Настя кладет голову мне на колени. Хочу сказать, чтобы она легла нормально или шла домой, но вокруг как будто кто-то выключает весь свет.
Глава 37
Я сижу на лавочке на заднем дворе школы, подставив лицо майскому, уже почти летнему, солнцу. Рядом ерзает Оливка, задевая меня плечом.
– Ну что ты все возишься, – говорю, не открывая глаз.
– Ян, мы опоздаем, надо еще сесть поближе, чтоб потом через толпу не пробираться.
– Ну прям уж через толпу.
– Ага. Янковский и Барышев школу заканчивают, ты думаешь, в наш актовый зал не набьется весь округ?
– Петрова! Оливко! – орет, высунувшись из окна второго этажа, Манкова. – Хорош загорать!
– Она не идет! – кричит в ответ Настя, вскакивая на ноги.
Я зажимаю рукой правое ухо:
– Господи, да вы мертвого поднимете!
– Ну все, пойдем. Ты уже все равно взбодрилась.
Я нехотя поднимаюсь и отряхиваю юбку. Подруга неодобрительно косится на мои убитые кеды.
Я указываю пальцем ей в лицо и говорю:
– Ни слова.
Она фыркает и тянет меня за руку:
– Учебник взяла?
– Да взяла я твой учебник.
– Он не мой, – Оливка тянет меня вперед, как локомотив, – просто я очень за вас переживаю.
Я молча иду за ней.
С Глебом последнее время мы действительно почти не виделись и ни разу не встречались наедине. Но много переписывались. И я исправно приходила на репетиции.
Подруга спрашивает почти строго:
– Яна, ты помнишь, на каком моменте нам выходить?
– А ты?
– Знаешь, что меня бесит, – Настя даже притормаживает, – то, как мы поменялись ролями. Раньше я была в дзене, а ты вечно на кипише. А теперь все наоборот.
– Ну, может это ненадолго, – я подмигиваю ей и иду к крыльцу школы.
Там уже никого нет, и просторный холл пустует. Именно этого я и хотела. Чтобы не было толпы, вот и все.
Мы поднимаемся в актовый зал, и я иду за Оливкой, которая тихо, но настойчиво пробирается ближе к сцене.
Смотрим официальную часть со стихами учителей и награждением учеников. Когда Глеб поднимается на сцену за аттестатом, у меня перехватывает дыхание. Он в черных джинсах без единой дырки и в белой рубашке по фигуре. Не знаю, кому он хотел сделать приятно, но я вижу, что завуч бросает хитрый взгляд в мою сторону. Перехватив его, смущаюсь. Вряд ли это действительно моя заслуга.
И тем не менее я любуюсь Глебом. Сосредоточенный, красивый. Брови чуть сведены, волосы в естественном беспорядке. Я улыбаюсь. Не знаю, как я раньше могла не замечать, что он самый красивый парень в школе.
Бросаю косой взгляд на Оливку, и вижу, что она восторженно уставилась на Яна. Пожалуй, подруга бы точно могла со мной поспорить, кому отдать награду главного красавчика нашей гимназии. Впрочем, так ли это важно?
Янковский прямо на сцене вытаскивает телефон, что-то печатает, и я чувствую, как вибрирует моя сумка.
Я медлю, но в итоге все равно захожу в сообщения и не могу сдержать улыбку, хоть и очень стараюсь. Послушать песню, которую он мне отправил, возможности нет, но это и не нужно. Думаю всего пару секунд и скидываю ему ответ.
Глеб
Miyagi & Эндшпиль feat Симптом – Люби меняЯна
Andro – Как не любитьВижу, как он проглядывает мое сообщение. Как улыбка озаряет его строгое лицо. Но я убираю телефон в сумку и качаю головой, указывая подбородком на директора, который толкает речь. Глеб закатывает глаза, а я фыркаю.
Оливка поворачивается ко мне и возмущенно шипит:
– Ну ты ненормальная просто!
– Ты о чем?
– Ни о чем. Сама думай, – она скрещивает руки на груди.
Я дергаю плечом, немного обиженная ее тоном. Но, с другой стороны, я понимаю, почему она злится.
Просто мне нужна была эта пауза. И в этом никто не виноват.
Когда заканчивается официальная часть, и звучит музыка медленного танца, выпускники выстраиваются для вальса. Мы с Настей проталкиваемся вперед и встаем в общий хореографический рисунок. Мы с ней единственные десятиклассницы, которые в этом участвуют. Ян и Глеб настояли, и, в общем-то, это было не так уж и сложно. Они всегда умели договариваться с учителями.
Начинаем танцевать, и каждое прикосновение Глеба отзывается волной мурашек и трепетом в грудной клетке. Я очень по нему скучала. Он прямо и открыто смотрит мне в глаза, настойчиво ведет меня в танце. Я наслаждаюсь каждым движением и каждым поворотом. В этот момент я четко понимаю, что люблю его. Это чувство затапливает меня полностью, а на глазах выступают слезы. Сердце сжимается. С Янковским я чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя счастливой. И тем не менее, все внутри заходится от волнения. Идеальный коктейль.
Я бы танцевала с ним всю жизнь.
Когда заканчивается концерт, я спускаюсь вниз, выхожу на улицу и сажусь на парапет у входа. Подожду Глеба тут. Наверняка они будут фотографироваться с классом и с родными, мне не хочется мешать. Я видела в зале его отца с Яной, так что даю им время и возможность побыть вместе.
