И гены сделали свое.
Родился сын, со мною схожий.
Во всем подобие мое,
Такой же гениальный тоже.
Теперь обеими горжусь —
Собой и им, рожденным в муках,
И пуще прежнего тружусь
В несущих славу мне науках.
Браво анонимным авторам!
Но самые интересные события разыгрались на следующий день.
После приема в Курчатовском институте мы с Юрой устраивали обед для иностранных гостей у себя на даче, в подмосковном поселке Ново-Дарьино. Для этой цели институт выделил микроавтобус с водителем, который должен был привезти всех гостей к обеду. Утром, едва наша семья успела закончить завтрак и встать из-за стола, как на пороге нашей дачи появились гости.
– Привет! – подавляя изумление, встречаю я их на пороге. – Как замечательно, что вы так рано приехали!
– Рудольф сказал, что раз погода хорошая, надо сразу же ехать!
– Вы уже позавтракали?
– Конечно, нет, потому что в гостинице буфет еще не работает!
«Ну, и ну, – пронеслось у меня в голове. – Какое счастье, что борщ я сварила еще накануне. Но как мне быть с завтраком?»
Не успела я сообразить, за что приняться, как в дверях показалась фигура тети Кати из соседней деревни, которая по воскресеньям носила нам творог и сметану.
– О! СмЕтана! – с невероятным воодушевлением воскликнул наш друг Рудик, большой эксперт по части русской национальной кухни. На Западе, как всем известно, такой продукт не производится. – СмЕтана, ит из файн!
И таким образом, незапланированный завтрак прошел на «ура», так же как и борщ, последовавший на обед.
Сидим мы, несколько разомлевшие на нашей терраске, после обеда, попиваем чай.
И тут вдруг на террасу без всякого приглашения врываются двое молодых людей весьма внушительной внешности и в невероятно возбужденном состоянии.
– В чем дело?! Кто вы такие? Мы, понимаете ли, cейчас несколько заняты, мы принимаем иностранных гостей, нельзя ли отложить ваш визит, скажем, на завтра?!
Скажу вкратце. Оказалось, что молодые люди – это те самые «новые русские», которые скупили земли за нашим участком, они хотят нас несколько потеснить и к тому же превратить прогулочную тропу, проходящую вдоль нашего забора, в проезжую дорогу.
– Во-первых, успокойтесь, – пытаюсь я урезонить наших гипотетических соседей.
– Давайте мы с вами все решим мирным путем. Столбы от нашего забора, если вы настаиваете, мы можем передвинуть, как только найдем для этого рабочую силу. Что касается прокладки на месте прогулочной тропы проезжей дороги, то правление нашего поселка никогда на это не согласится. Так что обращайтесь в контору.
Однако парни ничего не слушают и грозят нам всяческими неприятностями, если мы тотчас же не выполним их требования.
– Ну, это мы еще посмотрим, кто тут будет свои порядки устанавливать! Мы за эту землю деньги уже заплатили, так что никакое правление нам не указ!
Разговор продолжался в том же духе, пока молодые люди, все так же воинственно настроенные, не решили перенести свои боевые действия в контору, которая по воскресеньям была как раз открыта для посетителей.
Мы с Юрой вздохнули с облегчением. «Уф-ф!» Просто гора с плеч спала, когда эти разъяренные парни покинули террасу. Совершенно непонятно, каких выходок от них можно было ожидать. Зато наш друг Рудик был в восторге: еще бы, такое приключение на даче у Каганов! Конечно, ему приходилось слышать об этих самых «новых русских», а теперь вот, пожалуйста, явление в лицах. Не надо в кино ходить.
– Вот этот, здоровый детина, который вошел вслед за первым, – уверял нас Мессбауэр, – был вооружен. Точно, точно, он был вооружен! Я видел, что у него за поясом револьвер, когда стоял за ним сзади. Он у него прямо из-за пояса торчал! Потрясающе! Эти «новые русские», действительно, озорные ребята!
Ничего опасного в угрозах этих парней наш Рудик не видел. Мол, так, запальчивость молодости! Но какая при этом наглость и самоуверенность!
Совсем по-другому реагировали на вторжение «новых русских» к нам в дом остальные наши гости. Они были явно встревожены спектаклем, разыгравшимся у них на глазах. Ничего себе соседство предстоит Каганам!
Должна признаться сразу, соседство это не состоялось. Парадокс нашей жизни заключается в том, что с тех самых пор и по сей день мы этих двух «новых русских» в глаза не видели. Купленные ими земли, огороженные и необитаемые, так и стоят без хозяев и зарастают лесом и бурьяном. Что об этом можно подумать? Видимо, судьба забросила этих скандальных парней куда-то очень и очень далеко. Появятся ли они когда-нибудь в наших краях или нет – кто знает? И в каком качестве?
Да, недаром девяностые годы славятся у нас, как «лихие». Еще бы! Мы в одночасье пережили распад бывшего СССР, смену власти и крутой поворот «развитого социализма» к рыночной экономике. Непонятно, состоялся этот поворот или нет, но мы все еще льстим себя надеждой, что когда-нибудь все-таки обретем стабильность и покой.
