Интересная деталь. Жена Фрица Парака, Трауди, как это принято во многих профессорских семьях, когда выросли дети, на добровольной основе в качестве волонтера, пошла работать по утрам в местную библиотеку. На этой почве мы с ней разговорились, и я сказала, что немецкая литература после войны у нас в стране активно переводилась и была очень популярна. Все зачитывались романами Э. Ремарка «Три товарища» и «Время жить и время умирать». А драматургия Б. Брехта и его пьесы «Добрый человек из Сезуана», «Трехгрошовая опера» и «Карьера Артуро Уи» составили целую эпоху в наших театрах.
Трауди была искренне удивлена:
– Правда?! А у нас ничего подобного нет. Читают в основном развлекательную литературу, серьезные писатели не пользуются особенным успехом.
Возможно, это относилось к читательской аудитории их маленького городка, но об этом я судить не берусь.
Как я уже писала выше, у нас в Москве Рудольф Мессбауэр был частым гостем. Свою жену Кристалл он брал с собой не всегда. Любил иногда вырваться на свободу – и, надо сказать, не без успеха. На наш вопрос:
– А где же Кристалл? Почему она не приехала? – Рудольф неизменно отвечал:
– Ши из тичинг чилдрен! – и при этом своим характерным жестом грозил указательным пальцем.
С некоторых пор, заметив, что наш сын Максим подрос, Рудик сменил направление своих сувениров, и теперь они были адресованы не мне, а ребенку. В связи с этим я перестала получать от него в подарок модный журнал «Бурда», который на фоне нашего тогдашнего дефицита всего, что касалось женской одежды, невероятно раздражал меня своим глянцевым великолепием, и теперь привозил в подарок шоколадных зверей.
Войдя в прихожую, Рудольф озирался в поисках нашего сына, но так как Максим был, как правило, в школе, то объемная и жутко неудобная для транспортировки коробка вручалась мне со словами:
– Брокабел, бат итабел!
Максим в то время, как большинство советских детей, ограниченных в выборе игрушек, бредил машинками. Мы старались как могли пополнять его коллекцию, и большинство наших иностранных друзей действовали в том же направлении. Но не могла же я учить нобелевского лауреата:
– Мол-де, насколько вам было бы легче привезти Максиму в подарок машинку, которую можно запросто поместить в портфель, чем тащить эту коробку с шоколадным зайцем или кошкой! Вы же сами говорите, что этот сувенир, хотя и съедобный, но бьющийся.
Хорошо, что у нашего сына было так много друзей по соседству, и с помощью Сережки, Сашки и Димки все эти звери уничтожались за один присест.
Самое смешное заключается в том, что моя любимая подруга Милочка Семенова-Гольданская, жена академика Виталия Иосифовича Гольданского и дочь академика, лауреата Нобелевской премии Николая Николаевича Семенова, певица и пианистка, как-то мне пожаловалась:
– Ты знаешь, какой странный подарок привез нам Рудольф! Он нам привез шоколадного зайца! Я его чуть не разбила, потому что он дутый внутри! Ты это поняла, что он дутый? – допытывалась у меня моя дорогая подруга, которая проницательным взглядом смотрела в самую суть проблемы!
Рудольф Мессбауэр и академик Виталий Гольданский находились в тесном сотрудничестве начиная с 60-х годов, они были инициаторами создания постоянно действующего Германо-Советского семинара ученых. И, конечно, дружили семьями, поэтому немудрено, что обе наши пары должны были получать от Рудольфа одинаковые знаки внимания!
В начале визита Рудольфа Мессбауэра в Москву мы, как правило, давали ему официальный, согласованный с соответствующими органами в институте им. И.В. Курчатова прием. Прежде всего нам хотелось предоставить возможность пообщаться в неформальной обстановке Мессбауэру с академиком Евгением Павловичем Велиховым, вице-президентом АН СССР, работавшим (и по сию пору работающим) вместе с моим мужем в институте им. И.В.Курчатова – «Курчатнике», как его называют в обиходе. Мессбауэр и Велихов как раз подходили друг другу, – оба молодые, веселые, с неистощимым запасом юмора.
За столом, я помню, речь зашла о Пагуошском движении, как известно основанном в 1955 году по инициативе А.Эйнштейна, Ф.Жолио-Кюри и Б.Рассела на конференции ученых, проходившей в Канадском городе Пагуоше. Эти великие физики и математики выступили с манифестом, в котором призывали международное научное сообщество осуществлять самый пристальный контроль за вооружением, а также наложить полный запрет на использование ядерной энергии в военных целях, гарантируя тем самым мир и безопасность на планете.
С 1957 года конференции проводились в разных странах регулярно. Советские ученые активно включились в деятельность Пагуошского движения, в нем участвовали известные профессора и академики: А.В.Топчиев, Р.З. Сагдеев, В.И. Гольданский, Н.А. Платэ, С.П.Капица, А.А. Громыко, а также мой муж Ю.М.Каган.
