Вдруг Глеб рывком поднимается со своего места и в два счета оказывается около нас.
– Яна, пойдем, – рычит он.
Я вжимаю голову в плечи:
– В смысле?
– Она хочет остаться, братан.
Вместо ответа Янковский берет меня за запястье, но я отдергиваю руку и, сама не зная почему, с вызовом говорю:
– Никуда я не пойду.
Голубые глаза недобро сужаются:
– Нет, ты не поняла. Ты уходишь сейчас со мной, – и он с нажимом добавляет, – душа моя.
Внутри все неприятно замирает. Я снова вспоминаю, что Глеб знает мою постыдную тайну, и именно благодаря позорным рисункам и признаниям я здесь. Тогда я позволяю снова взять себя за руку и послушно поднимаюсь.
– Но моя куртка, – бормочу тихо.
– Я принесу.
– Я обещала проводить Оливку.
– Ян проводит. Ян! Проводишь Настю до дома?
Барышев короткое мгновение вглядывается в лицо друга, а потом с готовностью кивает.
Глеб накидывает мне на плечи куртку и подталкивает к выходу.
– Да в чем дело? – никак не могу понять я.
– Уже поздно, – отрезает он.
Парень берет меня под руку, и мы поспешно спускаемся с крыльца бара. Внизу я поскальзываюсь, но он только крепче вцепляется в мой локоть.
Какое-то время мы идем молча и, скосив глаза, я смотрю на облачка пара от возмущенного шумного дыхания Глеба.
– Слушай, – я высвобождаюсь из его рук, и мы останавливаемся посреди улицы, – не знаю, что там между вами, но я не хочу участвовать в ваших соревнованиях.
– Ты про волейбол?
– Нет, я про то, как вы с Вадосом причинными местами меритесь.
– Ничем я не мерюсь, – бурчит Глеб.
– Ну а что тогда это было?
– А зачем ты это делала?
– Господи, что?! – совсем теряю нить разговора я.
– Сидела с ним в обнимку.
– Глеб, ты совсем сумасшедший?
Он замолкает и устало трет переносицу.
Кажется, что уже жалеет о своей эмоциональной вспышке. Мне становится понятно, что Янковский просто вспылил, но вот выбираться из этой ситуации придется мне.
– Послушай, – мягко говорю я, – это вышло случайно, ваш Вадим полный придурок, и я даже за миллион долларов по своей воле с ним не стала бы общаться.
– А за два? – наконец улыбается Глеб.
– Ну, два – это совсем другое дело!
Я делаю вид, что думаю, и он шутливо толкает меня в плечо. Напряжение уходит из его взгляда.
– Тогда идем? Ты все еще хочешь меня проводить?
Парень оглядывается и как будто только замечает, что мы все еще стоим посреди улицы.
– Идем, конечно.
Мы молчим, провожая взглядами редкие машины. Глеб нервно поправляет волосы и первым нарушает тишину:
– Ян, просто я его знаю. С ним правда лучше не связываться.
– Хорошо, – отвечаю спокойно, – но я не маленькая, и не надо меня вот так забирать. Как нашкодившего кота.
Мы снова молчим, и слышно только хруст снега под ногами. Хрум-хрум. Хрум-хрум. Как будто наши ноги жуют снег, с треском его откусывая.
Я улыбаюсь от очередного своего глупого сравнения и прячу лицо в воротник куртки. Мне удивительно хорошо идти вот так, рядом с Глебом. Особенно когда он не похож на закипающий чайник, а шагает притихший и задумчивый.
Я смотрю на часы
22:40
Достаю телефон и пишу Оливке сообщение
Ты в порядке? Тебя проводят?
– Кому строчишь? – угрюмо интересуется Глеб.
– Насте. Ты сегодня совсем не в настроении? Выиграли же, а ты что-то не в себе.
Разговаривать с Глебом намного проще, чем обычно, несмотря на его настроение. Подозреваю, что это из-за рома, который я случайно украла у Попова. Чувствую, как будто я плыву в клубах сладкой ваты.
Вместо ответа он хмурится и качает головой. А мне дико хочется его растормошить.
– Стой! – говорю, разворачивая его за локоть. – Что это?!
– Что? – растерянно отзывается Глеб.
Я хватаю его за нос и кричу:
– Твоя совесть, Янковский!
У него такой потерянный вид, что я смеюсь как сумасшедшая и отбегаю на несколько метров вперед.
Пара секунд, и он принимает правила игры. Его лицо светлеет, губы трогает легкая улыбка. Он срывается с места и бежит за мной. Я визжу, поскальзываюсь, успеваю сделать несколько шагов, но он хватает меня за талию и валит в ближайший сугроб.
Мы боремся, и скоро я беспомощно замираю. Глеб сидит на мне верхом и держит мои руки.
Смех застывает на его красивых полных губах, а голубые глаза жадно шарят по моему лицу.
Меня парализует.
Да, это точно стокгольмский синдром. Или?..
Над головой Янковского звездное небо удивительно ясное. На секунду я залипаю на ярких точках, но потом перевожу взгляд на его лицо.
Он очень красивый. Свет фонаря подсвечивает скулы и упрямый подбородок.
