«Имел я также разговор с Гиммлером — о наших отношениях с русскими. В соответствии с секретными пунктами германо-советского соглашения от 23 августа 1939 года, они должны были оккупировать свою зону Польши 18 сентября. Он также сообщил мне, что мы отдаём прибалтийские государства русским, и сказал, чтобы я начал подготавливать мероприятия по обеспечению безопасности новой границы. Он хотел, чтобы я подумал над тем, будут ли теперь русские снижать активность своей разведки или же, напротив, проводить её ещё более интенсивно. Когда я приду к какому-нибудь заключению, сказал он, я должен буду представить доклад с изложением моей точки зрения.
Я был изумлён.
— На этот вопрос можно ответить сразу, — сказал я. — Они будут усиливать активность своей разведки всеми средствами, имеющимися у них в распоряжении. Вне сомнения, они будут стараться заслать своих агентов в число прибалтийских немцев и других национальных меньшинств, репатриируемых в настоящее время»[183].
В то самое время Шелленберг ещё руководил гестаповской контрразведкой.
...Итак, Польша — постоянный источник опасности — исчезла с карты Европы. Но это, к сожалению, совсем не значит, что у начальника разведки прошла головная боль, с ней связанная, и что «польский вопрос» был сдан в архив целиком и полностью...
Нет, вопросы остались, если не прибавились, — исчезла только сама Польша, как географический субъект, а с ним, соответственно, потенциальная возможность польской агрессии. Хотя название исчезло только на данное время — оно возродится шесть лет спустя, благодаря усилиям Советского Союза и его героической Красной армии, о чём впоследствии поляки почему-то старались не вспоминать.
Польша прекратила своё существование, зато была Финляндия, и после начала Второй мировой войны (Sic! Мировая война началась, хотя многие ещё не хотели или просто боялись это признать) советско-финляндские отношения обострились ещё сильнее. Хотя, казалось бы, куда им было ещё более обостряться? Вот выдержки из спецсообщения НКВД СССР, поступившего товарищу Сталину всего через две недели после того, как Павел Фитин стал начальником разведки, 1 июня 1939 года. «Кин», резидент в Финляндии Борис Аркадьевич Рыбкин, сообщал:
«...начальник мобилизационно-организационного отдела Фингенштаба полковник ОЙНОНЕН... в беседе с нашим источником рассказал последнему следующее:
“Если Англия действительно заключит пакт с СССР, то мы будем иметь войну. Германия выждет только, пока будет собран урожай... В этой войне Германия не пойдёт против Финляндии, и мы можем наш нейтралитет и самостоятельность сохранить тем, что мы станем форпостом борьбы против большевизма и Советского Союза... Если же мы с помощью нашей береговой артиллерии и флота сможем не допустить советский флот и авиацию выйти в Балтийское море, можно быть совершенно уверенным в том, что после окончания войны наша самостоятельность будет укреплена отношениями с Германией. Правда, может случиться, что некоторые советские самолёты прорвутся и нанесут ущерб отдельным городам и объектам, но Красная армия не сможет прийти в Финляндию. В войне Германии с СССР, даже если Англия будет против Германии, Красная армия не сможет вести длительную войну, ввиду отсутствия квалифицированного руководства”.
<...> Германия начнёт войну против СССР с захвата Украины. Поэтому исход войны будет решать только время. Что касается Финляндии, то через союз с Германией, после победоносной войны, Финляндия будет играть главенствующую роль в скандинавской политике и экономике и станет действительным гегемоном в Скандинавии. <...>»[184]
Да, набор откровенных глупостей! Но ведь всю эту чушь несло, так сказать, официальное лицо, занимавшее далеко не последнее место в военной иерархии сопредельного государства. Впрочем, если бы финское руководство не разделяло этих мыслей, то оно вряд ли бы ввязалось в гитлеровскую авантюру. Тем более, после пресловутой «Зимней войны» с Советским Союзом. Хотя и начиналась она для нашей страны неудачно, и потери наши были велики — наступающая сторона всегда несёт больший урон по сравнению с обороняющейся, — но всё же нам удалось прорвать укрепления мощнейшей линии Маннергейма, и Финляндия была сокрушена... Однако не будем забегать вперёд.
В представленном документе видна однозначная недооценка финнами своего потенциального противника, переоценка своего германского союзника, наивная уверенность в том, что путём некоторых услуг этому союзнику можно будет укрепить собственную самостоятельность, ну и откровеннейшая ерунда на тему того, что Финляндия, двадцать лет тому назад — и впервые за всю свою историю! — получившая независимость, может стать «действительным гегемоном в Скандинавии».
