Памятен среди ветеранов такой случай, произошедший несколько позже, когда Фитин уже возглавлял Свердловское управление МВД. Секретарём комсомольской организации там был Юрий Дементьев — офицер лет двадцати пяти, фронтовик, награждённый орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги». В войну он был шифровальщиком в штабе 4-й гвардейской танковой армии, у легендарного танкового генерала Дмитрия Даниловича Лелюшенко; по возвращении с войны Дементьев поступил в Свердловский горный институт, но через два года его пригласили на службу в управление госбезопасности, а от таких предложений отказываться было не принято.
Кажется, что Юрий Дементьев оказался на месте — весёлый, компанейский, он не только сплачивал молодёжный коллектив, но и пользовался уважением старшего поколения. С Павлом Михайловичем, несмотря на разницу в возрасте, положении и звании, у него были, можно сказать, дружеские и вполне доверительные отношения. Однако вскоре Фитин заявил комсоргу напрямую: «Ты мне не нужен! Тебе здесь делать нечего! Увольняйся!» Тогда уволиться из госбезопасности означало поломать не только карьеру, но и, что было весьма вероятно, саму жизнь. Однако Павел Михайлович прекрасно знал, что он делает, и понимал, какая судьба уготована его молодому другу.
Из Свердловска, имея на руках соответствующие рекомендации, Дементьев прибыл в Москву, где прямиком направился на соседнюю с Лубянской площадью (на Лубянке находилось здание МВД и МГБ) Театральную площадь, в Большой театр СССР, куда и отдал свои документы. И вскоре, по конкурсу, он был принят солистом оперы, а уже потом окончил консерваторию...
Заслуженный артист РСФСР Юрий Викторович Дементьев прослужил в Большом театре четверть века, после чего стал первым директором Красноярского театра оперы и балета. До конца своих дней (он ушёл в 2005 году, совсем чуть-чуть не дожив до восьмидесяти) он сохранял чувство благодарности к генералу Фитину, сумевшему не только разглядеть его талант, но и помочь ему реализовать свои способности.
Однажды, когда Большой театр был на гастролях в Ленинграде, он пришёл в гости к Анатолию Павловичу Фитину и говорил ему, чуть ли не со слезами на глазах: «Ты представляешь, моя жизнь совершенно переменилась! Кем бы я был? Ну, простым сотрудником, в лучшем случае дослужился бы до подполковника... А так — я мир узнал, тридцать шесть стран объехал, мир узнал меня, я состоялся, как артист и как человек!» Фактически Павел Михайлович дал ему путёвку в жизнь.
Про Павла Фитина можно сказать, что он стремился делать добро — не только своим близким, друзьям, но и вообще тем людям, с которыми так или иначе сводила его судьба. Ветераны говорили, что не помнят кого-либо, кому он сделал что-то плохое. Зато то, как он помогал людям, как вытаскивал их из сложнейших ситуаций — порой даже с возможностью заработать неприятности для самого себя, — это осталось в памяти, это особенно ценилось. При том каких-то личных интересов он не имел, в поступках его — что бы он ни делал для других людей, — не было ни корыстности, ни какой-то собственной заинтересованности. Людям запомнилась удивительная скромность их начальника.
Вызывало уважение и то, что вне общества, вне коллектива он себя не видел. Обязательно присутствовал на различных общественных мероприятиях, которых тогда было много — «маёвках», субботниках, соревнованиях, которые не только сплачивали коллектив, но и показывали, кто чего стоит, кто как относится к общественному делу, к своим товарищам и сослуживцам. Сам Фитин из коллектива не выделялся: был вместе со всеми, охотно шутил, смеялся — он вообще был жизнерадостным человеком.
И при этом Павел Михайлович всегда много работал, много читал; подчинённые поражались его воистину уникальной памяти, его аналитический склад ума вызывал восхищение...
Как нам сказали, «это был уникальный человек, в котором скопилось очень много доброго — оно его буквально переполняло; словно бы это была какая-то его особая миссия — нести добро людям»...
Нельзя и про то забывать, что Фитин был увлечённым спортсменом — занимался различными видами спорта, особенно увлекался настольным теннисом. Старался привлекать к спорту сотрудников: несмотря на их вечную занятость, как следует раскрутил работу местного общества «Динамо» и часто приходил на одноимённый стадион, где не только охотно участвовал в легкоатлетических соревнованиях, выступая наравне со всеми, но и азартно болел «за своих», что тоже способствовало общему увлечению спортом.
Была, впрочем, у него ещё и личная причина почаще заглядывать на «Динамо»... Семейная жизнь Павла вновь развалилась — и мы опять не знаем, по какой причине. Хотя предполагать можно: как уже говорилось, должность начальника разведки времени для личной жизни не оставляла, а тем более, во время войны...
И вот здесь, в Свердловске, он повстречал женщину, которая, казалось, могла стать его судьбой. По тому времени она была человеком гораздо более известным, нежели глубоко законспирированный начальник внешней разведки. Точнее, она была знаменитой, и знал её не только весь Советский Союз, но и весь мир — по крайней мере, спортивный.
Это была Римма Жукова[497] — спортсменка-конькобежец, чемпионка СССР, лучший стайер 1950-х годов.
