кая схема, естественно, снижала барьер для проникновения в сообщения руководству страны недостаточно достоверных и противоречивых сведений
В подобном подходе к разведывательной информации Сталин был отнюдь не одинок. Черчилль также “не довольствовался этой формой коллективной мудрости и предпочитал лично видеть оригиналы”»[271].
Тридцатидвухлетний Павел Фитин политиком не был, а потому всезнающим человеком себя не считал, и, к тому же, в мудрости великого вождя не сомневался. Просто, творчески относясь к порученному делу и стремясь как можно лучше выполнять свои обязанности, — тем самым, разумеется, оправдывая доверие товарища Сталина, — он понял, что разведке необходимо иметь собственное информационно-аналитическое подразделение. Сотрудники такого подразделения должны были бы оценивать получаемую информацию, отсеивать непроверенные и ложные сведения, выстраивать получаемые материалы в строгой логической последовательности, делать профессиональные выводы... В итоге — экономить время государственных руководителей, помогая им лучше понимать представляемые спецслужбами материалы.
Необходимость создания подобного подразделения особенно остро ощущалась теперь, в начале 1941-го, когда основательно увеличилось количество решаемых разведкой конкретных задач. В частности, германское отделение, впоследствии ставшее отделом, помимо всех прочих дел, выполняло ещё и некие диспетчерские функции: получало рапорты от разведки пограничных войск НКВД и их агентуры, а также поддерживало связь с Разведуправлением РККА, куда передавало имеющуюся информацию по немецкой армии. Военные разведчики признавали увеличение численности группировки немецкой армии, расположенной близ советской границы, но опасались того, что гитлеровцы создают впечатление её «массовости», передвигая одни и те же подразделения по разным направлениям. Поэтому руководство РУ просило разведку НКГБ уточнять наименования частей и подразделений, места их дислокации, маршруты движения... Таким образом, в 5-м отделе, а позднее — в 1-м управлении накапливались сообщения, получаемые от своих источников, а также из других подразделений НКГБ и НКВД и ещё из военной разведки.
Юрий Модин отметил в своих воспоминаниях интересный момент:
«В те годы НКВД не хранил подлинников расшифрованных телеграмм, опасаясь шпионажа в своей системе, признав за благо не сохранять никаких письменных следов нашего сотрудничества с иностранными агентами. Поэтому до прихода сотрудников, в обязанности которых входило уничтожение подлинников, мы должны были собственноручно составить их краткое резюме. Затем они направлялись спецсотрудникам, которые подшивали резюме в дело каждого агента. Хранились эти досье в сверхсекретных архивах...»[272]
И всё равно, грубо говоря, материалов были кучи, и если не заниматься их систематизацией, анализом и оценкой, то в них, в конце концов, можно было утонуть или окончательно потерять ориентацию...
Вполне возможно, что именно потому, что Иосиф Виссарионович Сталин получал информацию от различных спецслужб и эта информация была разрозненной, а зачастую — весьма противоречивой, он и терял доверие к разведке. Наступал и проходил очередной назначенный срок начала гитлеровской агрессии — но ничего не случалось, и реакция на крик «Волки!» становилась всё более вялой. К тому же, каждый из нас — вне зависимости от своего статуса и общественного положения — чаще всего верит именно в то, во что ему больше всего хочется верить.
Лидер Советского государства очень надеялся, что ему удастся оттянуть начало войны хотя бы на год, а то и на два, и за это время серьёзно укрепить Вооружённые силы и по-настоящему подготовить страну к отражению фашистской агрессии. Ему казалось, что он сумеет это сделать за счёт политики компромиссов и показного миролюбия, а также — не будем этого скрывать — своей общепризнанной мудрости. (Наши руководители всегда верили в свою мудрость, тем более что вера эта ревностно поддерживалась их ближайшим окружением и официозными средствами массовой информации.) Была у Иосифа Виссарионовича и надежда на то, что Гитлер, наученный печальным опытом своих предшественников, во-первых, не решится воевать на два фронта, а, во-вторых, не станет затягивать начало кампании, иначе в дело может вступить «генерал Мороз», который некогда пришёл на помощь императору Александру I и фельдмаршалу князю Голенищеву-Кутузову-Смоленскому...
Но если Сталин, как оказалось, несколько переоценивал разумность своего противника, то Гитлер своего противника явно недооценивал. Между тем уверенность в грядущей «шестинедельной войне» свидетельствовала не только о недальновидности германских стратегов, но и о слабости и недоработках немецкой разведки, которая не смогла дать руководству Третьего рейха объективного представления о силах, возможностях и экономическом потенциале советской стороны. Спасибо товарищу Берии, установившему в стране жёсткий контрразведывательный режим! Говорим без всякой иронии, потому как такая политика отвечала высшим интересам нашего государства.
