– О, Боже мой!.. Да я… Да как можно обо мне… Да ничего подобного, уважаемый, не было! Клянусь Богом!
– Ну, дорогой, Бог тут совсем ни при чем, а только я ее обратно в свой дом принять никак не могу!
Все то время, пока шел этот разговор, Айкуш стояла за спиной у Альпика, притулившись к его плечу, и не разомкнула уст.
Дверь перед ними захлопнулась.
Что было делать Альпику?
Как порядочный человек, он прежде всего снял для Айкуш комнату и стал ее всячески опекать.
А девчонка оказалась до того прелестной и милой, никакого нытья, никаких упреков и слез. Гнев отца не подлежит обсуждению, это святое, отец всегда прав. Надо как-то выходить из положения. И Айкуш старалась приободрить своего попечителя, который почему-то впадал в непонятную грусть. А она была все так же весела и приветлива.
Между тем в очередной раз, уходя от нее домой, Альпик в унынии подсчитывал свои годы – на сколько лет он ее старше? Выходило… Нет! Лучше об этом не думать! И Альпик понуро плелся к себе.
Но, наверное, неспроста промолчала девчонка в тот день, когда отец захлопнул перед ними дверь, – что-то уже тогда сложилось в ее хорошенькой головке.
Случилось так, что однажды Альпик все-таки задержался у нее до утра, и вот уже несколько десятилетий, как они вместе, неразлучны и счастливы.
Надеюсь, мои дорогие, вы не рассердитесь на меня за этот рассказ о вашем прекрасном союзе!
Надо ли говорить о том, какое значение имело для наших армянских друзей общение с одним из выдающихся представителей мировой современной физики?!
А для Рудольфа Мессбауэра поездка в Армению была одной из последних. Немало всего повидал он в нашей тогдашней стране, немало и мы вместе с ним поездили по городам и весям. К сожалению, каждая история имеет свое завершение. И мы к этому подходим.
На спаде…
Траектория полета этой блистательной биографии, набиравшей высоту на наших глазах, была прервана буквально в один день.
Как говорится, хорошо там, где нас нет.
По законам ФРГ лица, достигшие 65 лет, должны выйти на пенсию. Насколько мне известно, у них на Западе прощание с будущими пенсионерами не обрамляется никакими торжественными проводами с напутственными речами относительно «заслуженного отдыха» и дарением именных наручных часов «Победа».
Для Рудольфа Мессбауера было сделано редчайшее исключение, и он оставался на своем боевом посту до шестидесяти семи лет – двухлетняя надбавка нобелевскому лауреату, ученому с мировым именем. Но вот наступило 31 января 1996 года, день рождения Рудольфа Мессбауэра, и ему стукнуло 67 лет. В этот день он, как всегда, явился в свою лабораторию, прошел к себе в кабинет – и обнаружил… Что стол его занят его ближайшим сотрудником, отныне назначенным на должность, которую до сего утра занимал Рудольф, а его бумаги связаны в пачки и перенесены в другое помещение. Только вот стола пока нет. Но, видимо, будет. Надо надеяться.
Мессбауеру ничего не оставалось делать, кроме как, развернувшись на сто восемьдесят градусов и сказав, что он очень спешит, покинуть Технический Университет, где он много лет проработал на факультете инженерной физики, созданном по его инициативе и при самом активном его участии.
Непонятно было одно: куда ему теперь спешить? Это был самый главный вопрос.
Мы довольно часто общались с ним на этом переломном этапе. Сотрудничество моего мужа с мюнхенским физическим сообществом продолжалось, и мы регулярно приезжали в Мюнхен.
Настроение у Рудольфа было неровное (записи в дневнике, относящиеся к октябрю 1997 г.) «Правительство Германии недавно отказало Мессбауэру в субсидиях, которые он запросил для осуществления своего нового научного проекта, и Рудольф страшно негодует по этому поводу. Он критикует политику Германии и считает, что уровень жизни в стране снижается». Вскоре после этого болезненного для самолюбия Мессбауэра отказа последовало согласие правительства Баварии удовлетворить его запрос, и Рудольф воспрял духом. Он сообщил Юре, что в настоящее время занят больше, чем когда бы то ни было, во всяких международных комиссиях и комитетах, к сожалению действующих вне ФРГ, в других странах Европы.
– Работаю навынос! – говорил он, смеясь.
– Это все общественные должности, или вам платят? – поинтересовался Юра.
– Платят, и еще как! – Это обстоятельство исключительно радовало Мессбауэра.
Хотя по виду Рудольф несколько обветшал, но за столом витийствовал, как и прежде, однако было заметно – теперь его слушали не так благоговейно, как раньше, и даже осмеливались возражать. Иной раз по принципиальным вопросам. Например, по вопросам образования. В связи с наплывом в Германию иностранных студентов предлагалось все курсы лекций вести на английском языке.
– Ничего плохого я в этом не вижу! – заявлял Мессбауэр. – Это будет прекрасно, если интеллектуальное, образованное общество будет говорить на одном языке, который станет интернациональным средством общения.
На это Фриц Парак восклицал с резкими интонациями в голосе;
– Я, как налогоплательщик, не намерен учить английскому приезжих! В особенности турок! Пусть они учат немецкий, раз они хотят у нас жить! Они должны понимать, что находятся в Германии!
