К.Ф. ВайцзеккерФизика и философия
От редакции
Имя Карла Фридриха фон Вайцзеккера хорошо известно. Он родился 28 июня 1912 г. в семье видного немецкого дипломата. Изучал физику в Берлинском, Геттингенском и Лейпцигском университетах. В 1933–1936 гг. — ассистент кафедры физики в Лейпцигском университете. С 1936 по 1942 г. читает лекции по физике в Институте кайзера Вильгельма (Берлин). Участник уранового проекта. Будучи интернирован союзниками во Франции, он в беседе с немецкими ядерщиками, как недавно стало известно, назвал "безумием" атомную бомбардировку Хиросимы (см. "Литературная газета", 29.07.92, с. 13). С 1946 по 1957 г. возглавлял кафедру физики в Институте Макса Планка в Геттингене, с 1957 по 1969 г. — профессор философии Мюнхенского университета, с 1970 г. — директор Института по исследованию условий человеческой жизни в современном научно-техническом мире. С 1980 г. — почетный профессор общества Макса Планка. Член многих научных обществ и Академий различных стран. К.Ф. фон Вайцзеккер — один из крупных немецких физиков, специалистов по атомной и ядерной энергии, квантовой электродинамике, астрофизике и космологии. Но, кроме того, он — крупный философ науки, занимающийся не только логико-методологическими проблемами физики, но и философско-мировоззренческими проблемами науки. Автор таких работ, как "Физическая картина мира" (1943), "История природы" (1948), "Ответственность науки в атомную эпоху" (1957), "Атомная энергия и атомный век" (1957), "Значение науки" (1964). "Единство природы" (1971). "Структура физики" (1985), "Изменение сознания" (1988). Большое место в его философском творчестве занимает обсуждение социально-политических и религиозных проблем, вставших перед человечеством после овладения атомной энергией, в частности, ответственности ученого в атомную эпоху, перспективы безъядерного мира и разоружения и др. Среди работ, посвященных этому кругу проблем, следует назвать "Мысли о нашем будущем" (1966), "Ненадежность мира" (1969), "Последствия войны и предотвращение войны" (1970), "Сады человеческие" (1978), "Диагнозы современности" (1979), "Угрозы миру" (1981) и др.
На русском языке почти нет работ Вайцзеккера. Его имя даже не упомянуто ни в "Философской энциклопедии", ни в отечественных философских и физических словарях. Между тем он создал одну из оригинальных философских концепций, которая, по его же собственным словам, "вдохновлена реализмом физиков, говорящих о единстве природы, а не собственно научным методом; но все же это не привычная разновидность реализма, так как она не предполагает определенных характеристик реальности, а исходит из анализа условий познания в духе Нильса Бора. Она вдохновлена эмпиризмом, а также Кантом, рассмотревшим опыт как центральное понятие и подвергшим его результаты эмпирической проверке; но не является эмпиризмом, так как предполагает, что справедливость законов природы не есть логическое следствие специфического опыта, а является предпосылкой всякого опыта; и она не является кантианством, так как не принимает это допущение априори, а лишь гипотетически. Она вдохновлена платонизмом в опоре на универсальные математические структуры, но не является им, так как отдает предпочтение времени. Она вдохновлена Т. Куном, исследовавшим на материале истории, что такое эмпирическая наука, но следует скорее Гейзенбергу, чем Куну, в исследовании возможности замкнутых теорий как центральной проблемы философии науки" (Weizsecker C.F. von. The unite of nature // Physical sciences and history of physics. Dordrecht Boston etc. 1984. P. 251).
Именно эта философская концепция науки, вдохновленная реализмом и одновременно выступающая против механистического объективизма, подчеркивающая важность осмысления априорных условий научного опыта таких, как научный закон, и одновременно критикующая кантианство, обращающая внимание на существование математических структур и одновременно не удовлетворенная "статуарностью" платонизма, строящаяся на материале истории науки и выступающая против обособления науки от философии развертывается в публикуемом докладе Вайцзеккера "Физика и философия", сделанном на симпозиуме "Развитие физической картины природы" (Триест, 18–25 сентября 1972 г.), организатором которого был известный историк физики Я. Мехра.
Физика и философия[1]
Вопросы философии. — 1993.— № 1.— С. 115–125.
Ягдиш Мехра уведомил меня, что участники симпозиума заинтересованы в обсуждении вопроса о соотношении физики и философии. И я согласился сделать доклад на эту тему. Рад рассказать вам о своих взглядах на соотношение физики и философии. Размышляя над тем, что могло бы быть для вас интересным, я решил обратиться к объективизму, обсуждению которого было много уделено внимания на нашем симпозиуме, позитивизму, философии Канта и философии Платона.
