– Красивая?
Этого вопроса от него, естественно, надо было ждать.
– По-моему, очень…
– Так почему же вы меня с ней не познакомите?
В самом деле, почему бы мне мою подругу, назовем ее «Людочкой», не познакомить с Ландау? Ее муж, с которым они по какой-то вздорной причине развелись, тоже носит весьма громкую фамилию, так что будет одно к одному. Назначили встречу. Мы с Юрой временно, в ожидании своей квартиры, жили у моей мамы в Лаврушинском переулке, и Дау туда явился минута в минуту. А Людочка опаздывала.
Дау поглядывал на часы. Он всегда торопился. Ухаживать за женщиной – это святое, но и время зря тратить нельзя. Минуты уходят, а глобальные проблемы стоят. Мы пили чай, чувствуя, как в Дау нарастает напряжение.
– Точность – привилегия королей, – изрек он свой любимый афоризм. – Это касается не только мужчин, но и женщин.
Но вот звонок в дверь, и появляется моя подруга. Она сразу же произвела на Дау самое благоприятное впечатление, и, посидев с нами для приличия некоторое время, он заявил, что давно мечтал посетить Третьяковскую галерею, и приглашает Людочку составить ему компанию. Благо, Третьяковская галерея тут под боком. С этим Людочка тотчас же согласилась, и они удалились.
Дальнейшее я знаю с ее слов.
На следующий день Дау ей позвонил и пригласил в кино. И тут его подвело то же самое. Нетерпеливость. Он считал, что предварительный этап ухаживания надо сократить, для экономии времени, до минимума, и сразу же приступить к главному. А Людочка с этим не соглашалась. Мы уговаривали ее, внушали моей подруге, что за ней ухаживает гениальный ученый, и может быть, он в чем-то своеобразный, но это надо ему простить. Однако никакие уговоры не помогали. Видимо, в теории Дау относительно того, как надо строить отношения с красивыми женщинами, была какая-то погрешность. И вот она-то и погубила задуманную нами интригу. Как говорится, не за свое дело никогда не берись!
Судьба немилостиво обошлась с гениальным физиком нашего времени. Всем известно, что Ландау попал в ДТП и едва в нем не погиб. Удар со встречной машиной пришелся как раз в тот угол, где он сидел, и потому хрупкий по своему строению Дау получил травмы почти не совместимые с жизнью. Некоторое время он находился на грани смерти. Его спасали всем миром: международное сообщество врачей, ученых, летчиков, водителей, друзей. Врачи, медсестры, нянечки, сотрудники Института физических проблем, где он работал, и его ближайший друг и соавтор, академик Евгений Михайлович Лифшиц не отходили от него сутками. Жены сотрудников готовили по очереди еду. Дау вытащили всеобщими усилиями буквально из небытия и на несколько лет продлили его физическое существование на этом свете. Когда он немного пришел в себя, Юра заскакивал к нему в палату:
– Дау, скажите, как вы себя чувствуете?
– Привет! – вполне внятно отвечал ему Дау, по-видимому, узнавая. – Только про науку не надо! Интегральчик мы с вами возьмем как-нибудь потом…
Это «потом» никогда не наступило. Впереди Ландау ждала Нобелевская премия, которую ему вручали, что было впервые за все время ее учреждения, в больнице. Осознавал ли он, что с ним происходит? На этот вопрос нет ответа.
Но вернемся к главной теме нашего повествования. Итак, наступало воскресенье, и это было то самое время, когда Рудольф стремился погрузиться в самую пучину нашей внутренней московской жизни. Главной его целью было как-нибудь избавиться от опеки вездесущего сопровождающего. Обычно Рудольф от него отрывался и оказывался в свободном плавании.
Чаще всего мы возили Рудольфа к кому-нибудь в гости. К Зое и Илье Михайловичу Лифшицам или к Тане и Сергею Капицам.
– У вас есть какие-нибудь знакомые, которые не «академики» и не «Капицы» – спрашивал нас Рудольф после этих посещений, где ему был оказан самый радушный прием. Жизнь «академиков» была ему более или менее понятна. А вот как живут другие?
И мы везли его к нашим приятелям, Яше и Фриде. Они не «академики» и не «Капицы». Яша (его уже нет в живых) был студенческим товарищем и однокурсником нашего старшего брата Бобы, но младшего, Юру, он, кажется, любил не меньше. Не было такого предпраздничного вечера, когда бы Яша с Фридой не появлялись у нас на даче на своей подержанной «Победе», чтобы встретить с нами Новый год, или отпраздновать Первое мая, Пасху, или чей-нибудь день рождения. Вместе с ними мы совершали наши героические походы в горы, а на равнине общались и в праздники, и в будни.
Яша Рубинович, имея неуживчивый характер и привычку высказывать свое мнение об окружающих, невзирая на чины и занимаемые должности, а возможно, и еще по каким-то причинам, должен был уйти из института, где он работал, и заняться частным интеллектуальным бизнесом: он готовил по физике и математике абитуриентов, поступающих в вузы, и все его ученики нормально сдавали экзамены и попадали в институт. Его жена, Фрида Славинская, технарь по образованию, однако художественная натура увела ее далеко от ее профессии, и одно время она в паре с Евгением Леоновым выступала на подмостках театров, но помимо этого она пишет стихи.