Академик Евгений Павлович Велихов, один из постоянных деятелей советского отделения Пагуошского движения, ярко представлял нашу страну на международных встречах, способствуя сближению советских и зарубежных физиков.
– Понятно, почему я так стараюсь, – объяснял Евгений Павлович свои личные мотивы, заставляющие его столько времени и сил отдавать общественной деятельности. – В случае атомного взрыва на Земле имеет шанс выжить существо, по размерам не больше поросенка. А так как я больше поросенка, то мне ничего другого не остается, как изо всех сил бороться «за мир во всем мире»!
Как-то раз мы встретили Евгения Павловича с его женой Наташей на спектакле театра Марка Розовского «Носорог» по пьесе Э. Ионеско. В антракте Евгений Павлович, находясь под сильным впечатлением от спектакля, заметил:
– Вы видите, не зря я так много вожусь с этим Пагуошем. Всем нам приходится бороться с «носорогами»! Не то они все вытопчут вокруг!
После окончания спектакля Велиховы предложили подвезти нас на своей машине – благо мы живем в одном районе, поблизости от площади Курчатова. Всю дорогу Евгений Павлович рассказывал что-то такое космическое, – как надо передвинуть планеты и заставить их вращаться по другой орбите, чтобы они не могли помешать движению нашей Земли, или что-то в этом роде. Я слушала его, открыв рот, и была ужасно раздосадована, обнаружив, что мы уже подъехали к особняку Велиховых на Пехотной улице, и надо было расставаться.
Как это горько, что прекрасные сказки иной раз сменяются трагедией.
В апреле 1986 года грянула чернобыльская катастрофа, и Евгений Павлович оказался на передовой. В числе других наших героических спасателей он был на месте ядерной аварии, пытаясь найти способы остановить распространение радиации, смертельно опасной для всего живого. Точно такой же смертельной опасности он подвергал и самого себя. Немало наших ученых кинулось спасать человечество от ядерной угрозы, ради общего блага пожертвовав своим здоровьем, а в некоторых случаях и своей жизнью. Вечная им слава!
В будние дни, когда Мессбауэр приезжал к нам в Москву, я их с Юрой практически не видела. У них была напряженная научная программа, которой они были заняты с раннего утра и до позднего вечера. Помимо работы в Курчатнике, Рудольф активно сотрудничал с другими московскими институтами, в том числе с институтом Хим-Физики, где директором в то время был академик В.И.Гольданский, с которым они были давними и близкими друзьями, и другими научными центрами.
В один из первых своих приездов в Москву Мессбауэр посетил семинар академика Л.Д. Ландау и потом часто вспоминал о том, в какой своеобразной атмосфере этот семинар проходил. Докладчиком был кто– то из приглашенных иностранцев, – его фамилии Мессбауэр не запомнил, – и Ландау вел семинар на прекрасном английском языке. Иностранный ученый излагал свою работу, состоящую из четырех пунктов, на которые он постарался ответить. Когда докладчик закончил свое выступление, Ландау взял слово и последовательно, пункт за пунктом, опроверг его утверждения. После чего спросил:
– Может быть, кто-нибудь хочет что-то добавить? – желающих выступить, как и следовало ожидать, не нашлось, а на основного докладчика старались не смотреть – вид у него был самый несчастный.
Рассказывая эту историю, Рудольф весело смеялся, как и на все комические происшествия, которые случались с ним в Москве.
Это была единственная встреча Мессбауэра с Л.Д. Ландау.
В связи с этим расскажу один смешной эпизод.
Я, конечно, знала Льва Давидовича Ландау, – в свое время на каком-то мероприятии в Институте физических проблем им. Капицы Юра представил меня Дау, как по его настоянию физическое сообщество называло своего кумира и учителя. Дау одобрял Юру по той причине, что тот женился, когда ему было около тридцати. Дау считал, что до этих пор настоящему физику надо заниматься только наукой. Жениться, по мнению Дау, надо было на красавице, потому что любовь все равно вскоре пройдет, так уж лучше смотреть оставшееся время на красавицу, чем на какую-то мымру. Словом, как говорил герой известного произведения —
Я сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас…
Между тем у самого Дау к женщинам был повышенный интерес. И существовала специальная таблица, в которой Дау проставлял знакомым дамам очки (кажется, по пятибалльной шкале), исключительно по признакам внешних достоинств. Женатые мужчины делились у него на «красивистов», «ножистов» и «душистов». Себя Дау относил к «красивистам», поскольку его жена Кора была, безусловно, красавицей. Юре достался титул «душиста», таким образом, я попала в третью категорию. Несмотря на это, Дау при встрече любил переброситься со мной парой слов и над чем-нибудь посмеяться. Я всегда ждала от него саркастической реплики в чей-нибудь адрес для затравки разговора, который обычно проходил у нас в юмористическо-ироническом плане, но вдруг однажды он меня спрашивает совершенно всерьез:
– Таня, у вас есть какая-нибудь симпатичная подруга?
Видимо, с женой-красавицей иной раз ему становилось скучно.
– Подождите, подождите… Одна моя подруга недавно рассталась с мужем…