Когда Янковский выскакивает на крыльцо, я сначала отвлекаюсь на его широкие плечи, обтянутые белой рубашкой, и потом уже соображаю окликнуть его.
– Глеб!
– Я думал, ты ушла, – обернувшись, говорит он с облегчением в голосе.
– Просто не хотела мешать.
Он подходит ко мне вплотную, но не решается взять за руку или поцеловать. Но хочет, я это чувствую.
– Мне кажется, – произношу медленно, – мы с тобой немного не с того начали.
– В смысле?
– Я думаю, нам нужен был другой старт.
– Ты меня пугаешь, – его брови почти сходятся на переносице.
Я достаю из сумки учебник физики и протягиваю его Янковскому.
– Что это? – он не торопится его забирать.
– Это тебе.
Глеб все-таки берет книгу, бросает на меня напряженный взгляд. Потом открывает первую страницу и видит свой портрет. Под ним черной ручкой жирно выведено: «Янковский, душа моя».
На лице его ясно написано смятение. Он листает страницы и видит строчки наших песен, скетчи, портреты. Но теперь все это – не выдумки, а наша с ним история. Я нарисовала даже драку с Вадосом, хоть это и далось мне непросто.
Когда Глеб доходит до последней страницы и опускает учебник, я наслаждаюсь калейдоскопом эмоций в его голубых глазах. Он порывисто обнимает меня, сжимает до хруста в костях и шепчет мне в макушку:
– Яна, душа моя.
– Я люблю тебя, – говорю внезапно.
– И я тебя. Люблю. И я больше никогда не позволю тебе пропасть из моей жизни. Даже на несколько недель.
И он целует меня. Аккуратно, нежно, трепетно. Его губы едва касаются моих, но внутри все взрывается эмоциями.
– Ну слава богу! – слышу я у себя за спиной знакомый голос.
Я начинаю смеяться прямо Глебу в губы, а он отстраняется и недовольно говорит:
– Попов!
– Да че я?! – голосит Миша. – Сначала сами устроили, а потом Попов им не такой!
Эпилог
Глеб
– Ну что, кого не хватает? – Манкова целует меня в щеку и закидывает сумку в багажник.
– Барышевы опаздывают.
Толя жмет мне руку и бренчит кальяном в большом пакете.
– Ты чего его так по-варварски сложил? – я морщусь.
Он хмыкает:
– Без сопливых разберусь.
– А Попов?
Из машины выходит, потягиваясь, Яна:
– Ну зачем ты спрашиваешь, Свет? Мишаня всегда опаздывает. Еще с тех пор, как мы в школе в волейбол играли, а он последний мылся.
Девчонки обнимаются.
Толя выныривает из багажника, куда складывал пакеты, и подставляет Яне щеку для поцелуя.
– А парни в магазин пошли, – Яна чмокает Толю, походя поправляет что-то в его сумках и останавливается около меня, – сейчас будут.
Я кладу руку ей на плечо и притягиваю к себе. Целую в макушку и вдыхаю любимый запах. Черная смородина, ваниль. И что-то мягкое, нежное, так пахнет она сама. Должно быть, мой взгляд стекленеет, когда я вспоминаю, что в начале нашего знакомства Яна пахла полевыми цветами. Потому что Манкова смеется, запрокинув голову:
– Ей-богу, Янковский, обожаю, как ты меняешься, когда Янка рядом.
Я рассеянно улыбаюсь. Я сегодня слишком нервничаю, чтобы как-то парировать. К тому же она права.
Петрова встает на цыпочки, быстро целует меня в губы, а потом внимательно всматривается в мое лицо.
– Все в порядке?
– Конечно.
Но она хмурится, глядя на меня. Тогда я хватаю ее за нос:
– Штраф!
– Ай, Глеб! Ну что ты за человек.
– А вот и Барышевы, – кричит Манкова и машет руками, когда во двор въезжает тачка Яна, – ну и чего мы опаздываем?!
– У нас вчера самолет задержали, – оправдывается Ян через открытое окно.
Оливка же выскакивает из машины и с визгом кидается к Яне. Они обнимаются, забирая в свою кучу еще и Свету. Пищат, смеются, хватают друг друга за руки.
– Ну капец ты загорела! – Да? Я старалась! – Да ты просто черная, Свет, скажи?
– Насть, стемнеет, мы тебя не найдем.
– Блин, знаете какой это тяжкий труд? Сюда крем, сюда молочко, тут маслом мазала.
Ян выходит из машины и качает головой:
– И ведь это правда. Триста баночек, и все ну очень нужные.
Мы обнимаемся с лучшим другом. Он тоже загорел, а волосы немного выгорели на испанском солнце. Я запускаю руку ему в челку, чтобы навести там беспорядок, и наслаждаюсь его раздражением, когда он бьет меня по ладони.
– Мы последние или еще кого-то ждем? – интересуется Ян.
Толя хмыкает, прислонившись к капоту:
– Да Попова нет, как обычно.
– А че Попов? – кричит Миша, подходя к нам со спины.
Не сдерживаясь, мы смеемся. Манкова хохочет в небо, Толя закрывает лицо рукой, а плечи его вздрагивают. Кажется, в этой парочке весь звук на себя забрала Света.
Мишка жмет всем руки и говорит:
– Мы вообще-то на мою дачу едем, можно хотя бы сегодня на Попова не гнать?
– Ага, – я толкаю его в плечо, – но только сегодня.