В. Если советские армии окажутся в критическом положении, англичане сделают всё от них зависящее, чтобы помешать Германии одержать решительную победу. В частности, чтобы сдержать германское наступление, они усилят свои наступательные операции в Северной Африке и на других фронтах и сделают вид, что собираются вторгнуться в Европу.
Г. Если дело плохо обернётся для германских армий и появится опасность, что они не захотят дальше сражаться, то, оценивая существующее положение, невозможно отрицать тот факт, что Англия поторопится заключить мир с Германией, чтобы таким образом предупредить опасность большевизации Европы... <...>»[433]
Спецсообщение это подписано Павлом Фитиным.
Ну как тут ни вспомнить сакраментальное черчиллевское «Что может быть хуже союзников?»! А японец, однако, молодец — весьма проницательный! Насчёт того, что «сделают вид, что собираются вторгнуться в Европу» — вообще блестящая оценка перспектив второго фронта! Ну а на пункт «Г.» следует обратить особое внимание.
Было также известно, что именно в этот период в США и Великобритании стали возникать различные тенденции и мысли, даже писались доклады о том, как дальше поведёт себя Россия. Не пойдёт ли она на замирение с Германией, чтобы создать некий континентальный блок и сделать невозможной высадку союзников во Франции и в целом в Европе?
Но так думали союзники, а нашему руководству и командованию было ясно, что летом 1943 года предстоят большие бои, и вполне возможно, что решающие.
Между тем опыт двух прошедших лет войны свидетельствовал: Красная армия побеждает в зимних кампаниях, но терпит поражение в летних.
А ведь впереди была именно летняя кампания, и командование вермахта, как и руководство Германии, рассчитывало взять реванш за Сталинград... Однако есть такая русская поговорка: играй, да не отыгрывайся! Но Гитлеру хотелось именно что отыграться — к тому же, как это нередко кажется излишне азартным игрокам, для этого у него складывались исключительно благоприятные обстоятельства.
«Замысел наступательной операции под Курском возник в ставке Гитлера сразу после окончания боёв под Харьковом. <Харьковская оборонительная операция советских войск продолжалась с 4 до 25 марта 1943 года. — А. Б.> Сама конфигурация фронта в этом районе подталкивала фюрера к нанесению ударов по сходящимся направлениям. В кругах германского командования были и противники такого решения, в частности Гудериан. В то время он отвечал за производство новых танков для германской армии и придерживался той точки зрения, что не следует использовать их в качестве главной ударной силы в большом сражении — это может привести к напрасной растрате сил. Стратегия вермахта на лето 1943 года, по мнению таких генералов, как Гудериан, Манштейн и ряда других, должна была стать исключительно оборонительной, максимально экономной в плане расхода сил и средств.
Однако большинство немецких военачальников активно поддерживали наступательные замыслы фюрера. Среди них шёл спор в основном только о сроках удара под Курском...»[434]
Советское командование хотело не только закрепить, но и развить достигнутый успех, и по завершении Сталинградской битвы Ставка работала над планом стратегического наступления с целью разгрома группы армий «Центр» и «Юг». Политическое руководство нашего государства рассчитывало тем самым сокрушить оборону гитлеровцев от Смоленска до самого Чёрного моря, освободить важнейшие экономические районы Левобережной Украины, изгнать войска противника с Северного Кавказа и из Центральной России и выйти за реку Днепр.
Однако оперативная обстановка и информация, получаемая всеми видами разведки, существенно переменили эти планы.
Приводимое спецсообщение в Государственный Комитет Обороны, основанное на полученных из Лондона материалах, подписал нарком Меркулов — очевидно, ввиду особой его важности. А может, Всеволоду Николаевичу просто захотелось «отметиться» перед членами ГКО СССР в своей новой должности: 14 апреля был вновь образован Народный комиссариат госбезопасности СССР, и Меркулов опять занял должность наркома.
«Резидент НКГБ в Лондоне сообщает полученный агентурным путём текст телеграммы, отправленной 25 апреля из Южной группы германских войск за подписью генерал-фельдмаршала фон Вейхса[435] в адрес оперативного отдела верховного командования армии:
“Исчерпывающая оценка готовности противника противодействовать проведению плана «Цитадель» остаётся такой же...
Основная концентрация сил противника, которые, очевидно, были ещё некоторое время тому назад на северном фланге группы армий «Юг», может быть теперь ясно определена в основном районе будущих операций: Курск — Суджа — Волочанск — Острогожск...
