Вторую группу образуют украшения, нехарактерные для восточнославянского мира, большинство из них имеют аналогии среди древностей финно-угорских племен. Это многобусинные височные кольца, ожерелья, целиком состоящие из раковин каури или включающие таковые, полые привески-уточки, различные шумящие привески, а также найденные в небольшом количестве нагрудные цепочки и фигурные цепедержатели, сходные с ливскими.
На основе этих этнически определяющих предметов курганно-жальничные могильники Ижорского плато были распределены на три части. Первую часть образовывали погребальные памятники, в которых найдены исключительно этнически определяющие славянские украшения. Эти памятники занимают основную часть Новгородской земли — Приильменье, а на северо-западе — южную и центральную части Ижорского плато и преимущественно южные районы Гдовского Причудья.
Вторую серию составляют курганные могильники, в которых встречены многобусинные височные кольца и характерные финно-угорские украшения. Они интерпретированы как водские. Особенностью этой серии погребений является их территориальная разбросанность. Эти могильники известны в северных частях Ижорского плато, в междуречье Наровы и Плюссы, а также на крайнем юго-востоке того же плато в верховьях р. Оредеж. Кроме того, отдельные могильники этой серии имеются за р. Наровой в северо-восточной Эстонии.
Третью серию погребений северо-запада Новгородской земли образуют курганные могильники, в которых обнаружены украшения славянских и финно-угорских типов. Они определяются как смешанные славяно-водские.
Анализ курганных древностей позволил проследить постепенное распространение на северо-западе Новгородской земли славянского населения, заимствование от славян курганного обряда погребения местной водью и ее постепенную акультурацию и ассимиляцию.
Параллельно были исследованы большие краниологические материалы из курганов Ижорского плато. Их изучение показало, что археологическая дифференциация курганных древностей коррелируется с различными антропологическими типами, свойственными средневековому населению северо-западного региона (Седов В.В., 1952, с. 72–85).
Для курганных погребений Ижорского плато, отнесенных к славянам, так же как для могильников Приильменья и верховьев р. Луги, характерен европеоидный узколицый антропологический тип с сильно выступающим носом. Курганные черепа, определяемые как водские, принадлежат к иным антропологическим типам. Один из них также европеоидный, но, в отличие от славянского, широколицый и обнаруживает в своем строении небольшую монголоидную примесь (несколько уплощенное лицо, средневыступающий нос). Этот тип генетически восходит к европеоидным широколицым черепам неолита Приладожья и Прионежья. Другая часть водских черепов характеризуется общей грацильностью, мезокранией, уплощенным лицом и слабо выступающим носом. По всем характерным признакам они относятся к урало-лапоноидной группе, а эта группа в первые века II тысячелетия н. э. повсюду связывается с финно-угорским населением. Черепа из курганных могильников, определяемых археологически как славяно-водские, занимают промежуточное положение между славянским и водским антропологическими типами.