Кудинов и Кузнецов, обнявшись, исполняют какой-то ритуальный танец.
– Я думал, вы никогда не решитесь!
– Чуть не поседели, пока ждали!
Барышев подходит ко мне, хлопает по плечу и говорит:
– Глеб, ты такой идиот, честное слово, – и смеется, – но я за вас рад.
– Да что за перформанс-то? – поддаюсь старой привычке и прячу искренние эмоции, огрызаясь.
Но никто не обращает на это внимания. Кузнецов треплет Яну по голове и говорит:
– Мы с Кудиновым чуть на бабки не забились, сколько времени вам понадобится понять то, что всем и так очевидно.
Снова не выдерживаю и улыбаюсь.
Говорю:
– Вань, спасибо. Но, без обид, еще раз ее тронешь, я тебе руку откручу.
Парни смеются, а Кузнецов тут же вскидывает ладони, показывая, что все понял.
– Так может потренируемся тогда? – кричит Манкова.
Ребята тут же расходятся по парам. Я наклоняюсь к Яне и касаюсь ее губ легким поцелуем:
– Все в порядке?
– Все замечательно.
Да, пожалуй, все и правда просто замечательно.
После тренировки быстро переодеваюсь и занимаю выжидающую позицию на полу напротив двери женской раздевалки. Достаю наушники и задумчиво кручу в руках кейс. Надеюсь, я не выгляжу жалко. Я ведь просто жду свою девушку. От этой мысли приятное тепло разливается по телу, а я опускаю голову вниз и мотаю ей из стороны в сторону. Свою девушку. Это не звучало бы так волшебно, если бы ей не была Яна.
Нахожу новую песню и первое, о чем я думаю, что нужно показать ее Петровой. И это что, теперь всегда так будет?
мы же зависим друг от друга
мы как детали целого
нас не отпустит, пока кто-то
не выключит свет
нам не интересны эти мелочи
мы не кричим о помощи
нас не отпустит, пока кто-то
не выключит свет
растеряли все то,
на чем строили наши корабли
но без тебя мне так не спокойно
и тянет от земли[3]
Первой из раздевалки выскакивает Манкова. Как всегда стремительная. Видит меня, по-доброму усмехается и говорит:
– Не верится, что кто-то смог тебя объездить, Янковский.
А потом смеется, запрокинув голову, как делает это всегда, и идет по коридору размашистым шагом. Ну и девчонка. Чувствую в ней то, что ценю в людях сильнее всего – характер и искренность.
И наконец выходит моя девочка. Замирает. Будто каждый раз удивляется, видя меня. Потом садится рядом, скидывая спортивную сумку тут же на пол.
– Я нашел нам новую песню, – делюсь наушником.
Она вслушивается в слова и склоняет голову мне на плечо.
Не знаю, может быть, все в 17 думают, что их отношения – это навсегда. Но я не просто так думаю. Я так остервенело в это верю, что иначе и быть не может. Вдыхаю аромат весенних полевых цветов. Но сегодня она пахнет иначе, я заметил это еще на свадьбе. Смородина, ваниль, что-то такое же хрупкое, как она сама.
– Эй, ты меня нюхаешь? – она смеется и отстраняется.
– Даже не буду извиняться. Ты пахнешь потрясающе.
– Это мама Оливки подарила мне новые духи.
– Нет, это ты.
Ее щеки розовеют. Она молчит, а потом говорит:
– Я долго думала, чем пахнешь ты. Что-то теплое и терпкое. Такое знакомое и волнительное. Ты пахнешь, как Новый год, – Яна заглядывает мне в глаза, – это глупо?
– Нет, это прекрасно.
Я целую ее сначала в лоб, потом в уголок губ, а потом она сама подается вперед и приникает ко мне так жадно, что я сгораю дотла за секунду.
Глава 29
Первое, что я вижу дома, это отцовские ботинки у порога. Рановато он стал возвращаться домой.
– Привет! – он выглядывает из кухни, держа в руках неизменную кружку с кофе.
Кажется, что без кофеина папа не функционирует. Это его топливо, кислород, вода, еда и самая большая любовь.
– Я суши заказал, только привезли, будешь?
Киваю:
– Сейчас переоденусь.
Ну, что ж. Если отец показывает чудеса перевоплощения, может быть, и у меня выйдет?
Но, как только я захожу в комнату, меня затопляет бешенство. Чистое, незамутненное. Здесь снова кто-то был.
– Алина! – ору я. – Какого хрена?!
Пытаясь сморгнуть белую пелену, влетаю в ее комнату. Она с писком выставляет перед собой подушку, которую я в секунду отшвыриваю в сторону, нависая над сестрой. Она вся сжимается.
– Извини!
– Я это уже слышал! Ты уже извинялась, а я уже на тебя орал, у меня что, дежавю?!
– Глеб, ну что ты так кричишь? – не голос, а мурчание раздается из угла.
Майя. Все понятно. Сидит в кресле, закинув ногу на ногу. Глаза сверкают в полумраке.
Распрямляюсь:
– Алин, я разве не советовал тебе сменить подружек?
– Да что за трагедия? – снова эта мадам подает голос.
– Майя. Я очень пытаюсь тебя игнорировать, – прикрываю глаза, – но если ты не заткнешься, то вылетишь из этой квартиры.
– Не смей так разговаривать с моими друзьями! – визжит сестра.