Если на дурака, по возможности, не стоит обращать внимания, то дурак с амбициями[185] потенциально опасен — амбициозные планы никого ещё до добра не доводили... Рассчитывая на помощь Германии, финское руководство не только отказывалось с выгодой для себя решить территориальный вопрос — отодвинуть границу от Ленинграда и передать СССР в аренду несколько островов в Финском заливе, перекрывавших подходы к Кронштадту, за что Финляндия получила бы в качестве компенсации территорию, в два раза превышающую уступленную, но ещё и осуществляло достаточно провокационные военные приготовления. На границе с Советским Союзом демонстративно возводилась линия Маннергейма — этакий гарант независимости Финляндии, за которым, как думалось, можно будет спокойно отсидеться, время от времени задирая «северного соседа». Вот как описывает эту полосу обороны американский разведчик:
«Перекрывая весь Карельский перешеек, от Ладожского озера до Финского залива, она в большой степени опиралась на естественные преграды — реки и озёра. Её глубина достигала девяноста километров. Железобетонные огневые позиции были двухэтажными, артиллерийские и пулемётные амбразуры, так же как потолки и крыши, были покрыты броневыми плитами. Окружённая болотистой и густо заросшей лесом местностью, линия Маннергейма была буквально непреодолима для пехоты и бронетехники»[186].
К тому же, к границе постоянно стягивались финские войска... Сейчас как-то принято считать, что тот пресловутый артиллерийский обстрел советской территории, который явился официальным поводом к началу войны, был «советской провокацией». Однако людям военным хорошо понятно, что чем больше войск, в том числе весьма слабоуправляемых резервистов, тем больше будет бардака и разного рода чрезвычайных происшествий. Так что вполне могли бабахнуть из пушки случайно, а то и по пьянке — финны, как известно, выпить очень даже любят. А мы в те времена артиллерийских обстрелов своей территории не прощали... Но это всё ещё произойдёт — правда, в обозримом будущем, меньше чем через два месяца.
Пока же, безусловно, «финляндский вопрос» выходил на первый план, а значит, следовало срочно усиливать аппарат «легальной» резидентуры в Хельсинки.
Но всё, опять-таки, произошло с точностью до наоборот: временный поверенный в делах СССР в Финляндии Ярцев — он же резидент «Кин», Борис Аркадьевич Рыбкин, — был отозван из Хельсинки буквально перед самой войной. Зачем и почему — этого никто не знает.
Его следовало срочно заменить — но кем?! Где найти человека на столь ответственную должность и в такое опасное время? Недаром Павел Михайлович жаловался в своих воспоминаниях: «При подборе кандидатур на разведывательную работу за рубежом приходилось сталкиваться с большими трудностями из-за слабого знания иностранных языков многими товарищами, вновь пришедшими в разведку, и отсутствия у них опыта ведения разведки за кордоном»[187].
По счастью, Берия не стал предлагать очередного своего Кобулова и, как можно понять, в безвыходной ситуации предоставил Фитину свободу выбора. Или, может, просто «перевёл» на него «стрелки», чтобы, если что пойдёт не так, было кому за то ответить. Вполне грамотное «аппаратное решение».
А ведь ситуация была чрезвычайная! Опытнейший «Кин» работал «под крышей» временного поверенного в делах, что позволяло ему выходить на высшее финское руководство, не прося кого-то из высокопоставленных «чистых» дипломатов о помощи и содействии. По протоколу, на смену одному уезжающему дипломату приезжает другой, того же ранга. Значит, новый «легальный» резидент должен был стать и главным представителем СССР на территории Финляндии. То есть это должен был быть человек с великолепной и всесторонней подготовкой.
И что было Павлу Михайловичу делать? У него что, был богатейший выбор посланников и временных поверенных с опытом практической работы? Откуда! Оставалось только одно — выбрать сотрудника, в котором он был совершенно уверен и который находится под рукой. Очевидно, что более всего он был уверен в своих однокашниках по Центральной школе. Конечно, это была авантюра — но что было делать?! Не вербовать же «чистого»[188] мидовца, в конце концов!
Выбор начальника разведки пал на Елисея Синицына, имевшего за душой двухмесячную командировку в Польшу, а теперь разбиравшего документы польского Генштаба. Пригласив его к себе, Фитин ошарашил Синицына известием о том, что в начале ноября ему следует отправляться в Финляндию, да ещё и в качестве резидента, да ещё и «под крышей» временного поверенного в делах.
Елисей Тихонович пробормотал, что не знает финского языка, на что его друг отвечал жёстко: «Разведчика посылают туда, где, по мнению руководства, он больше всего нужен в настоящий момент!»
Что ж, Фитин вполне вошёл в свою роль — так ведь других вариантов у него не было... Так же как не было и других людей.
Но в выборе своём Павел Михайлович не ошибся — резидент Синицын (он проходил под псевдонимом «Елисеев») успешно выполнил все поставленные задачи. Правда, в конце командировки он чуть было не сломал себе шею на скользком «паркете». Дело было так...