– Видите парней из «Пять-двадцать шесть» с их… – парень наклоняется к Русскому, – …родственниками? Да, конечно… с американскими родственниками… как-то Русский неясно выражается… которые крутят очень прибыльную аферу с утечкой газа из страны в сторону… Лаоса? Нет, Гонконга.
Ну, так вот. Уж если Русскому удастся вмешаться в операцию «Утечка газа»…
– Он, кстати, ее называет «Утячьи Глазки», не правда ли, мило?..
В комнате – сплошь одни шпионы, как флаги, вывесившие напоказ открыто-равнодушные лица. А Русский прыгает за диван, вылезает с кусочком отравленного мяса в зубах и швыряет его к ногам мужика из ЦРУ. У того физиономия чернеет от ярости, из пасти вырывается нечленораздельный рык, кажется, над башкой вздымается грибоподобное ядерное облако – и он обрушивает на голову Русского тяжеленную трость. Кошачий череп разбивается, точно яичная скорлупа, на гостей брызжет кровью и мозгами. Женщина судорожно хватает свою норковую шубку.
– Ты животное! – визжит она цэрэушнику, и начинается бегство с места преступления. Все мечтали увидеть, как Русский сдохнет, но не хотели лично вмешиваться в это дело, и правильно, Генрих II тоже не хотел, чтоб его втягивали в убийство грязного вшивого Беккета (говорят, Беккет под власяницей так и кишел вшами, не человек – живая пощечина общественной санитарии).
Год спустя я натолкнулся на этого парня из ЦРУ в танжерском баре «Парад». Худой стал, как жердь, и руки тряслись. Я заметил – он все время к полу тянется, словно бы гладит кого-то.
Какого, думаю, хрена, с чего бы я должен миндальничать с этим долбаным привидением на шарнирах?
– Скажи, а ты про Русского не забыл?
Он улыбается:
– Конечно, нет. Пора нам с тобой идти домой ужинать, да, Русский?
Он уходит. Бармен пожимает плечами:
– Кот-призрак. Никто не может понять, правда он верит в это… или, может, просто придуривается.
– Он правда верит, – говорю. – Понимаешь, я Русского отлично знаю. Русский – мой кот… и всегда был моим, старичок.
Джейн Йолен
Джейн Йолен часто называют «американским Хансом Кристианом Андерсеном». Она автор почти трех сотен книг, включая Owl Moon, The Devil’s Arithmetic, Briar Rose и трилогию Pit Dragon (скоро будет четыре книги!). Среди ее работ – книги с иллюстрациями и стихами, книжки для самых маленьких, литература для школьников, поэтические сборники, нонфикшн, и романы и сборники рассказов для молодежи и взрослых.
Книги и истории мисс Йолен удостоились самых разных наград – двух «Небьюл», Всемирной премии фэнтези, медали Кадекотта, премии «Золотой воздушный змей», трех Мифопоэтических премий, двух медалей Святого Христофора, номинации на премии «Национальная книга» и «Еврейской книги» среди прочих. Она также обладатель (за собрание сочинений) премии Керлан и королевской медали Католической библиотечной ассоциации. Шесть колледжей и университетов присвоили ей степень почетного доктора. Если вы хотите узнать о ней больше, посетите ее веб-сайт www.janeyolen.com
Удивительная фауна. Глава № 37: Кошачья[19]
Вот отпечаток следа –
Ровно бы росчерк следователя.
Покрытьем щебенки проследует
Кисонька-неудачница.
Так грязь по жизни протащится
Хоть падай, хоть стой! –
Мокрой дорожкой простой.
Вороны с неба падают,
Каждый – в черном, как падре,
В их отпущеньи – гибель,
Грехи завершает финал.
Прощенье их – в клювном изгибе
На землю упало.
Кости – в гробах крохотных,
Суть костного мозга лелеющих,
В крошечных пароходах,
Плывущих по рекам, как лебеди.
Так палец, облитый вином,
Укажет нам нашу вину.
Кожа, как сумка, вспорота,
От паха – до хрупкого горла,
Паденье в кровавое горе –
Последний, проклятый путь.
Постигнуть последнюю суть –
И кожу под суть разомкнуть.
Кровь выпита
На дороге голода,
Цементами впитана,
В глотки вколота.
Измучена, высушена,
Втоплена городом,
Навек сочтена горлом.
Плач – слишком скорый
Даже для плача.
Так плачет ветер, словно палач,
Над черной дорогой горя.
Так плачут вороны – или кошки
Над полусгнившей едой.
Так плачет в полночь
Забытая крошка
В спаленке ледяной.
Сторм Константайн
Сторм Константайн написала более двадцати книг, художественных и нехудожественных, и более пятидесяти рассказов. Ее романы относятся к самым разным жанрам: от фэнтези до научной фантастики и темной фэнтези. Больше всего она известна благодаря трилогии Wraeththu, а недавно завершила новый цикл романов, действие которых разворачивается в мире Wraeththu, завершая The Ghosts of Blood и Innocence. Также Сторм является основателем маленького издательства Immanion Press, созданного с целями вернуть в печать классические произведения признанных писателей и заполучить аудиторию авторам-новаторам. В настоящее время она работает над несколькими идеями для новых книг, а также читает и редактирует еще большее количество рукописей других авторов. Она живет в Мидлендс, Англия, вместе с мужем Джимом и семью котами.
