Помню наше с ним состояние. Что было делать? Созывать пресс-конференцию? Это значило подставлять под удар нашего сына Максима, студента-физика, призывного возраста, вполне здорового, слава тебе Господи, парня, и это на фоне войны с Афганистаном. И мы понимали, что должны молчать, и только молчать, хотя это было очень трудно. И наверняка опять рубцы на сердце.
Для нас это были мрачные годы. Вместе за границу до 1986 года нас никуда не выпускали. Впервые мы выехали с моим мужем в Голландию, когда он получил приглашение на почетную должность Ван-дер-Ваальс профессора в Амстердамском университете. До этого времени мы могли выезжать за границу только в разное время и врозь. Интересно было бы знать логику наших спецслужб: что же, они думали, сами мы, очутившись вместе где-нибудь за рубежом, сбежим, а нашего сына Максима оставим в заложниках, и в придачу к нему еще моих маму и бабушку?! Как сказал во время Великой Отечественной войны один наш прославленный маршал: «Нечего жалеть солдат, бабы еще нарожают!»
И что же выясняется? Несмотря на все подозрения, мы по-прежнему здесь, на своем месте, никуда не девались. Как говорится, не в ту сторону надо было смотреть. А то слишком много проколов!
Да, нелегкие времена мы пережили! Хотя, возможно, наши горести касались узкой прослойки граждан СССР, тогда как остальные люди были погружены совсем в другие проблемы простого человеческого выживания. Молодой начинающей журналисткой я немало поездила по нашей необъятной родине и воочию видела жизнь в глубинке. Так что могу судить об этом не понаслышке…
С приходом М.С.Горбачева, сменившего у кормила дремучих и к тому же безнадежно больных старцев, в нашей стране наступила другая эра, – теперь мы видели на трибунах и в залах бесконечных заседаний молодых, образованных, современных, и на них возлагали все надежды. Была объявлена «перестройка», и воздух свободы стал проникать на наши просторы. Мы с Юрой с облегчением вздохнули.
Однако перенесемся обратно на вечеринку в доме у Мессбауэра. На время наша компания разделилась. Рудольф был поглощен разговором с Юрой, – они с ним бесконечно обсуждали какие-то серьезные дела. А Кристалл для развлечения гостей рассказывала всякие забавные истории о своих учениках в начальной школе, где она преподавала английский язык. Кудрявая и хорошенькая, она, как всегда, была в прекрасном настроении и своей веселостью заражала других.
Но тут на сцену вышли два новых персонажа, и все наше внимание переключилось на них. В гостиную, где мы сидели за аперитивом, вступили два рыжих, упитанных и очень похожих друг на друга кота. Ленивой походкой, хвост трубой, они направились к хозяину и стали тереться ему об ноги. Оба в ошейниках, как положено в Германии для всех оприходованных кошек. И кастрированные, чтобы ничто не отвлекало их от дома и семьи. Мессбауэр на полуслове оборвал свою научную дискуссию с Юрой и, нагнувшись к котам, льстивым и заискивающим тоном в чем-то их стал убеждать, поглаживая каждого по спине от загривка до вздыбленного вверх трубой хвоста. Коты при этом ревностно следили за тем, чтобы хозяйская рука не слишком долго задерживалась на противоположной спине, и в случае чего недовольно передергивали ушами. Рудольф скороговоркой нам объяснил, что ужинать котам еще не положено, потому что еще немного рано, но, возможно, они хотят пить? Он с тревогой взглянул на Кристалл. Что с их питьем? И с невероятно озабоченным видом бросился в кухню – проверить, есть ли в мисках вода и достаточно ли она свежая, или надо ее срочно сменить? Коты, все так же, хвост трубой, поскольку хозяин все еще не удосужился выполнить их требование, последовали за ним в кухню. Сначала было слышно, как там лилась вода, потом все стихло, и Рудольф вернулся к нам. Вернулись вместе с ним и коты и в продолжение всего обеда сидели несколько поодаль, не спуская своих зеленых, будто бы стеклянных, бусинок-глаз с Рудольфа, который время от времени что-нибудь ласковое им говорил. Я не слышала, чтобы этот великий ученый с кем-нибудь так ворковал, как со своими котами. Понятно было, кто тут, в этом доме, главный.
– Меня они слушаются, – объяснял нам Рудольф, – Но с Кристалл целая проблема. Они просто третируют ее. То им надо, на ночь глядя, во двор. То их невозможно загнать домой, когда ей надо куда-то уходить. То они начинают точить когти и драть диван, хотя прекрасно знают, что это им строжайшим образом запрещается…
И, обратившись к котам, Рудольф стал читать им нотацию, грозя, по своему обыкновению, пальцем. Коты его слушали, недовольно передергивая ушами, и, видимо, мотали слова хозяина себе на ус.
Между тем Рудольфу настало время входить в роль гостеприимного хозяина, и он торжественно провозгласил:
– Просим всех к столу! Нашим главным блюдом будет спаргел-суппе! – заранее объявил он. – Сейчас как раз сезон спаржи. И Кристалл готовит спаргел-суппе по специальному рецепту. Главное здесь – соблюдать порядок, в котором в этот суп кладутся овощи.
