...Не будем, однако, переоценивать Всеволода Николаевича и признаем, что визировал он всё-таки не все документы — порой и ему, наверное, страшновато было противоречить «Хозяину», а может, он и не всему верил... Так, в марте 1941 года Фитин подготовил некий воистину аналитический документ, о котором нам рассказывали наши информированные источники. В сообщении этом было сделано три кардинальных вывода: первое — что планы нападения на Советский Союз разрабатываются очень активно; второе — что нападение спланировано ориентировочно на апрель—май; третье — что агрессия начнётся до окончания войны с Англией. Далее, в подтверждение сказанному, шло перечисление полученных фактов. Понятно, что подобные утверждения противоречили точке зрения Сталина.
На этом документе, подписанном Фитиным, стоит решительная резолюция: «Не направлять!» И подпись... Судоплатова. То есть начальник готовит спецсообщение «наверх», а его собственный заместитель ему это делать запрещает и «заворачивает» документ. Во-первых, так не бывает. Во-вторых, если, как говорят, Павел Анатольевич не слишком одобрительно относился к Павлу Михайловичу, то он, напротив, поспособствовал бы ускоренному прохождению сообщения, которое явно вызовет неудовольствие «Хозяина».
Отсюда следует вывод: документ не пропустил нарком Меркулов, но почему-то решил «подстраховаться»... Вроде бы, в архивах есть и ещё подобные, не прошедшие наркома, документы. Всё же подавляющее большинство спецсообщений проходило, но, к сожалению, нам известны далеко не все из них, хотя наша книга чуть-чуть и увеличивает количество рассекреченных докладов.
И в то же время, от имени опять-таки Судоплатова, в марте и апреле в резидентуры были направлены указания по подготовке к работе в так называемый «особый период». Сделано это было руководством разведки или наркомата на свой страх и риск, под давлением той самой информации, о которой мы говорим. Разведка верила своим источникам, готовилась к войне, хотя пробиться «выше» со своей информацией не могла. Подпись Судоплатова на документах, определённо, служила своего рода прикрытием для его непосредственного руководства...
...А вот сообщение из Берлина, пожалуй, наиболее знаменитое — не только по своему содержанию, но и по своим последствиям. Руководство НКГБ передало его товарищам И. В. Сталину и В. М. Молотову:
«17 июня 1941 г.
Направляем агентурное сообщение, полученное НКГБ СССР из Берлина.
Народный комиссар государственной безопасности СССР
В. Меркулов
Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает:
“1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооружённого выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время.
2. В кругах штаба авиации сообщение ТАСС от 14 июня воспринято весьма иронически[296]. Подчёркивают, что это заявление никакого значения иметь не может.
3. Объектами налётов германской авиации в первую очередь явятся: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолётам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские.
4. В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолётов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах.
5. Важные немецкие авиаремонтные мастерские расположены... <Следует перечень населённых пунктов. — А. Б.>
Источник, работающий в министерстве хозяйства Германии, сообщает, что произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений ‘будущих округов’ оккупированной территории СССР, а именно: для Кавказа — назначен АМОНН, один из руководящих работников национал-социалистической партии в Дюссельдорфе, для Киева — БУРАНДТ, бывший сотрудник министерства хозяйства, до последнего времени работавший в хозяйственном управлении во Франции, для Москвы — БУРГЕР, руководитель хозяйственной палаты в Штутгарте. Все эти лица зачислены на военную службу и выехали в Дрезден, являющийся сборным пунктом.
Для общего руководства хозяйственным управлением ‘оккупированных территорий СССР’ назначен ШЛОТЕРЕР — начальник иностранного отдела Министерства хозяйства[297], находящийся пока в Берлине.
В Министерстве хозяйства рассказывают, что на собрании хозяйственников, предназначенных для ‘оккупированной’ территории СССР, выступал также Розенберг, который заявил, что ‘понятие Советский Союз должно быть стёрто с географической карты’”.
Верно:
Начальник 1-го Управления НКГБ Союза ССР
Фитин»[298].