Не знаем, почему они не расписались официально, но в анкетах он писал: «Женат. Жена — Римма Михайловна Жукова». Жили они в квартире Риммы, в доме на пересечении улиц Белинского и Энгельса, куда Фитин переехал из своей «генеральской квартиры» на улице Ленина, в центре Свердловска, в так называемом и до сих пор сохранившемся в качестве памятника архитектуры «городке чекистов».
Когда в 1951 году Фитин был назначен министром госбезопасности Казахстана, Жукова поехала с ним и выступала за алма-атинское «Динамо»...
...Казалось, как говорится, «жизнь налаживается». Назначение министром крупнейшей по территории — после РСФСР, разумеется, — союзной республики свидетельствовало о том доверии, которое вновь оказывали Павлу Михайловичу на Лубянке и в Кремле.
И тут в жизни Фитина произошло ещё одно очень важное по тем временам событие: в 1952 году он был избран делегатом XIX съезда ВКП(б). Конечно, это было «должностное», скажем так, избрание — номенклатурные работники определённого уровня просто должны были становиться делегатами партийных съездов, но это было включение его в партийную элиту. В анкетах тогда обязательно писалось, что имярек был делегатом того или иного съезда.
XIX съезд — последний партийный съезд, на котором присутствовал Иосиф Виссарионович Сталин, — проходил в Москве с 5 по 14 октября 1952 года, на нём присутствовали 1359 делегатов. На этом съезде впервые, пожалуй, было сказано о возникновении «двухполярного» мира — «агрессивного империалистического» и «миролюбивого демократического», возглавляемого социалистическими странами и, прежде всего, Советским Союзом. ВКП(б), Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков), была переименована в КПСС, Коммунистическую партию Советского Союза.
В общем, теперь уже без всяких оговорок можно понять, что к Павлу Михайловичу Фитину «в верхах» никаких претензий более не было.
Скорее всего, сказались тут и очередные перестановки в «чекистском ведомстве»: 12 июля 1951 года, по обвинению в государственных преступлениях, был арестован генерал-полковник Абакумов — министр госбезопасности. «Мавр сделал своё дело...» — былые заслуги в зачёт уже не шли.
Министром госбезопасности был назначен Семён Денисович Игнатьев[498], кадровый партработник — заведующий Отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК партии, и эту должность он сохранял, возглавляя госбезопасность... Но ведь известно, что подлинными вдохновителями и организаторами приснопамятных репрессий были отнюдь не наши спецслужбы, а именно партийные чиновники. Вот и новоявленный министр достаточно «успешно» принялся раскручивать «дело врачей» и «мингрельское дело»...
Однако министром Игнатьев был недолго — сразу же, в день смерти Иосифа Виссарионовича, МГБ в очередной раз возвратилось в лоно МВД СССР, а Лаврентий Павлович Берия опять принял «родное министерство». Игнатьев стал секретарём ЦК КПСС, но очень ненадолго: как только развалилось «дело врачей», что произошло буквально месяц спустя, в апреле 1953-го, члены Центрального Комитета решили освободить Семёна Денисовича от обязанностей секретаря ЦК КПСС ввиду «допущенных т. Игнатьевым С. Д. серьёзных ошибок в руководстве бывшим Министерством государственной безопасности СССР». Как говорится, он слишком много знал...
Ладно, судьба Семёна Денисовича нас больше не волнует — т. Игнатьев и далее устроился вполне прилично. А вот то, что не остался без работы бывший министр Фитин — вот это для нас очень и очень важно. Он возвратился в Свердловск, теперь уже начальником областного управления МВД. Нет смысла объяснять, что это было решение Берии — очевидно, единоличное, — потому как тогда все «сподвижники вождя» фактически были равны или, по крайней мере, считали себя таковыми, и вряд ли Лаврентий Павлович с кем-то согласовывал перемещения в «собственном» ведомстве.
Между тем время тогда было тяжёлое и, можно сказать, достаточно поганое. Новое руководство страны, пытаясь заигрывать с населением, ознаменовало сталинскую кончину амнистией более чем миллиона двухсот тысяч заключённых. К чему это привело, нам известно, в основном, по слухам. Фитину же пришлось возглавить Управление МВД как раз в разгар этого узаконенного «беспредела» — человеку, работавшему по линии intelligence, державшему на связи Лондон, Нью-Йорк и Токио, теперь следовало заниматься отбросами общества...
Обратившись к спецсообщению УМВД, в мае 1953 года направленному секретарю Свердловского обкома партии А. М. Кутыреву, можно подобрать целый «букет» подтверждающих сказанное примеров, от которых дрожь берёт:
«17 апреля 1953 года в квартиру домохозяйки КОЩЕЕВОЙ Екатерины Павловны, 65 лет, проживающей в городе Свердловске по улице Расковой, № 48, зашёл освобождённый по амнистии ЧЕРНОВ Д. П., 1926 года рожд., и с целью завладения имуществом, убил КОЩЕЕВУ, нанеся ей два удара топором по голове, после чего забрал несколько предметов носильных вещей и скрылся. ЧЕРНОВ разыскан и арестован.