Словом тут нашла коса на камень, и никто от своего мнения не отступил.
Ропот по поводу чрезмерного наплыва мигрантов в страны Европы раздавался уже в те далекие девяностые годы не только в Германии. Жена одного нашего близкого друга, преподавательница начальной школы, рассказывала нам, что уровень образования в начальной школе у них, в Голландии, постоянно снижается, из-за того, что дети мигрантов не в состоянии усвоить программу первых классов.
Кристалл тоже проявляла строптивость. Куда девалась ее очаровательная улыбка с ослепительным блеском ровных мелких зубок, с которой она, бывало, встречала браваду своего мужа относительно его успеха у женщин. Теперь она воспринимала ее с недовольной гримасой и покачивала своей кудрявой головкой.
– Какая очаровательная экскурсоводша была у нас в Новгороде! – повествовал Мессбауэр – Ей было двадцать с небольшим. Вот это замечательно. Это самый хороший возраст для женщин, а после женщин следует менять! Какая может быть Венера после тридцати – ее надо задвинуть в дальний угол! – сообщал Рудольф свои наблюдения. Все вокруг весело смеялись, но Кристалл хмурилась и всем своим видом показывала неудовольствие и раздражение. Видно, ей сильно надоели высказывания Рудольфа насчет недолговечности женской красоты.
Кстати говоря, весь успех Мессбауэра у нашей милой экскурсоводши в Новгороде, куда мы с ним ездили вдвоем, без Юры, с одним сопровождающим, заключался в том, что он нас с ней поил чаем в каком-то буфете и спросил эту славную девчушку, что она больше всего любит:
– Пирожные! – ответила она без заминки.
Но пирожных в буфете не оказалось. Пришлось заменить их имеющимися в продаже леденцами. Ну, совсем, как у Зощенко! Помните незабываемую реплику кавалера, который останавливает девушку, потянувшуюся рукой ко второму пирожному:
«– Ложи взад!»
Перемены в отношениях к Рудольфу проявлялись со всей очевидностью. Теперь к нему не относились как к «неприкасаемому», которому запрещалось возражать, обращаться к нему с какими-то вопросами, прерывать его речь, когда он впадал в свои нескончаемые монологи, и даже приглашать его запросто в гости. Не с нашей ли легкой руки известный немецкий физик, академик Баварской АН Герберт Вальтер и его жена Марго первыми в научной среде пригласили Мессбауэра к себе домой на прием, и он на это приглашение с готовностью откликнулся. Лиха беда начало, потом эти приглашения посыпались как из рога изобилия.
Последний раз в России Рудольф Мессбауэр вместе с Кристалл были, когда Курчатовский институт устраивал международный семинар в связи с семидесятилетием моего мужа, – это было 6 июля 1998 года. Из иностранных гостей были приглашены ученые: Роджер Элиот, Великобритания; Зигхарт Фишер и Рудольф Мессбауэр, ФРГ; Фреди Завадовский, Венгрия; Карло ди Кастро, Италия; Ек Вальравен, Голландия; Тони Легет, США, Берт Халперн, США. Некоторые из них были с женами.
Нашу научную общественность представляли с женами: Ж. Алферов, В. Гольданский, Н. Пономарев-Степной, Н. Платэ, В. Гинзбург, Е. Велихов, С. Капица, А. Ларкин, В. Покровский, В. Фортов, А. Румянцев, Л. Максимов, наш сын Максим Каган с нашей невесткой Таней. И множество друзей с женами и без: Юлиу Эдлис, Борис Жутовский, Владимир Кассиль, Михаил Носов, Яков Рубинович, Александр Мамут и, конечно, наши ближайшие родственники – Борис Каган с женой Наташей и сестра Елена Ржевская.
В приемном зале Курчатовского института происходил банкет. Все было очень красиво, – море цветов, угощение в духе Курчатника, – прекрасное приготовление и невероятное разнообразие блюд. Столовая Курчатовского института всегда славилась своей кухней и изобилием.
Роль тамады взял на себя академик Евгений Павлович Велихов. Он блестяще вел вечер – с юмором, элегантно, никого не забыв. Именинник держал ответное слово. Он говорил об особой атмосфере института Курчатова, где никогда не наблюдалось интриг, взаимной ревности и чинопочитания. Но главное – здесь собраны талантливые люди, которые самоотверженно трудятся ради процветания и прогресса современной науки. Их имена известны далеко за пределами нашей страны, и мы можем по праву ими гордиться.
Стены зала приемов Курчатника украшали шаржи, нарисованные ближайшим сподвижником юбиляра, Леонидом Александровичем Максимовым, ныне членом-корреспондентом РАН, необыкновенно талантливым художником. За столом читались вирши. Авторы почему-то решили скрыть свои фамилии, но я подозреваю, что это коллективное творчество доктора физико-математических наук А.Козлова и доктора физико-математических наук К.Кикоина, ближайших сотрудников, как и Л.Максимов, моего мужа. Оду, выдержанную в торжественном стиле, предваряет эпиграф: «Остановись, мгновение, я прекрасен!» Ода отражает основные этапы жизни и научной деятельности юбиляра. Так и хотелось бы привести ее целиком, но придется ограничиться небольшой выдержкой.