Недостоверным в данном документе — для нас, умудрённых историческим опытом, — являются названные здесь первоочередные «объекты налётов германской авиации». Уж мыто сейчас знаем, что бомбили гораздо больше, нежели только заводы, производившие шарикоподшипники и покрышки... Но в целом информация достоверная и воистину кричащая! Война была на пороге — сомнений в том не оставалось. Поэтому, очевидно, вслед за этим сообщением и последовал вызов — для Фитина (как официально считается) первый и единственный — в Кремль.
«16 июня 1941 года из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти данные тотчас были доложены в соответствующие инстанции»[299], — вспоминал потом Павел Михайлович.
Прервём этот рассказ, чтобы заметить, что многоразличные события прошедших лет (дневника он, разумеется, не вёл, всё писалось по памяти, и документы, о которых шла речь, уже давным-давно лежали в совершенно секретных архивах), очевидно, наслоились в его памяти одно на другое. Ведь о том, что война начнётся 22 июня, сотрудникам берлинской резидентуры сообщил «Брайтенбах» только вечером 19-го числа, а 16-го поступило лишь вышеприведённое сообщение — «удар можно ожидать в любое время».
Впрочем, сообщение о том, что война начнётся именно 22-го, пришло из хельсинской резидентуры, от Елисея Синицына, ещё 11 июня. Об этом резиденту сообщил его очень серьёзный и надёжный источник, проходивший под псевдонимом «Монах», и псевдоним этот, очевидно, никогда не будет раскрыт. «Монах» сказал так:
«Сегодня утром в Хельсинки подписано соглашение между Германией и Финляндией об участии Финляндии в войне гитлеровской Германии против Советского Союза, которая начнётся 22 июня, т. е. через 12 дней. Первоисточником этих данных является мой хороший знакомый, участвовавший сегодня утром, в числе других, в подписании этого соглашения»[300].
У резидента информация сомнений не вызывала. Но мыто уже знаем, что и Геринг оказался ненадёжным источником, и некие «два германских генерал-фельдмаршала»!
А вообще, как нам кажется, весь сыр-бор разгорелся не из-за какого-то одного конкретного сообщения, а из-за той обобщающей информационной записки, что была подготовлена группой Павла Матвеевича Журавлёва.
Вот что вспоминала Зоя Ивановна Рыбкина:
«Наша аналитическая записка оказалась довольно объёмистой, а резюме — краткое и чёткое: мы на пороге войны.
17 июня я по последним сообщениям агентов “Старшины” и “Корсиканца” с волнением завершила этот документ. Заключительным аккордом в нём прозвучало:
“Все военные мероприятия Германии по подготовке вооружённого выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время”[301].
Подчёркиваю, это было 17 июня 1941 года.
Обзор агентурных данных с приведённым выше выводом начальник Главного разведывательного управления Павел Михайлович Фитин повёз лично “Хозяину” — И. В. Сталину»[302].
Возвращаемся к воспоминаниям Павла Фитина:
«Поздно ночью с 16 на 17 июня меня вызвал нарком и сказал, что в час дня его и меня приглашает к себе И. В. Сталин. Многое пришлось в ту ночь и утром 17 июня передумать. Однако была уверенность, что этот вызов связан с информацией нашей берлинской резидентуры, которую он получил. Я не сомневался в правдивости поступившего донесения, так как хорошо знал человека, сообщившего нам об этом»[303].
Между прочим, существует как минимум три варианта описания этого разговора.
Вариант первый. 8 мая 1989 года в газете «Правда», печатном органе Центрального Комитета КПСС — то есть на то время в самой авторитетной советской газете, — был опубликован материал доктора исторических наук, профессора А. Байдакова «По данным разведки...». Для нас в этом тексте особенно интересен следующий фрагмент:
«Бывший начальник разведки госбезопасности генерал-лейтенант П. М. Фитин, ныне покойный, рассказывал мне, что на следующий день после указанного спецсообщения, 17 июня 1941 года, в 12 часов, Сталин вызвал к себе наркома госбезопасности Меркулова и его, Фитина. По его словам, встреча происходила так.
— В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, то он сразу обратился ко мне: «Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надёжность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений?» Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку и что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: «Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика[304], которым можно верить. Ясно?» Я ответил: «Ясно, товарищ Сталин». Далее он сказал нам: «Идите, всё уточните, ещё раз перепроверьте эти сведения и доложите мне».