. Вы же слышите сами.
Инспектор. Так пусть он будет любезен прекратить эту игру...
Старшая сестра не обращает внимания на его приказ.
...и я его допрошу.
Старшая сестра. Ничего из этого не выйдет.
Инспектор. То есть как это не выйдет?
Старшая сестра. Мы не можем нарушить врачебный режим. Господин Эрнести в это время должен играть на скрипке.
Инспектор. Да, но, помилуйте, этот тип задушил медицинскую сестру!
Старшая сестра. Господин инспектор! Это — не тип, а больной. Ему надо успокоиться. А поскольку больной считает себя Эйнштейном, он успокаивается только тогда, когда играет на скрипке.
Инспектор. Ей-богу, я, кажется, рехнулся!
Старшая сестра. Ну что вы!
Инспектор. От всего этого ум заходит за разум. (Вытирает пот со лба.) Фу, какая жара!
Старшая сестра. Что вы, тут ничуть не жарко.
Инспектор. Сестра Марта, попросите, сюда, пожалуйста, главного врача.
Старшая сестра. Увы, из этого тоже ничего не выйдет. Фрейлейн доктор аккомпанирует Эйнштейну на фортепьяно. Он успокаивается только тогда, когда фрейлейн доктор ему аккомпанирует.
Инспектор. А три месяца назад фрейлейн доктор играла с больным Ньютоном в шахматы, чтобы он успокоился... Нет, сестра Марта, так дело не пойдет. Я должен поговорить с главным врачом.
Старшая сестра. Пожалуйста. Но тогда вам придется подождать.
Инспектор. И как долго будет продолжаться это пиликание?
Старшая сестра. Четверть часа, а может, и час. Как когда.
Инспектор (с трудом сдерживаясь). Ладно. Я подожду. (Кипит от гнева.) Я подожду!
Блохер. У нас все готово, господин инспектор.
Инспектор (глухо). Я уже, кажется, тоже готов...
Пауза.
(Вытирает пот.) Труп можно вынести?
Блохер. Так точно, господин инспектор.
Старшая сестра. Я покажу вам дорогу через парк в часовню. (Открывает дверь.)
Труп выносят. Потом убирают все, чем пользовалось следствие. Инспектор снимает шляпу и в изнеможении усаживается в кресло слева от дивана. За сценой все время слышны звуки скрипки и рояля. Из комнаты номер три выходит Герберт Георг Бейтлер в костюме начала XVIII века и в парике.
Ньютон. Сэр Исаак Ньютон.
Инспектор. Инспектор полиции Рихард Фос. (Продолжает сидеть.)
Ньютон. Рад. Очень рад. Поверьте. Я слышал какую-то суматоху, стоны, хрипы. Потом тут бродили какие-то люди. Можно вас спросить, что здесь произошло?
Инспектор. Задушили сестру Ирену Штрауб.
Ньютон. Чемпионку страны по джиу-джитсу?
Инспектор. Вот именно, чемпионку.
Ньютон. Какой ужас!
Инспектор. Ее задушил Эрнст Генрих Эрнести.
Ньютон. Но ведь он играет на скрипке.
Инспектор. Ему нужно успокоиться.
Ньютон. Да, видно, борьба с ней его утомила. Он такой хилый... чем он ее?..
Инспектор. Шнуром от торшера.
Ньютон. Шнуром от торшера? Да, конечно, можно и так. Ох уж этот Эрнести. Мне его жаль. В высшей степени жаль. Да и мастера спорта жаль. Разрешите? Мне нужно тут немножко убрать.
Инспектор. Пожалуйста. Протокол уже составлен.
Ньютон(поднимает и ставит на место стол, а затем расставляет стулья). Не переношу беспорядка. Я и физиком стал только из любви к порядку. (Поднимает и ставит на место торшер.) Чтобы в мнимом беспорядке природы обнажить высший порядок. (Закуривает сигарету.) Вам не мешает, что я курю?
Инспектор (радостно). Напротив, я... (Вынимает из кармана портсигар.)
Ньютон. Прошу меня извинить, но мы как раз говорили о порядке. Здесь разрешается курить только пациентам. Если будут курить посетители, вся гостиная пропахнет дымом.
Инспектор. Понятно. (Сует портсигар в карман.)
Ньютон. Вам не помешает, если я выпью рюмку коньяку?
Инспектор. Ничуть!
Ньютон (вынимает из-за решетки камина бутылку коньяка и рюмку). Ах этот Эрнести! Я никак не могу прийти в себя. Как он мог удушить свою сиделку? (Садится на диван и наливает себе коньяку.)
Инспектор. Но вы ведь тоже задушили свою сиделку.
Ньютон. Я?
Инспектор. Сестру Доротею Мозер.
Ньютон. Чемпионку по борьбе?
Инспектор. Ну да, двенадцатого августа. Шнуром от портьеры.
Ньютон. Но это же совсем другое дело, господин инспектор. Я-то ведь не сумасшедший! За ваше здоровье!
Инспектор. И за ваше.
Ньютон пьет.
Ньютон. Сестра Доротея Мозер. Припоминаю. Светлая блондинка. Но какая силачка! И как гибка, несмотря на свою полноту. Я ее любил, и она любила меня. Меня мог спасти только шнур от портьеры.
Инспектор. Спасти?
Ньютон. Моя задача — размышлять о земном тяготении, а не любить женщин.
Инспектор. Понятно.
Ньютон. К тому же у нас была значительная разница в возрасте!
Инспектор. Конечно. Вам ведь, должно быть, лет двести с хвостиком.
Ньютон (уставился на него с удивлением). То есть как?
Инспектор. Да как же, Ньютон... небось...
Ньютон. Вы что — тронутый или представляетесь?
Инспектор. Эй вы, послушайте...
Ньютон. Вы серьезно верите, что я Ньютон?
Инспектор. Нет, но вы в это верите.
Ньютон (подозрительно осматривается по сторонам). Могу я доверить вам тайну, господин инспектор?
Инспектор. Конечно.
Ньютон. Я вовсе не сэр Исаак. Я только выдаю себя за Ньютона.
Инспектор. Зачем?
Ньютон. Чтобы не раздражать Эрнести.
Инспектор. Ничего не понимаю.
Ньютон. Ведь Эрнести не то, что я, он действительно болен. Воображает себя Альбертом Эйнштейном.
Инспектор. А вы-то тут при чем?
Ньютон. Если бы Эрнести узнал, что на самом деле Альберт Эйнштейн — это я, вы не представляете, как бы он взбесился!
Инспектор. Вы хотите сказать...
Ньютон. Совершенно верно. Знаменитый физик, создатель теории относительности — это я. Родился 14 марта 1879 года в городе Ульме.
Инспектор поднимается в легкой растерянности.
Инспектор. Очень рад...
Ньютон также поднимается.
Ньютон. Зовите меня просто Альберт.
Инспектор. А вы меня Рихард.
Пожимают друг другу руки.
Ньютон. Могу вас заверить, что в моем исполнении «Крейцерова соната» звучит гораздо темпераментнее, чем у Эрнста Генриха Эрнести. Анданте он играет просто варварски.
Инспектор. Я ничего не понимаю в музыке.
Ньютон. Давайте сядем. (Усаживает инспектора на диван и кладет ему руку на плечо.) Рихард!
Инспектор. Альберт?
Ньютон. Вы небось очень сердитесь, что не можете меня арестовать?
Инспектор. Что вы, Альберт...
Ньютон. Скажите, а за что вы предпочли бы меня арестовать? За то, что я задушил свою сиделку, или за то, что я открыл пути для создания атомной бомбы?
Инспектор. Помилуйте, Альберт...
Ньютон. А что произойдет, если повернуть выключатель у двери?
Инспектор. Зажжется свет.
Ньютон. Вы включите электрический ток. Вы понимаете что-нибудь в электричестве, Рихард?
Инспектор. Я ведь не физик.
Ньютон. Я также мало понимаю в этом. Я создаю на основе наблюдений над природою теорию электричества. Я излагаю эту теорию на языке математики и получаю в результате формулы. Затем приходят техники. Им нужны только формулы. Они обращаются с электричеством, как сутенер с проституткой. Они его эксплуатируют. Они делают машины, но машины могут работать только тогда, когда они независимы от науки, которая их породила. Вот почему любой осел может сегодня зажечь электрическую лампочку или взорвать атомную бомбу. (Похлопывает инспектора по плечу.) И вы собираетесь меня за это арестовать, Рихард? Это нечестно.
Инспектор. Я вовсе не собираюсь вас арестовывать, Альберт.
Ньютон. Да, но только потому, что, по-вашему, я — сумасшедший. Но почему же тогда вы решаетесь включать и выключать свет, ничего не понимая в электричестве? Это вы преступник, Рихард. Но я должен припрятать свой коньяк, не то старшая сестра Марта Боль на меня накинется. (Прячет бутылку коньяка за каминную решетку, оставляя на столе рюмку.) Прощайте.
Инспектор. Прощайте, Альберт.
Ньютон. Вам бы надо арестовать самого себя, Рихард. (Снова исчезает в комнате номер три.)
Инспектор. Я все же закурю. (Вынимает из портсигара сигару, закуривает, затягивается.)
Из двери в сад входит Блохер.
Блохер. Мы готовы, господин инспектор. Поехали?
Инспектор (топает ногой). Я жду! Главного врача!
Блохер. Так точно, господин инспектор.
Инспектор (успокоившись, бурчит). Бери людей и возвращайся в город, Блохер. Я скоро приеду.
Блохер. Так точно, господин инспектор.
Блохер уходит.
Инспектор выпускает изо рта клубы дыма, встает, сердито расхаживает по гостиной, останавливается перед портретом, висящим над камином, рассматривает его. Звуки скрипки и рояля затихают. Дверь из комнаты номер два открывается, и оттуда появляется фрейлейн доктор Матильда фон Цанд. Ей лет пятьдесят пять, она горбата, на ней белый врачебный халат, в карманчике торчит стетоскоп.
Доктор. Это мой отец, тайный советник Август фон Цанд, он жил в этой вилле, пока я не устроила здесь санаторий. Великий был человек, праведник. А я — его единственная дочь. Он ненавидел меня, он вообще всех ненавидел. И правильно делал — ведь крупные дельцы видят такие темные пропасти человеческой души, какие нам, психиатрам, недоступны. Уж такие мы, психиатры, безнадежные романтики — любим людей.