– Детка, танцуй как в последний раз, твой последний раз со мной?
Он отрицательно качает головой и говорит другую строчку:
– Ты самая-самая из всех, что есть здесь.
И тут он наконец наклоняется и целует меня. Его губы сначала касаются моих нежно и осторожно, но моя пугливая глупая душа уже готова разорваться в клочья. Мир перестает существовать, есть только его губы, его руки, сжимающие мою талию. Глеб смелеет, и его язык находит мой. Я не знаю, что точно нужно делать, но оказывается, что можно просто повторять за ним. Его рука скользит вверх по спине, едва касается моей шеи, ложится на затылок и притягивает еще ближе к себе. Но все еще недостаточно, потому что мне хочется прижаться еще сильнее, раствориться, расплавиться в нем, погибнуть, потому что слаще и больнее мне еще никогда не бывало.
– Глеб, я… – выдыхаю ему в губы, пытаясь собрать мысли по закоулкам головы.
– Тише.
– Я просто хочу сказать.
– А я сказал, замолчи, – и он крепко запечатывает мой рот.
Мне хочется онеметь на всю оставшуюся жизнь. Но как тогда он узнает, что все признания в учебнике были ошибкой, а моя настоящая любовь – это он?
Но мы целуемся, и я ничего не говорю, а только надеюсь, что он и так все чувствует. Вот я. Бери и не разбей. Пожалуйста.
Когда разрезают торт, Глеб идет к отцу и о чем-то коротко с ним говорит. Затем подходит ко мне и наклоняется к самому уху:
– Мы уезжаем.
Я растерянно оглядываюсь на него:
– Сейчас?
– Да.
Я прощаюсь с отцом Глеба, порывисто обнимаю Яну. Оглядываюсь в поисках самого Глеба, и вижу, что он говорит с сестрой. Алина чем-то явно недовольна. Симпатичное личико кривится, она трясет блестящими волосами и кричит «это нечестно!» и убегает в сторону туалетов. Звучит не очень, но мне очень жаль эту девочку. В собственной семье у нее нет союзников. На отца она обижена, его новую девушку ненавидит, мать ушла, и от Глеба тоже не дождаться понимания и нежности. Рассыпаны, как камушки. Гладкие и холодные. Вроде бы рядом, но все по отдельности.
Глеб подходит ко мне и берет за руку, уводя за собой на парковку.
Пока мы идем, любуюсь его профилем. Длинные ресницы отбрасывают тени на щеки. Пухлые губы сосредоточенно поджаты.
Ночь пахнет весной, которая обещает новую жизнь. Для меня ли? Я запрокидываю голову и шумно вдыхаю полной грудью.
– Что ты делаешь? – удивляется Глеб.
– Дышу.
Он не находится, что ответить, и просто смотрит, как я раскидываю руки, пробегаю вперед него по дорожке и кружусь вокруг своей оси:
– Какая прекрасная ночь!
– Яна, – он смеется, – все-таки шампанского было слишком много?
– Вообще-то последние пару часов я пью только воду. Ты что, так плохо за мной следил?
Я серьезно смотрю на него, выдерживаю паузу и подхожу вплотную:
– Может быть, я пьяна тобой, Янковский?
Вместо ответа он притягивает меня к себе за талию, тихо говорит:
– Тогда мы оба нетрезвы, – и снова целует меня.
На этот раз почти ожесточенно. Я растворяюсь в ощущениях. Кажется, ни одной косточки не осталось во мне, настолько я обмякаю в его руках.
И когда он отстраняется, у меня не сразу получается собраться.
– Надо ехать домой, я твоему отцу обещал.
– Какой ты ответственный, – я тихо смеюсь и пытаюсь ущипнуть его за бок. Там сплошные мышцы и кожа, и я вспоминаю ночь, когда он остался у меня, а я стягивала с него футболку.
Видимо, эмоции отчетливо написаны на моем лице, потому что Глеб хмыкает:
– Что такое?
– Ничего, – отвечаю, прислушиваясь к своим ощущениям.
Когда мы садимся в машину, я наконец соображаю:
– А Алина?
– Она поедет с отцом.
До меня наконец доходит, о чем были все эти переговоры.
Вспыхиваю:
– Ты это специально?
Вместо ответа Глеб нетерпеливо обнимает меня, проводит большим пальцем по моей щеке.
– Просто хотел побыть с тобой наедине, разве это плохо?
Я качаю головой.
Мы целуемся на заднем сиденье, пожар в груди разгорается со страшной силой, посылая отблески куда-то вниз, но, когда я чувствую руку Глеба, ползущую под подол и так короткого платья, я прихожу в себя.
Кладу руки ему на грудь и, отталкиваясь, отъезжаю к противоположной двери.
– Извини, – говорит Глеб хрипло, глядя на меня мутным взглядом.
Я прикладываю руку к губам. Затем сглатываю, прикрываю глаза и медленно говорю:
– У нас будет еще достаточно времени. Мне не хочется, – и я киваю подбородком на водителя.
– Я понимаю. Извини, – он раскрывает руки, – иди сюда. Просто послушаем музыку.
Нерешительно двигаюсь в его объятия.
– Не бойся меня, – шепчет Глеб, и только от этого мое беспомощное сердце бьется в грудной клетке как сумасшедшее.
Я аккуратно пристраиваюсь у него под рукой, укладывая голову на его широкую грудь.