На следующий год, уже один, Рудольф Мессбауэр снова наведался к нам на дачу. Он убедился в том, что все здесь по-старому, «новые русские» исчезли без следа, зато у нас в доме появился новый обитатель. У нас родился внук Саша, спасибо нашим детям, Тане и Максиму. Когда его увидел Мессбауэр, Сашка еще не ходил, только очень быстро ползал и даже залезал по крутой деревянной лестнице на второй этаж в кабинет к своему деду. Мы все ужасно этим забавлялись, потому что зрелище это было невероятно смешное. Сашка ползал, как ящерица, виляя несуществующим хвостом, быстро переставляя коленки и пристукивая ладошками об пол. Рудольф, к детям, вообще-то, более или менее равнодушный, и то с умилением наблюдал за этим ползающим ребенком. Видно, Сашка произвел на Рудика большое впечатление.
После, в Мюнхене, он рассказывал о нашем внуке одному своему другу, заядлому туристу, симпатичному старичку лет восьмидесяти пяти, с которым до недавнего времени они ходили в походы:
– Я думал, ты у нас, Ханс (кажется, так его звали), самый шустрый по горам лазить. А на самом деле я видел одного ребенка, внука Каганов, СашкА, так он еще быстрее тебя лазает! Так что тебе смена растет!
Теперь походы отошли у них в прошлое. Да, мы в этом наглядно убеждались каждый раз, когда после некоторого перерыва снова приезжали в Мюнхен.
4 декабря 1999 года я пишу у себя в дневнике:
«Герберт Вальтер пригласил нас на сессию Баварской Академии наук.
Мы поджидаем Рудольфа и Кристалл возле станции метро. И видим – навстречу нам, держась под руки, медленно движется пожилая пара. Он в бушлате темно-зеленоватого сукна на деревянных пуговицах, махровый шарф закрывает подбородок, кепка надвинута по самые брови, а на ногах у него что-то вроде наших «алясок» с меховой оторочкой. «Аляски» больше всего смахивают на боты. Наша подруга Кристалл тоже облачена во все зимнее, на голове капюшон, она поддерживает Рудольфа, стараясь идти с ним в ногу.
Раздевшись в роскошном вестибюле Академии, Мессбауэр оказался в смокинге с белым пластроном и при белой бабочке. На ногах у него между тем оставались все те же «аляски». Поверх смокинга через плечо был надет нагрудный знак Академии наук Баварии – широкая муаровая лента в бело-голубую полосу, с больший эмалевой бляхой внизу. Бляха, типа ордена, была тоже бело-голубых тонов и с гербом Баварии. Герб сиял яркой позолотой. Кристалл, критическим взглядом окинув своего мужа, кинулась снимать с него эти величественные знаки отличия, которые и правда резко контрастировали с его отороченными мехом ботами».
Теперь Кристалл была хозяйкой положения. Она заплатила немалую цену за свою любовь, молоденькой девчонкой влюбившись в женатого и к тому времени обремененного тремя детьми человека, не пожелавшего увеличения семейства, перенесла длительную разлуку с ним, вынужденная покинуть неласково принявший ее Гренобль и, наконец, дождавшись его в Германии. Шло время, и они поменялись ролями. Теперь он нуждался в ней, как никогда, и не мог без нее обойтись.
– Как будет то-то, и то-то по-английски? – толкал он ее под бок.
– Кто это такой, который только что со мной поздоровался? – шептал он ей на ухо.
Прием в Баварской Академии наук проходил на самом высоком уровне.
Торжественный, недавно отреставрированный зал украшен цветами, академики выступают с длинными речами, в перерыве между речами оркестр играет классику, шампанское, угощение а-ля фуршет, кофе.
К нашему удивлению, Рудольф Мессбауэр не выступал. Он сказал, что после простуды у него болит горло. В последнее время он стал часто побаливать. Заметно было, что он как-то отстраненно слушает разговоры вокруг. На вопросы, которые ему задают, отвечает одним и тем же: «ja!», «ja!».
– Рудольф, вы помните наше путешествие в Баку и Душанбе?
– Ja! ja!
– Рудольф, вы помните, как вас награждали почетной грамотой Российской Академии наук, а в футляре ничего не оказалось?
– Ja! ja!
И на этом все, больше от него ничего не добьешься. Теперь он уже не смеялся, как раньше, своим серебристым рассыпчатым смехом. И все чаще замыкался в себе.
В следующий наш приезд мы были расстроены еще сильнее. Это было спустя несколько лет. Запись в дневнике относится к 15 ноября 2003 года. Мы в гостях у Фрица и Трауди Парак. Фриц активно занимается наукой, Трауди каждый день по несколько часов проводит в библиотеке. Дети выросли, и все у них благополучно. Эта пара благоденствует.
Мы сидели в гостиной за аперитивом, когда приехали Рудольф и Кристалл.
Ужас! Мы были потрясены произошедшей в них переменой. Мы уже знали, что Мессбауэр серьезно болен, но этот его вид…
Увидев их, я вскочила и бросилась к ним поздороваться. И мы с Рудольфом, чего раньше у нас не было в заводе, обнялись, и прильнули друг к другу, и несколько минут так стояли без слов – это была дань былой дружбе, которая украшала собой наши лучшие годы.
Из дневника:
«Лицо одутловатое и бледное, глаза почти заплыли, сам он заметно похудел. Особенно исхудали руки. Это сразу бросается в глаза. Встает с трудом, такое ощущение, что он почти спит и не участвует в общем разговоре. Когда начинает сильно клевать носом, Кристалл его будит: «Ку-ку!» И толкает в бок».