Мне становится страшно. Глеб вызывает во мне слишком сильные эмоции. Я их не ждала и оказалась к ним не готова. Раньше я была в безопасности со своей неразделенной любовью к Яну. Рисовала скетчи, слушала песенки, думая о неведомом красивом мальчике, толком его не зная, разглядывала фотографии в соцсетях. И чувствовала себя очень спокойно. Теперь же я сижу на пороховой бочке. И она не просто может взорваться в любую секунду, она уже несет меня на бешеной скорости во тьму и неизвестность. Если он меня поцелует, что это будет значить? Я ему нравлюсь или он просто заигрался? Внутренне я вся сжимаюсь и чувствую волну тошноты. Отлично, самое время. Осталось понять, это от стресса или от алкоголя.
– Мне нехорошо, – бормочу я с некоторой долей облегчения.
Глеб моргает, будто скидывая с себя оцепенение, потом быстро поднимается на ноги и подает мне руку. Я встаю рядом и сосредоточенно отряхиваю себя от снега, лишь бы не смотреть на парня, который вызывает во мне бурю эмоций.
Глава 16
ГЛЕБ
– Порядок? – я касаюсь ее локтя, и Яна отдергивает руку. Кажется, я ее напугал.
– Да, это просто…просто ваш ром, – она морщит носик, – я вообще-то не пью.
– Видел я, как ты не пьешь.
– Чистая случайность!
– Чистое воровство. Повезло, что Попов на тебя заяву не накатал.
Она с подозрением смотрит на меня, а потом фыркает от смеха. Темные волосы выбились из-под шапки и, намокнув от снега, завились в нежные локоны. Яна раздраженным жестом убирает их от лица. Я зачарованно наблюдаю за каждым ее движением.
Оглядываюсь и с досадой отмечаю, что мы почти около ее дома.
– Идем? – киваю в нужную сторону.
– Я могу и сама дальше.
Хмыкаю:
– Ты же подобрала мою совесть. Провожу до подъезда.
Дальше мы идем молча. Я смотрю иногда на ее лицо и вижу напряженную мысленную работу. Знать бы, о чем она думает. Но есть ощущение, что я отчаянно хочу и так же сильно этого боюсь.
У крыльца Яна медлит, а потом приподнимается на цыпочки и касается губами моей щеки. Отступает с таким выражением лица, будто сама удивилась этому жесту. И уходит.
Я смотрю, как она набирает код домофона и тянет на себя тяжелую железную дверь, и думаю о том, что меньше всего на свете мне хочется ее отпускать. Но, парализованный собственным бессилием, я стою на месте.
Дверь со стуком захлопывается, и я прислоняюсь спиной к обшарпанной стене дома. Влюбиться в девушку, которая влюблена в моего лучшего друга? Пять баллов, Глеб, просто супер!
Но мне определенно стоит лучше держать себя в руках. Непонятно, что выйдет, если я и дальше буду так сильно ее ревновать. Зачем я вообще устроил сцену и вытащил ее из бара? Дебил.
Но я просто не мог смотреть на эту скотину Першина, который ее обнимал. Много раз мы сталкивались в общих компаниях, я слишком хорошо знаю, как он ведет себя с девушками. Меня просто натурально затрясло от злости.
Я тру ледяные уши и натягиваю на голову капюшон толстовки.
После прогулки по холоду и борьбы в сугробе из меня выбило весь хмель. И все, чего мне сейчас хочется, это снова напиться.
Достаю телефон и пишу Яну:
Проводил блондиночку? Ты где?
Пока жду ответ, замерзшими непослушными пальцами втыкаю в уши беспроводные наушники. Включаю песню, которую мне отправляла Яна. Очень хочется найти в ней сакральный смысл, только для нас двоих. Но я слишком хорошо знаю, как она относится к моему лучшему другу.
А вот и он, пишет:
Да, у Квартала. Встретимся?
Зеленый квартал – соседний с нашим жилой комплекс, блондиночка живет в хорошем месте. Настя, точно, так ее зовут.
Мы договариваемся встретиться на полпути, у местного кинотеатра.
Я ставлю песню «Темная вода» на повтор и отлетаю мыслями к девочке, что мне ее отправила. Маленькая, а такая сильная. Как она рубится в волейбол, просто сказка, каждый мяч как последний. Крохотный локомотив. Я, наверное, тогда и понял, что пропал. Когда в тренерской она сначала небрежным жестом стянула жилетку и затем клетчатую рубашку. И от вида ее фигурки в узких джинсах меня обдало жаром. А потом она начала играть и, казалось, с каждым мячом хотела вдолбить Карасю в его седую голову, что он не прав, а она королева. Я посмеиваюсь. Она была прекрасна, самое сексуальное, что я видел. Эти ключицы, мокрые от пота… Я трясу головой. Это уже похоже на наваждение.
Я вижу кудрявую макушку Яна и радуюсь, что друг сможет избавить меня хоть ненадолго от этих романтических метаний. Они страшно меня утомили. Подкрадываюсь к Барышеву сзади и заталкиваю горсть снега за шиворот.
– Охренел?! – орет он и отряхивается, точно как его собака.
Я смеюсь и вместо извинений помогаю вытащить ледяную крошку.
– Ну как прогулялись? – спрашиваю весело.
– Нормально.
– Как Настя?
– Оливка классная. Громкая, – он улыбается, что-то вспоминая, – но классная.
– Опа… кажется, у тебя слюна капает.
– Отвали.
Я ерошу другу волосы, знаю, что его это раздражает, и он бьет меня по руке.
– Ты что-то разошелся. Мы идем куда-то?
Я киваю: