Мы сильно призадумались насчет того, что нам надо было бы ответить монаху, – возможно, нам и правда пора искать спасения за стенами монастыря…
Долго бродили мы вокруг монастырских стен, по двору с цветущими, несмотря на осеннюю пору, розами. Зашли в храм, где проходила служба, и почувствовали какое-то просветление в душе, – вероятно, это Божественная благодать осенила нас своим крылом.
Наш проводник не преминул угостить нас местным вином. Густое, красное сухое вино сильно отличалось от того, что продается в супермаркетах. Видимо, секрет его производства так и остается достоянием францисканского монастыря.
Потом спустились к машине и снова окунулись в нашу мирскую суету.
Выше я писала о том, что в моей жизни не раз случались странные, ничем не объяснимые совпадения. Одно из них произошло во время очередного нашего путешествия с Мессбауэром по разным историческим местам. Почему-то судьбе было угодно привести меня к этой православной церквушке, на кладбище, чтобы я увидела это княжеское имя, выбитое на мраморе скромного надгробия.
Это был бесконечно длинный день. Мы ездили по разным городкам в районе реки Инн, побывали в нескольких замках и храмах, и вдруг во время обеда на озере Зеебрюк Рудольф нам говорит:
– Я вспомнил, здесь недалеко есть православная церквушка с точно такими же куполами, как в Москве. «Люковитца» – правильно я говорю?
У нашего Рудика явная ностальгия по России.
И мы едем в местечко Зееон осматривать эту самую церковь. На берегу маленького горного озера, через которое проложены мостки, на плато, подступающем к предгорью, высится белая церквушка с одним большим позолоченным и двумя маленькими куполами – «луковицами». Вокруг нее кладбище, на памятниках надписи на русском языке. Одна могила, у самой побеленной стены церквушки, украшена живыми цветами. И я читаю:
«Герцогиня Ольга Николаевна Лейхтенбергская. Урожденная княжна Репнина.
21 авг.1879 – 27 апр. 1953».
Помните, как писал Пушкин о ближайших сподвижниках Петра Великого, —
И Шереметев благородный,
И Брюс, и Боур, и Репнин,
И счастья баловень безродный,
Полудержавный властелин.
И где теперь потомки славного княжеского рода Репниных? Рассеялись по белому свету. В России что-то не слышится такого имени, да и в Европе тоже. А меня эта надпись на скромном надгробии поразила потому, что как раз недавно я закончила работу над переводом романа сербского писателя Милоша Црнянского, повествующего о трагической судьбе первой, послереволюционной волны эмиграции из России, и о печальной участи главного героя этого произведения, – князя Репнина. До конца своих дней князь Репнин носил в своем сердце образ покинутой и беззаветно любимой родины, умирал от тоски и покончил с собой, намеренно скрыв, чтобы жена не узнала, свое самоубийство. С тяжелым рюкзаком, набитым камнями, он встал на корме лодки, далеко отплыв от берега, и выстрелил себе в висок.
«Роман о Лондоне» М. Црнянского с боями пробивал дорогу к русскому читателю. На мои многочисленные заявки о том, что это произведение адресовано непосредственно русскому читателю, я получала неизменный отказ в виде задушевных и доверительных писем ко мне главного редактора издательства «Радуга», одно из которых сохранилось в моем архиве. Привожу его полностью.
« Уважаемая Татьяна Николаевна!
Издательство, получив Вашу заявку, еще раз самым внимательным образом изучило книгу М.Црнянского «Роман о Лондоне».
Мы пришли к окончательному выводу – роман мы переводить не будем. И вот по каким соображениям. Лимит бумаги, отпущенный на литературу СФРЮ, невелик, и, естественно, мы стремимся использовать его для выпуска актуальной литературы, посвященной стране, ее истории, ее современности.
Предлагаемый же Вами роман Црнянского посвящен истории русской послереволюционной эмиграции. Главный герой, покинувший родину в годы гражданской войны, не понимает (и не принимает) происшедших в России социальных перемен. К тому же роман насыщен сексуально-эротическими пассажами.
Учитывая все сказанное, мы отказываемся от публикации книги.
Ждем от Вас новых предложений, новых творческих заявок.
Самые добрые пожелания по случаю наступающего Нового года!
Главный редактор издательства Г.А.Анджапаридзе.
29.12.85».
На что, скажите мне, могла бы я сердиться, получив этот вежливый отказ? Главный редактор охранял от всяких вредных отклонений основную идеологическую линию вверенного ему издательства, но при этом старался морально поддержать заблуждающуюся творческую единицу, а именно меня, и давал мне надежду на наше будущее счастливое сотрудничество.
А вот главный герой романа, князь Репнин, был кругом не прав. Голгофу он мог принять и у себя на Родине, а не страдать в эмиграции. И незачем ему было постоянно любить свою жену Надю под беличьим одеялом, вывезенным из России сюда, в этот нетопленый Лондон. Весь этот интим нам глубоко чужд, потому что, как совершенно справедливо заметила одна советская гражданка, кажется депутат, или что-то такое в этом роде, – «никакого секса у нас, в СССР, нет».