В их миниатюрной квартирке в кооперативе «Лебедь» у Речного вокзала все необходимое рационально размещалось и было очень уютно. И Рудольф, этот наш любитель «хождения в народ», прекрасно чувствовал себя в их пятиметровой кухне, и мы прекрасно провели время в тот вечер, хотя хозяйка и была застигнута врасплох.
Мессбауэр обожал экспромты. И временами уставал от бесчисленных званых приемов.
Еще один любимый маршрут приводил нас под вечер в ателье к знакомым художникам, у которых собиралась компания людей разных профессий и положения, знаменитых и не особенно, однако объединенных общим стремлением – сменить казенную обстановку официальных учреждений, где они проводили рабочий день, на раскованное общение в свободной среде служителей муз и искусства.
Когда Н.Силис, В.Сидур и В.Лемпорт были еще вместе, их мастерские находились в полуподвале углового дома на Комсомольском проспекте, напротив церкви Св. Николы в Хамовниках. Семнадцать ступеней вниз, и вы попадали как бы в другой мир, отгороженный от советской действительности всей толщей стен и перекрытий громады «сталинского» многоэтажного здания. Там, среди водопроводных и канализационных труб, среди сплетения электропроводов, кипела бурная жизнь, создавались шедевры – целые направления графики, рисунка, керамики, пластического искусства. Они возникали, вопреки догмам «социалистического реализма», из ничего, из воображения мастеров ваяния и живописи. Свобода творчества была единственным их законом, понятно поэтому, что ни о каких выставках, каталогах и вернисажах нечего было и мечтать. Как сказал поэт:
Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
Но в этом подполье ни о каком общественном успехе, разумеется, и не мечтали. Это было самовыражение художников в чистом виде. Без оплаты труда. Без признания таланта. Без права открыто показывать свои произведения зрителям. Эта ассоциация по названию «ЛеСС», созданная по их личной инициативе, была основана после смерти вождя в 1956 году и распалась в 1968 году, когда стало понятно, что вместе им тесно – каждой творческой индивидуальности нужно отдельное пространство.
А пока что они были вместе. Друзей здесь встречали с неизменным радушием, а новые пришельцы, как правило, надолго становились на прикол в этой гавани.
И вот мы с Рудольфом, протиснувшись в узкий проем и обогнув выступающий угол довольно объемных труб, вступили в помещение мастерской. На нас со всех сторон смотрели изваяния, высокие и небольшие, выточенные из белого и черного камня, а иной раз из дерева. Они пристально вглядывались в нас, как будто бы хотели сразу же узнать, какое впечатление они на нас произвели. Они взывали, требовали ответа, будоражили чувства, смущали совесть – и к горлу неотвратимо подкатывались рыдания…
Сколько раз бывала я в этой мастерской! Мы с моим мужем появились здесь вскоре после того, как тогда еще трио Лемпорта, Силиса и Сидура спустилось сюда, чтобы провести здесь свои лучшие годы расцвета творчества. В интервью немецкому издателю нескольких уникальных каталогов скульптора, Карлу Аймермахеру, Вадим Сидур говорит: «Двадцать один год назад (интервью датировано октябрем 1977 года, подвал возник в 1956 году. – Т.В.) я впервые спустился вниз по семнадцати ступенькам и очутился в своем подвале. Если бы я не говорил эти слова, а писал, то обязательно написал бы Подвал с большой буквы, такое значение приобрело в моей жизни это Подземелье…»
При реконструкции Кутузовского проспекта пришлось потеснить ограду стоящей напротив церкви св. Николы в Хамовниках, и часть ограды, сложенной из известняковых блоков, Сидур перетащил к себе в мастерскую – рассказывает дальше в своем интервью Вадим.
«И вот именно из этих камней, – говорит он, – в какой-то степени неожиданно для самого себя, я вырубил несколько скульптур, совершенно отличающихся от того, что я делал перед этим, и можно вести отсчет, считая их НАЧАЛОМ… Головы и фигуры, высеченные мною из камней церковной ограды…»
Это мистическое Начало нового этапа, определившее дальнейшее направление творческих поисков мастера, думаю, не стоит связывать с его религиозностью. Вопрос о его внутренней вере глубоко волнует Вадима Сидура, и в том же интервью своему издателю он совершенно определенно высказывается по этому поводу:
«Под религиозным… я понимаю христианские заповеди, ибо до сих пор люди не смогли сформулировать ничего более человечного. Я не верю, что не все кончается земной жизнью. Я знаю, что умрут ВСЕ и НЕ ВОСКРЕСНЕТ НИКТО, и в этом я вижу высшую демократичность истинно божественного НАЧАЛА».
Приняв христианские заповеди для себя как свою основную религию, скульптор живет и работает, руководствуясь ими. Ему, восемнадцатилетним парнишкой в чине младшего лейтенанта, командиром пулеметного взвода оказавшемуся на передовой, тяжело раненному и изувеченному, свыше был дан ясный знак и под мирным небом послевоенного времени продолжать борьбу со ЗЛОМ и НАСИЛИЕМ.