Глеб достает наушники и отдает мне один, второй оставляя себе.
Хитро косится на меня сверху вниз и включает песню.
Я улыбаюсь и хватаю его за нос.
– Ауч.
– Подкол засчитан, Янковский.
Я счастливо вздыхаю, глядя как мелькают фонари за окном. Глеб кладет подбородок мне на макушку, и я думаю – вот бы так просидеть всю жизнь.
Когда мы приезжаем к моему дому, Янковский просит водителя подождать, а сам выходит за мной.
Удивленно смотрю, как он направляется к подъезду.
– Что ты делаешь?
– Я обещал проводить тебя до квартиры. Какой код?
– Уж поднимусь-то я сама, – говорю упрямо, уперев правую руку в бок.
Но Глеб всматривается в кнопки, нахмурив брови, а потом зажимает комбинацию из трех самых продавленных, и замок приветливо пищит. И ты, Брут.
– Не бойся, Яна, я же не маньяк, – и вдруг понижает голос, когда я прохожу мимо него, добавляя, – хотя в этом нельзя быть уверенным.
Я едва слышно пищу и бегу в подъезд, но мой маньяк, конечно, идет за мной, громко топая.
– Яна-а-а! Я тебя поймаю! – низким голосом говорит он, а я действительно начинаю волноваться и бегу вверх по лестнице.
Как в детстве, когда ты понимаешь, что это всего лишь игра в догонялки, но сердце все равно выпрыгивает из груди.
Между четвертым и пятым этажом он меня настигает. Хватает за талию и прижимает к животу. Я смеюсь и отбиваюсь, но совсем скоро его тепло парализует каждую мою клетку.
Глеб разворачивает меня к себе лицом и мягко касается моих губ:
– Я тебя поймал.
– Глеб.
– Обожаю, когда ты произносишь мое имя.
– Какой же ты дурак.
Он прислоняется своим лбом к моему:
– Я боюсь, что ты сбежишь и исчезнешь.
– Но я же здесь. Я с тобой.
Я поднимаю руку и глажу его по щеке:
– Я могу задать дурацкий вопрос?
Он немного отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Конечно.
– Что все это значит? То есть, что теперь между нами?
Я замираю в ожидании ответа, потому что задать этот вопрос вслух было просто физически сложно, но тетя Катя была права, многое можно решить просто словами. А услышать их мне сейчас крайне важно.
– Это значит, что если Першин, или какой-нибудь Андрей, или любой другой долбонавт хотя бы посмотрит в твою сторону, я им головы откручу, потому что ты только моя.
– Ну ты и собственник.
– Я влюбленный собственник, Яна.
И в этот момент мое сердце разлетается на клочки, чтобы собраться воедино заново и забиться так, как никогда прежде.
Глеб награждает меня коротким цепким взглядом в глаза, будто хочет найти там что-то определенное, но потом легко подталкивает в спину.
– Пойдем, вручу тебя отцу.
Дома я переодеваюсь в пижаму, записываю Оливке сбивчивое счастливое аудиосообщение, и беру в руки карандаш, чего не делала уже очень давно. Он буквально горит в пальцах, когда я делаю быстрый набросок, почти не думая о том, что именно рисую. Когда я смотрю на результат, то удивляюсь. Честно говоря, я думала, это будет Глеб. Но это я. Новая я.
Засыпаю, прижав к себе скетчбук. Мне снятся голубые глаза, цвета моря, цвета неба, цвета моего сумасшествия.
Глава 28
ГЛЕБ
Я уже весь извелся, пытаясь не смотреть на дверь женской раздевалки. Обычно Яна всегда приходит заранее, но сегодня, как назло, все уже в зале, а ее нет.
По воскресеньям в школе занятий нет, но у нас скоро финал, так что договориться с Карасем и охранником труда не составило.
Я снова отвлекаюсь, глядя на женскую раздевалку, и получаю мячом по затылку.
– Да придет она! – не выдерживает Ян.
– Заткнись.
Я подаю ему мяч обратно. Сильнее, чем следовало бы. Он отскакивает и качает головой:
– Ненормальный.
Затылком чувствую, когда Яна появляется в зале, потому что по спине ползут мурашки. Резко поворачиваюсь и вижу – вот она, стоит в дверях. Короткие шортики, свободная майка, наколенники, волосы в высоком хвосте. Личико сосредоточенное, она смотрит на меня выжидающе. Не знаю, чего именно она от меня ждет, но я быстрым шагом приближаюсь к ней, горячими ладонями обхватываю ее выше талии и притягиваю к себе. Ну наконец-то. Я наклоняюсь и нетерпеливо целую ее мягкие губы.
– Глеб, – выдыхает она.
– Ты долго.
Всматриваюсь в ее зеленые глаза, такого спокойного оттенка, как будто море катало бутылочное донышко в себе долгие годы, а потом вынесло на берег, греться на солнце. Не замечал, что у нее такие волшебные глаза.
И только тут я понимаю, что мячи больше не стучат. Оборачиваюсь. Все ребята смотрят на нас. Я хмурюсь.
Но тут Попов со всей своей простотой присвистывает и говорит:
– Так вы че, все-таки мутите?
А Манкова орет, раскинув руки в стороны:
– Ну наконец-то!
Пацаны смеются. Я улыбаюсь против воли и смотрю на Яну. Она сияет и прячет смущенную мордашку у меня на груди.