Война с издательствами продолжалась у меня весь советский период, – кое-что все-таки удавалось пробить. Не прошло и шести лет с момента получения мной последнего отказа на мою заявку, поступившего из издательства «Радуга», как «Роман о Лондоне» Милоша Црнянского был опубликован в издательстве «Художественная литература» в переводе двух переводчиц – Т. Вирты и Т.Поповой.
В том же издательстве «Радуга», которое занималось публикацией иностранной литературы, примерно в те же годы, я отчаянно сражалась с начальством, доказывая необходимость опубликования на русском языке романа хорватского классика Мирослава Крлежи – «Знамена». И в стенах издательства, как мне рассказывали, ходила такая частушка: «Вот Татьяна!/ В бой с редактором она/ со «Знаменами» пошла!/ Но атака захлебнулась,/ И Татьяна к нам вернулась!» Впрочем, в конце концов мои усилия приводили к положительным результатам. Так было и с двухтомной эпопеей М. Крлежи «Знамена». В 1984 году она вышла в свет в «Радуге» тиражом 50 000 экземпляров и таким образом, стала известна русскому читателю.
Прошу прощения за это отступление.
В тот свой приезд в Германию в 1994 году мы были в гостях у Мессбауэра с Зигхартом Фишером с Хельгой и Фрицем Параком с Трауди, – обе эти пары были у них впервые. Известные ученые, профессор Фишер и профессор Парак, долгие годы являлись ближайшими сотрудниками Мессбауэра и ежедневно бок о бок с ним работали в одном институте. Но чтобы оказаться с ним в домашней обстановке, – это было для них совершенно непривычно. И они, явно польщенные столь почетным приглашением, в то же время чувствовали себя скованными в присутствии своего шефа и всеми силами старались побороть смущение и приобрести естественный и раскованный вид. Кем же он теперь будет для них – этот «профессор Мессбауэр», неужели, страшно подумать, просто Рудольфом?!
В этой связи вспоминаю один смешной эпизод, произошедший с нашим близким другом академиком Виталием Гольданским. Когда он был избран академиком, сотрудники стали одолевать его вопросами: как они теперь должны к нему обращаться – по имени-отчеству, «Виталий Иосифович», или «академик Гольданский», а может быть, как принято на Западе, «профессор Гольданский»?
На что наш драгоценный Витя им ответил:
– Называйте меня, как старшего по возрасту и по званию – Ваше Высокопревосходительство! Это будет самое правильное.
Но академик Гольданский, как всем известно, был большой шутник. Ну, а Мессбауэр? Насколько я могу судить, он тоже больше всего на свете любил комические ситуации, бесконечно их пересказывал и заливался при этом своим серебристым переливчатым смехом.
Не следует, однако, думать, что Рудольф всегда был благодушно настроен и только лишь посмеивался над всякими несуразностями нашей жизни в советскую эпоху. Он мог и огрызнуться, и очень даже зло. Что бывало на нашей памяти неоднократно.
С некоторых пор Мессбауэра стала утомлять затяжная тяжба с КГБ и другими органами, которые всеми силами старались «держать и не пущать» Ю.М. Кагана и препятствовать его сотрудничеству с немецкими учеными. Выезды моего мужа в Германию сопровождались невероятной волокитой, сроки семинаров и конференций регулярно срывались. Для положительного решения вопроса требовалось вмешательство директора Института атомной энергии А.П. Александрова, и академик, чей рабочий день был расписан по минутам, начинал писать пространные реляции, адресованные высокому начальству, в которых он давал обоснование необходимости взаимодействия моего мужа с иностранными учеными.
«Тов. Рябеву Л.Д. (Рябев Лев Дмитриевич – министр среднего машиностроения СССР.)
Как Вы знаете, в течение уже длительного срока осуществляется прямое сотрудничество между Мюнхенским техническим университетом (МТУ) и Институтом атомной энергии по гамма-резонансной спектроскопии. С немецкой стороны программой сотрудничества руководит лауреат Нобелевской премии профессор Р.Мессбауэр, с советской – академик Ю.М.Каган. Это сотрудничество оказалось очень плодотворным и эффективным и в какой-то мере может служить примером для актуальной сейчас проблемы установления прямых связей и проведения совместных исследований с учеными других стран.
…Вместе с тем немецкая сторона высказала претензии в связи с необязательным характером ведения сотрудничества советской стороной, что выражается в постоянном срыве сроков приезда специалистов, с задержкой ответов на письма или вообще их отсутствие. От себя могу добавить, что все это является следствием пассивности и незаинтересованности аппарата ведомства в поддержании такой прогрессивной и полезной формы сотрудничества.
…Особо я хочу просить Вас дать указание об оформлении поездки академика Кагана Ю.М. В значительной степени заинтересованность немецкой стороны связана с возможностью сотрудничества с нашими теоретиками, в первую очередь с Ю.М. Каганом, внесшим большой вклад в эту область физики. На его авторитете как ученого вообще держится программа сотрудничества. Имевшие место неоправданные трудности с его оформлением и оставшиеся без ответа многочисленные обращения Р.Мессбауэра с просьбой о его приезде для обсуждения результатов и детальной программы работ мешают сотрудничеству и могут внести ненужные политические оттенки. А.П.Александров».