Все от кошки лишь кожа ее[20]
Она вбежала под сень деревьев и, не останавливаясь, понеслась дальше по протоптанным дорожкам на склоне холма. «Нина! Нина!» – кричал он ей вслед. Но она не обращала на это внимания. Сандалии глухо ударялись о голую землю. Еще один день испорчен. Еще одна сцена. Я злюсь? Только гнев и возмущение давали ей силы и свободу убежать. Но и то ненадолго. И все же ощущение свободы, пока оно длилось, было пьянящим. Он не побежал за ней следом, зная, что со временем она покаянно вернется.
Вскоре легкие у нее начали болеть, и ей пришлось, тяжело дыша, перейти на шаг. Она чувствовала слабость после такого напряжения. Но все тело как будто горело и покалывало. На несколько минут, быть может, на час, она свободна. Эта заброшенная часть парка лежала далеко от восстановленных викторианских чайных, благоустроенного парадного сада, вяло текущей реки. Нина предпочитала именно такой ландшафт – с огромными деревьями, к корням которых льнет сочная трава, слишком зеленая, чтобы быть настоящей. Кто знает, быть может, вскормленная глубоко зарытыми опасными и болезненными тайнами. В одном месте над тропинкой свесился древесный паслен, весь в темно-пурпурных бархатистых цветах, каждый цветок – с копьем шокирующей желтизны в самом сердце. Amaradulcis – сладко-горький яд. Словно многие годы никто здесь не ходил. Солнце с трудом пробиралось через высокий балдахин листвы дубов и буков, и его лучи словно выжимали без примесей чистое благоухание из цветов и трав. Нина помедлила, чтобы вдохнуть полной грудью. В такую идиллию ни за что не проникнуть реальному миру со всеми его ужасами, жестокостями и оскорблениями. Здесь она чувствовала себя защищенной и в мире с самой собой, как будто за ней над тропинкой сомкнулись паслены. Скотт счел это еще одним симптомом ее «мечтательности», как он это называл. «Ты слишком мечтательна, вот в чем твоя проблема». Пусть так оно и есть, но почему в этом надо видеть недостаток?
Деревья расступились, открывая небольшую прогалину, над которой потолком сплелись древние сучья. Зеленая комната. Дорожка здесь, похоже, кончалась. В центре полянки возвышался черный памятник с обветренными краями: таких немало было разбросано по участку вокруг старого дома. Одни были изуродованы временем, другие уже успели отреставрировать. Этого как будто не коснулся человеческий вандализм, но скребок и тряпка тоже. Каменные ступени вели на небольшое возвышение, в центре которого стоял четырехгранный обелиск. А на его вершине сидела статуя поджарой кошки. Зверь застыл в настороженной охотничьей стойке, раз и навсегда всматриваясь в тропинку, будто вот-вот готовый прыгнуть. Присев на ступеньки, Нина закрыла руками разгоряченное лицо. «Что мне делать?» Она уже не в первый раз задавала себе этот вопрос. Постоянные ссоры со Скоттом, беспочвенные обвинения, полные губительного яда минуты молчания, что подтачивали ее решимость, никуда не исчезнут – и она это знала. И все же она чувствовала себя такой беспомощной – и финансово, и эмоционально. У нее были свои деньги, но немного. Она иллюстрировала детские книги, но иллюстрации ее не были ни широко известными, ни хорошо оплачиваемыми. Скотт, добившийся успеха дизайнер, держал бразды ее жизни – она в ловушке в этой упряжке. Но были ведь и хорошие дни, ведь были? И она правда любила его, несмотря на приступы его ревности, такие капризные и тревожные и потому жестокие. Она знала, что проблема в нем и что коренится эта проблема очень глубоко. Иногда в черные моменты обнаженной откровенности он, как дитя, плакал от страха и бессилия. Из-за этого она никогда не уйдет от него. Он – жертва в войне собственной жизни.
Сегодняшняя ссора была, как всегда, бессмысленной. Взяв пару давно заслуженных недель отпуска, они сняли коттедж совсем недалеко от города, в котором жили. До сих пор они все дни проводили, осматривая исторические места – прошлое интересовало обоих. Надо признать, до сего дня все шло прекрасно – ни одной ссоры. Но что-то разожгло его обиду. Картины в холле Элвуд Грэндж. Нина восхищалась ими: тускнеющие вехи минувших времен; давно умершие лорды и леди с высокомерными минами взирают надменно на толкущиеся внизу массы и с еще большим пренебрежением на тех, кто пришел копаться в обломках и руинах их жизни. Не подумав, она заметила вслух, что вон та пара на парадном портрете просто поразительна для своего времени. «Они выглядят почти на двадцатое столетие, – сказала она. – Они похожи на пару рок-звезд или, быть может, на тех, кто заправляет каким-нибудь лжекультом!» Ее незначительные замечания оказались серьезной ошибкой.