Однако сейчас неизвестно, преследует эта концентрация сил наступательные или оборонительные цели. В настоящее время бронетанковые и механизированные соединения равномерно распределены по группам за линией фронта как стратегические резервы в предвидении немецкого наступления. Пока нет никаких указаний на слияние этих групп в более крупные соединения или на появление их на линии фронта...
Для противодействия осуществлению плана «Цитадель» противник располагает сейчас приблизительно 90 соединениями, находящимися к югу от линии Белгород — Курск — Малоархангельск. Наступление частей группы армий «Юг» встретит упорное сопротивление противника в глубоко эшелонированной и хорошо подготовленной главной оборонительной зоне с многочисленными зарытыми в землю танками, с сильными артиллерийскими и местными резервами. Основные усилия обороны будут сосредоточены в главном секторе Белгород — Томаровка...”»[436].
Делаем остановку на этом важнейшем месте документа. Перечитайте последнее предложение — о том, где будут сосредоточены основные усилия обороны Красной армии: в секторе Белгород — Томаровка, то есть на южном фасе так называемого Курского выступа, прямо под левым его основанием. Гитлеровское командование это знало! (Конечно, фельдмаршал фон Вейхс докладывал в ОКХ[437] о положении на своём, южном направлении — а ведь был ещё и северный фас...) Запомним этот момент. Ну а пока вновь возвращаемся к спецсообщению:
«...“В настоящее время трудно предугадать, попытается или нет противник избежать угрозы окружения путём отхода на восток, которая <угроза окружения. — А. Б.> последует за прорывом основных участков на линии фронта Курск — Белгород — Малоархангельск...
В заключение необходимо отметить, что события указывают скорее на оборонительные, чем наступательные, намерения противника. Это является совершенно безошибочным в отношении сектора фронта, занимаемого 6-й армией и 1-й бронетанковой армией. Можно предполагать, что в случае переброски подкреплений в район севернее фронта группы армий «Юг» и с началом продвижения стратегических резервов к линии фронта и их слияния в более крупные соединения наступательные действия противника станут более реальными, однако и при этом условии противнику не удастся даже предупредить выполнения нами плана «Цитадель»...”
Резидент НКГБ СССР указывает, что название «Цитадель», упоминавшееся ранее в распоряжениях и донесениях германского командования, относится к подготовляемой операции по прорыву нашего фронта в районе Курск — Белгород, а не к городу Великие Луки, как это предполагалось ранее.
Народный комиссар государственной безопасности СССР Меркулов»[438].
Нет, очевидно, смысла объяснять, что получить этот материал советской разведке помог Джон Кернкросс, работавший в службе радиоперехвата и дешифрования, которую обычно именовали Блетчли-Парк, по месту её расположения. Дешифрованные материалы отсюда отправлялись всего нескольким официальным лицам: премьер-министру Великобритании, военному министру, руководителю разведки и ещё буквально двум-трём высокопоставленным чиновникам. Ну и ещё, как мы понимаем, комиссару госбезопасности 3-го ранга Павлу Фитину.
Историки так говорят про работу «Листа» в тот период:
«Он передал важнейшие данные о готовящемся наступлении немцев на Курской дуге, указал примерные сроки наступления, технические параметры нового немецкого танка «Тигр» и другие сведения.
Своей самоотверженной работой он внёс серьёзный вклад в нашу победу под Курском и на других фронтах»[439].
Через службу радиоперехвата и дешифрования проходило довольно много разнообразных материалов, и для британского руководства, разумеется, особый интерес представляли те из них, которые непосредственно касались Англии. Все остальные сообщения — а их, разумеется, было подавляющее большинство, — в том числе и информация относительно событий на советско-германском фронте, так сказать, «принимались к сведению», после чего в подавляющем своём большинстве уничтожались. Причём уничтожались они без всяких «актов о списании», да и вообще без какого-либо учёта. Так что разведчик без особых усилий забирал и передавал сотруднику резидентуры все документы, которые могли представлять интерес для Москвы. Не стеснялся он и заглядывать в «ящик для уничтожения», куда сбрасывали расшифрованные сообщения его коллеги... Также, в силу положения, занимаемого им в британской контрразведке, знакомился с материалами дешифровки документов германского командования Энтони Блант — «Тони». А в результате Центр получал достаточно большое количество документов, которые сами англичане не хотели передавать советским представителям, чтобы не раскрыть свою тайну «Энигмы».
В частности, Кернкросс передал в Москву шифры позывных люфтваффе, и это позволило советскому командованию организовать несколько ударов по скоплениям немецких самолётов, сосредоточенных перед началом больших сражений...