И Рудик с большим знанием дела начал перечислять порядок добавления в кастрюлю репчатого лука, моркови, а также этой самой спаржи и разных специй.
– Имейте в виду, имбирь добавляется в самую последнюю очередь! – сообщил нам Рудольф, грозя указательным пальцем, – его характерный жест, когда он хотел подчеркнуть свою мысль. Чего только не узнаешь от нобелевского лауреата!
– А второе у нас будет в русском духе, – заранее оповестил он нас, – отварная картошка и к ней разная закуска. Рыба, окорок, салаты, сыр.
Надо сказать, что «русский дух» в этом немецком семействе наблюдался не только за столом. Когда мы перешли в другую часть комнаты, где был накрыт десерт, мы обнаружили себя в окружении вполне приличной коллекции русского авангарда, которую не без нашей помощи долгими годами собирал Рудик. Картины, зарисовки, графика А.Зверева, В.Калинина, В. Сидура.
Все дело в том, что до того, как мы с Юрой впервые вместе выехали в Германию, в 1990 году, Рудольф был у нас в бывшем СССР несчетное количество раз. И для того, чтобы хотя бы вкратце описать его передвижения по нашей стране, которую он изъездил вдоль и поперек, нужно разложить на столе карту бывшего СССР и красными флажками отмечать, где, в каких городах и республиках, побывал наш друг. Но это мы сделаем несколько позже.
А пока что в тот день на вечеринке у Рудика мы получали множество рекомендаций, куда нам следует прежде всего поехать и какие достопримечательности осмотреть здесь, в Баварии.
Ну, конечно, очаровательную деревушку Мюрнау, где со своей любимой подругой Габриэль Мюнтер, художницей, жил Василий Кандинский (1866—1944 гг.), пока в 1914 году не вернулся на родину в Россию. Они были счастливы вместе, к этому периоду относится расцвет творчества великого художника. Ежедневные выходы на пленер, а в непогоду из маленького окна комнатушки, которую они занимали с Габриэль, Кандинский каждый раз писал совершенно разные пейзажи.
Следом за этим путешествием у нас было множество других.
Но вот мы испытали настоящий шок. В хорошем смысле этого слова. Приезжаем в городок Розенхейм – и там, в автосалоне, огромном помещении– ангаре, где обычно проходят выставки-продажи автомобилей самых разных марок и стоимости, недавно открылась всемирная выставка картин Сальвадора Дали. В этот городок Розенхейм их свезли из Барселоны, Мадрида, Вашингтона, Нью-Йорка, Мюнхена и других мест, чтобы возможно полнее представить творчество этого выдающегося художника.
Надо сказать, что творчество Сальвадора Дали нам было хорошо знакомо и раньше. Зная о том, что мой муж большой любитель живописи, а также собиратель неплохой коллекции картин советского авангарда, наши зарубежные друзья привозили нам в разные годы совершенно уникальные альбомы и каталоги его картин. И вдруг такое счастье, – перед нами воочию картины, скульптуры, графика. Мы видим перед собой шедевры: «Автопортрет в Рафаэлевском повороте», «Постоянство памяти», «Мягкие и растекающиеся часы», «Атомную Леду», «Лицо войны», «Видение святого Антония», портрет Галы, скульптурный торс Веласкеса, рисунки к сказкам Лафонтена.
Как описать словами чувства людей, которые восхищались каким-то явлением искусства лишь в отраженном мире фотографий, иллюстраций или телевизионного экрана, и вдруг, вот оно, перед вами в подлиннике! Это был подарок судьбы, и мы его приняли с большой благодарностью.
Наши друзья старались показать нам что-то прекрасное, пользуясь любым перерывом в напряженном графике работы моего мужа с лабораторией Рудольфа Мессбауэра. Так что смею думать, мы неплохо познакомились с историей Германии, ее культурой, искусством, архитектурой.
В воскресенье мы, как правило, погружались с кем-нибудь из наших друзей в машину и куда-нибудь ехали, – насколько я могу судить, этот вид отдыха немецкая публика и в повседневной жизни считает для себя единственно достойным. Расположиться на террасе с книжкой в руках – нет, это для них. Им непременно надо что-нибудь осматривать или совершать какой-нибудь поход. Чтение художественной литературы здесь, мне кажется, не является приоритетным.
Все мои старания поговорить в тот вечер у Мессбауэра о литературе не встретили в обществе активной поддержки. Имени Иво Андрича, роман которого «Мост на Дрине» в переводе на немецкий язык был издан в Германии, как и в других странах Европы, а также и в Америке, никто не знал. И даже заявление Рудольфа о том, что они с Иво Андричем получили Нобелевскую премию в один и тот же год и были вместе в Стокгольме на вручении, оставило всех равнодушными. Югославская литература была нашим немецким друзьям совсем неизвестна. Русскую классику, некоторые имена, они знали по фильмам и спектаклям: Толстого по американскому фильму с Одри Хепберн о любви Наташи и князя Андрея. Достоевского – по фильму «Идиот». Пушкина – по немецкому фильму «Евгений Онегин», не дающему ни малейшего представления ни о русском характере, ни о жизни русского дворянства. Чехову повезло больше, поскольку Товстоногов привозил в Германию из Санкт-Петербурга свой спектакль «Три сестры».