– Да она тебе не подруга! Просто мерзкая маленькая девчонка, которая тебя использует.
– А твоя Яна тебя не использует? – выплевывает сестра.
Я хватаю ее за запястье, и она снова переходит на ультразвук.
Дверь приоткрывается, и показывается голова отца:
– У вас все в порядке?
– Нет! – рявкаю агрессивно.
Невероятным усилием воли я разжимаю пальцы и отступаю назад.
– Я буду у Барышевых, пока эта малолетка не уйдет.
– Ты про Алину? – удивленно спрашивает отец, пока я обуваюсь.
Да, он стал появляться дома чаще, но он по-прежнему нас не понимает.
– Я про ее тупую подружку, – кидаю ему зло и захлопываю за собой дверь.
Глава 30
ЯНА
В день финала я очень плохо сплю. Ближе к утру задремываю, но в пять все равно просыпаюсь как от толчка в грудь. Видимо, это весь мой сон на сегодня. Сдаюсь и беру в руки телефон, чтобы найти там, как и каждое утро, сообщения от Янковского.
Глеб
SOCRAT – Сон«Ты сейчас не спишь, я украл твой сон».Это не я романтик, представь, что это наш финал тебе песню отправляет. Больше чем уверен, что из-за игры ты всю ночь ворочалась, а с утра будешь висеть над унитазом. Расслабься, все получится, малышка.Улыбаюсь и сажусь в постели. Утро с его сообщениями всегда гораздо более приятное, чем без них. Но он прав, меня уже начинает мутить.
Мне чудом удается избежать завтрака, хоть мама и оставила на столе записку крупными буквами: «ЯНУСЯ, ПОЕШЬ! Витя, проследи». Но папа на моей стороне, так что я бегу в школу голодная и готовая в любую секунду склониться над ближайшей мусоркой. Неужели всю жизнь меня будет так тошнить от нервов? А как же выпускной, публичные выступления, свадьба? От последнего предположения щеки теплеют. Об этом точно рано думать. Хотя я уже представила Глеба в драных джинсах и узком галстуке, а себя в белом платье. Хихикаю и не замечаю, как Янковский собственной персоной перехватывает меня на крыльце школы. На нем действительно джинсы с дырой на колене.
– Яна!
– Привет! – запыхавшись, отвечаю я. Снова не заметила, что бежала.
– Тебя уже тошнило? – серьезно спрашивает Глеб.
– Да, – я смеюсь, – но после этого я уже почистила зубы.
– Это меняет дело.
Он едва успевает договорить и торопливо целует меня, будто ждал этого несколько месяцев. Ощущаю привычную дрожь в коленях. Невозможно, чтобы каждый поцелуй сводил с ума, но выходит именно так.
– Янковский! – грохочет завуч, тяжело поднимаясь по ступеням.
– Да, Ирина Дмитриевна? – радостно отзывается он, оторвавшись от меня.
– Опять одет не по форме!
– Так это вентиляция, жара какая стоит, – он подает ей руку и обворожительно улыбается.
Завуч хватается за его ладонь и наконец достигает дверей, награждая Глеба улыбкой. Вот же зараза, как-то он может найти подход ко всем.
– Ну ничего, может хоть Петрова заставит тебя прийти на последний звонок без прорех на одежде.
– Постараюсь, Ирина Дмитриевна, – лепечу я, придавленная ее авторитетом.
Беспомощно смотрю на Глеба, а он улыбается и подмигивает мне.
В это момент я и замечаю Майю. Смотрит на меня отвратительно самодовольно. Медленно поднимается по лестнице, в разрезе юбки мелькает ее бедро.
– Привет, Глеб, – мурлычет она.
И хоть Янковский ее игнорирует, на меня накатывает бешенство.
– Иди, куда шла, – вырывается у меня, – и жопу не заморозь в такой юбке.
Удивленно смотрят все. Майя, которая не по возрасту пытается играть в сексуальную кошечку. Алина, которая идет за ней следом. И Глеб, который все еще прижимает меня к своему боку.
– Стерва, – шипит Майя.
Но я уже не слушаю. Смотрю на Янковского, пытаясь разгадать его эмоции.
Он спрашивает:
– Ты ревнуешь?
– Кажется, это и так понятно, – отвечаю с досадой.
– Ты же понимаешь, что это просто раздражающая подружка моей младшей сестры?
– Твоя сестра лучше, чем ты думаешь, – вдруг говорю я, – но Майя просто выводит из себя. Не хочу видеть таких девушек рядом с тобой, и мне неважно, сколько им лет.
Глеб кивает. Потом думает и кивает еще раз:
– Я понял.
– Вещи кажутся удивительно легкими, если просто о них говорить, верно?
– Что?
– Ничего, – вздыхаю и тяну его за руку, – идем, слава богу, нас освободили от уроков, надо размяться.
Я хмурюсь, но на этот раз не из-за предстоящей игры. Мы так и не обсудили эти страницы из учебника и, признаться честно, меня это ужасно гложет.
– Ян, у меня последний вопрос.
– А?
– Как можно заморозить жопу, если на улице такая жара?
Я смотрю на Глеба и вижу, что он едва сдерживает смех.
– Янковский, ты такой идиот.
Позже я выхожу из раздевалки просто зеленого цвета, когда оттягивать уже невозможно. Встр