Совершенно ясно, что философия — это необъятное поле деятельности, и невозможно дать ей обоснование за один час или за один вечер, философия требует посвятить ей большую часть своей жизни. Поэтому выскажу только несколько личных впечатлений. Подход, который предложен в этой лекции, связан с моим опытом первого постижения физики. Одна из основных трудностей, с которой я столкнулся, изучая физику, состояла в том, что слова и понятия, используемые людьми весьма эффективно при решении проблем, мне показались чрезвычайно сложными для понимания их значений, того, что в этих понятиях действительно стремились выразить. Поэтому, когда я узнал, что физики говорят о пространстве и времени, об энергии, о потенциальной энергии, о реальности, мне было трудно понять, что все это означает. С другой стороны, сначала я думал, что физики очень хорошо понимали их смысл” поскольку могли хорошо использовать эти понятия. Но вскоре я обнаружил — во многих случаях знание физиков о способах приложения этих понятий объясняется просто тем, что они узнали об этом от своих учителей. Я обнаружил, что существовало общепринятое использование этих понятий без размышления об их смысле. Возвратившись к их истокам, к тому временив когда эти понятия были сформулированы, я обнаружил, что большинство из них созданы философами, пришли в физику из философии. Часть из них пришла из современной философии. Но особенно много — из философии XVII в. Однако философия XVII в. не может быть понята, если не постичь ее связей с предшествующей философией или схоластикой. Схоластику, в свою очередь, невозможно понять, если вы не знаете, сколь глубокое влияние на нее оказали Аристотель и Платон: Мое стремление понять что-то в физике и философии привело меня, я думаю с неизбежностью, к греческой философии.
Что хорошо у греков — так это то, что они "не отсылали к грекам", они отсылали к себе самим. Они говорили для самих себя. Уже при первом чтении Аристотеля и Платона у меня создалось впечатление: эту философию можно понять. Таково мое личное впечатление, хотя у других оно может быть и иным. Я могу объясните это тем, что они создавали свои понятия для объяснения того, что они видели сами, а не получили эти понятия в наследство от кого-то.
Давайте, во-первых, поговорим об объективизме. Чувство, в котором мы все единодушны как физики, состоит в том, что мы говорим о чем-то существующем, об объективных вещах. Наша жизнь зависит от них. Например, мы не могли бы собраться в Триесте, если бы не существовало современной техники, которая позволила нам приехать сюда на автомобиле, поезде, прилететь самолетом. Эта техника зависит от постижения объективных законов природы. Верное постижение проявляется в том, что техника работает. В этом смысле мы все объективисты. Абсолютно невозможно не быть объективистом в этом смысле.
Тогда возникает вопрос: не означает ли "объективная реальность" лишь то, что мы в состоянии применять все эти методы? Это, пожалуй, еще не слишком субъективная точка зрения? Позвольте мне напомнить об одном случае. Как раз перед президентскими выборами в США в 1908 г., когда республиканским кандидатом был Тафт, а демократическим кандидатом был Брайан, один высокопоставленный американский политик посетил Маунт-Вильсоновскую обсерваторию. После того, как он долго смотрел в один из самых больших телескопов на Туманность Андромеды или на что-то другое, он сказал: "После всего этого, возможно, не столь важно, кто будет выбран — Брайан или Тафт". Это выражение чувства, присущего ученым — весь наш человеческий мир меркнет перед необъятной объективностью физического мира.
Я ярко помню, как в детстве был глубоко поражен красотой звездного неба. И человек, о котором я только что говорил, очевидно, был тоже поражен его красотой. Но меня также мучил и вопрос: не противоречит ли эта красота тому факту, что эти звезды — лишь области ионизированного газа? Как это может сочетаться? Моим самым непосредственным впечатлением было то, что эта проблема может быть разрешена только при осознании красоты законов, управляющих ионизированными газами, т. е. через красоту законов природы, которые к тому же должны быть открыты, а не придуманы. Я здесь говорю об этом для того, чтобы подчеркнуть: все это нами не придумывается, а открывается. И это превыше нашей жизни, превыше нас.
С другой стороны, философия объективизма приводит к определенным трудностям и противоречиям. Например, если мы говорим о материи и ее законах в этом объективном смысле, возникают вопросы: Как наше собственное сознание связано со всем этим? Что означает, что мы говорим об этом? Мы чужестранцы в материальном мире или принадлежим этому миру? В чем же заключено чувство красоты, которое проявляется столь сильно в сознании великих физиков? Что они чувствуют при этом? Красота объективна или же субъективна? Или субъективно объективна? Что все это значит?
Я чувствую трудность, существующую в самом понятии объективности, если ограничивать ее миром вещей, подчиняющихся законам классической механики. Единство природы трудно понять, если мы пытаемся обосновать его с помощью классической физики. Классическая физика говорит о телах, существующих в пространстве и времени. Как можно объяснить и понять жизнь или мышление человека, редуцируя их к телам в пространстве и времени? Если принять картезианскую точку зрения, что существуют две совершенно различные субстанции — материя, протяженная субстанция, и мышление, мыслящая субстанция — тогда их связь абсолютно непонятна. Таким образом, сама объективность классической физики затрудняет понимание единства природы, включающей и нас самих.