Известно, что у Павла Михайловича давно уже возникла идея создания некоего, пока что нештатного, — ибо ни в структуре 1-го управления, ни в структуре НКГБ вообще такого подразделения предусмотрено не было, — «информационно-аналитического центра» или отдела. Решение это было реализовало весной 1941 года, причём заняться «аналитикой» было предложено всё тому же Павлу Матвеевичу Журавлёву, руководителю германского отдела, и его заместителю Зое Ивановне Рыбкиной. Это были опытные и безотказные сотрудники, в которых Фитин не сомневался, но главное — военная угроза исходила именно с их направления, они были, что называется, «в теме», так что поручать это дело кому-то иному было бы просто неразумно. Вот и получилось, как в той пословице: «кто везёт — на том и едут». Ну а что тут было делать?
Зоя Ивановна Рыбкина вспоминала:
«Нашей специализированной группе было поручено проанализировать информацию всей зарубежной резидентуры, касающейся военных планов гитлеровского командования, и подготовить докладную записку. Для этого мы отбирали материалы из наиболее достоверных источников, проверяли надёжность каждого агента, дававшего информацию о подготовке гитлеровской Германии к нападению на Советский Союз.
Из надёжных источников нам стали известны зловещие планы Гитлера. Среди наших агентов, действовавших в самых разных странах, были люди самоотверженные, беспредельно преданные и активно помогавшие нам»[273].
О том же самом, с некоторыми дополнительными подробностями, пишет и бывший заместитель начальника разведки генерал Судоплатов:
«...Журавлёв и Зоя Рыбкина завели литерное дело под оперативным названием “Затея”, где собирались наиболее важные сообщения о немецкой военной угрозе. В этой папке находились весьма тревожные документы, беспокоившие советское руководство, поскольку они ставили под сомнение искренность предложений по разделу мира между Германией, Советским Союзом, Италией и Японией, сделанных Гитлером Молотову в ноябре 1940 года в Берлине. По этим материалам нам было легче отслеживать развитие событий и докладывать советскому руководству об основных тенденциях немецкой политики...»[274]
Не секрет, что «мемуары» Павла Анатольевича Судоплатова, произведшие в своё время фурор и даже вызвавшие общественное потрясение своей откровенностью, создавались, если говорить объективно, зарубежными авторами или литзаписчиками (по таковой причине мы и взяли слово «мемуары» в кавычки), а потому при работе с ними внимательному исследователю частенько приходится отделять «плевелы от пшеницы». Вот и здесь: каких-либо предложений по «разделу мира» на переговорах наркома иностранных дел В. М. Молотова с рейхсканцлером А. Гитлером 13 ноября 1940 года сделано не было — обсуждался вопрос «о разграничении основных сфер влияния», или, как был озаглавлен проект секретного протокола, «о разграничении главных сфер интересов четырёх держав», а это совсем не одно и то же...
Зато тот факт, что материалами литерного дела «Затея» пользовалось и руководство 1-го управления, и руководство наркомата, и высшее руководство страны — это для нас представляет интерес. Но и тут нас несколько разочаровали.
— Реально никакого информационно-аналитического подразделения тогда создано не было, — уверенно возразил один из специалистов, прекрасно знающий Службу, что называется, изнутри. — Что-то типа информационной группы было, всё прочее — это легенда, желаемое выдаётся за действительное. Да, сотрудники собирали и подшивали материалы, вот только оценок этих материалов вы у них не найдёте. То есть аналитики-то и нет!
В подтверждение тому нам было предложено критически посмотреть на известный «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры...», речь о котором ещё пойдёт впереди. В «Календаре» этом имеются три графы: «Дата», «Источник», «Содержание материала».
— А где оценки этих материалов? Где аналитика? — спросил наш собеседник. — Как видите, налицо только краткое изложение фактов — пускай и в строгой последовательности. До аналитики мы тогда ещё не доросли...
...Как известно, последующие события внесли в работу внешней разведки большие коррективы, и, в частности, пока что была отставлена идея создания аналитического подразделения, как были приостановлены и некоторые другие проекты. А ведь тогда планировалось многое.
«Накануне войны структура Иностранного отдела эволюционировала в направлении создания специализированных подразделений: от структуры одно отделение — группа стран к структуре одно отделение — одна страна, создания новых отделений.
К сожалению, поздно, только в разгар войны, было создано аналитическое подразделение внешней разведки органов госбезопасности»[275]