Здесь он разработал свою знаменитую теорию рассеяния и предсказал явление, получившее название «Аномалии Кона». Нобелевской премией оно было отмечено лишь много лет спустя, в 1998 году.
К тому времени, получив гражданство США, Уолтер Кон обосновался на постоянное жительство в Санта-Барбаре и занимал пост руководителя National Science Foundation-s Institute for Theoretical Phyisics, Univtrsity of California.
Во второй части автобиографии, написанной в стихах и названной им «Аппендиксом», Кон пишет:
Сложил я песен две плюс пять,
Чтоб путь свой описать.
Мне испытания с лихвой
Были начертаны судьбой…
Теперь я живу в Санта Барбаре,
Как царь коронованный физики.
Наверное, победой политики
Мой путь объяснят аналитики…
Самоирония и юмор никогда не покидают Уолтера Кона.
С Уолтером Коном мы познакомились в 1974 году, когда в Москве проводился американо-советский семинар по физике. Этот семинар продолжался несколько лет и проходил попеременно то в США, то в СССР. В те времена выезд в Америку для моего мужа, который работал в Институте Атомной Энергии, был закрыт до той самой поры, пока в нашей стране не наступила благодатная пора «перестройки». В тот раз мы пригласили к себе в гости целую компанию иностранных физиков, принимавших участие в семинаре, – Д. Пайнса (США), С. Херринга (США), У. Кона (США) и наших русских друзей с женами – Льва Горькова с Лялей и Алексея Абрикосова с Ани.
Мы от души веселились на нашем вечере, настроение было приподнятое, были оживленные разговоры, шутки, смех, – все мы тогда были еще молоды и всегда были рады собраться вместе, обсудить последние новости, посмеяться, потанцевать. Этот наш прием мне запомнился еще и потому, что на следующий день я улетала в туристическую поездку во Францию с группой писателей (к тому времени я была принята в Союз писателей). Тогда такие поездки были невероятной редкостью и рассматривались как подарок судьбы. Дэвид Пайнс немедленно дал мне телефоны своих друзей в Париже и сказал, что он непременно предупредит их о том, что я буду звонить, и попросит их куда-нибудь меня сводить. Так оно и было. В Париже я встретилась с его друзьями, очень милой молодой парой, которые оказали мне такое внимание, как будто бы я была их близкая подруга. Тогда же в ресторане на Монмартре я впервые попробовала устрицы. И страшно разочаровала друзей Дэвида Пайнса потому, что устрицы мне не понравились…
Через некоторое время У. Кон прислал нам фотографию, которую он сделал на том вечере, – на ней запечатлен Дэвид Пайнс, мой муж и наш сын Максим, в то время ему было 14 лет. На обороте фотографии надпись:
“Dec. 74
Dear Kagans,
Here is a small suvenir of the great party at your home.
I wish you all a happy holiday!
Sincerely,
Walter”
Но времена меняются. Мы стали выезжать с Юрой на Запад по его работе и регулярно встречались с Уолтером. И вот, наконец, в 1997 году мы оказались в Америке, в Калифорнийском Университете, в Санта-Барбаре. И увидели своими глазами это здание с торжественной надписью на фронтоне: “Walter Kohn Hall”.
На дворе стоял май месяц, и мы, специально выбрав это время года, чтобы провести «весну в Калифорнии», соответствующим образом снарядились: легкие светлые брюки, шорты, майки. И были сильно опечалены, ибо чуть ли не каждый день лил дождь и мы в своих майках и шортах дрогли от холода. На помощь пришел все тот же Уолтер: Юра получил от него пару свитеров, а я от его жены Мары шикарную теплую кофту, которая служила мне одновременно плащом, пальто и халатом и буквально спасла меня от какой– нибудь жуткой простуды.
Но почему же это так подвел нас калифорнийский климат? Оказалось, что один раз в семь лет холодное течение Эль-Миньо приближается к берегам Калифорнии и приносит с собой стужу и сырость, совершенно не типичные для этого времени года. Нет, не все у них там безоблачно, на этом американском континенте.
Незабываемое впечатление произвел на нас дом Мары и Уолтера. Расположенный высоко на взгорье над океаном, он всеми своими окнами и террасой смотрит на бескрайние водные просторы и раскинувшийся внизу городок Санта-Барбара. Место действительно святое. Стараниями Мары сад, спускающийся уступами вниз, превращен в райский уголок, где цветут и благоухают все цветы Калифорнии и в особенности розы. В доме уют и живописность, отражающие дух хозяев этого жилья. Много картин, альбомов, фотографий. Мара страстный проповедник художественного наследия своего отца и потому занята изданием каталогов, устройством выставок и пр. Выше я писала о том, что помимо научной деятельности, отец Мары, Вишняк, был выдающимся фотохудожником. Чем-то в подходе к изображению своих моделей он близок к художественному методу известного нашего мастера фотопортрета 20—30-Х годов прошлого столетия М. Наппельбаума.
Дом Уолтера Кона и Мары расположен на приличном расстоянии от Института.
– Но тут, к счастью, ходит автобус! – говорит нам Уолтер.
– Зачем вам автобус? – удивляемся мы. – Ведь вы отлично водите машину!
– Но я по средам и пятницам езжу на работу на автобусе.
И мы в очередной раз поражаемся необыкновенной личности нашего друга. Поскольку в основе мировоззрения Уолтера Кона лежит ощущение своей персональной ответственности за все происходящее на этой земле в глобальном масштабе, он несколько раз в неделю не ездит на своей машине, а пользуется городским транспортом. Чтобы уменьшить количество вредных выхлопов, отравляющих атмосферу. В этом смысле знаменательно письмо, которое он прислал моему мужу. Уолтер Кон увлечен идеей получения и преобразования для практического применения солнечной энергии. Вот, что он пишет в своем письме.
«17 января 200 6 года.
Дорогой Юрий!
…Несмотря на то, что Россия в настоящее время имеет значительные запасы нефти и газа, они, возможно, начнут иссякать к середине столетия, и к тому же, что вам, конечно, известно лучше меня, в некоторых местах в России существуют серьезные проблемы с концентрацией вредных выбросов. Поэтому солнечная энергия, хотя в настоящее время она все еще очень дорогая, должна стать важной составляющей долгосрочной энергетической программы России».
Именно в этих заботах видит Уолтер Кон свое предназначение как гражданин мира.
В 2011 году У. Кон был избран почетным членом Российской Академии наук. И таким образом, к его многочисленным званиям прибавилось еще одно, не менее почетное!
Но вернемся в Швейцарию. Кон говорит, что каждый год приезжает сюда, «потому что здесь интересная физика и хорошие друзья». Несмотря на все пережитое, он по-прежнему любит Европу. Обо всем этом мы беседуем с ним, сидя в ресторане «Lill» в Цюрихе, куда нас пригласил заведующий кафедрой теорфизики ЕТН Манфред Сигрист, занявший эту позицию после Мориса Райса. Ротация кадров по возрасту здесь соблюдается совершенно неукоснительно. Естественно, что Райсы также были приглашены на этот вечер. Между тем с Хелен Райс произошло небольшое недоразумение. Она пришла в ресторан немного раньше назначенного времени, но поскольку не точно знала, на чью фамилию заказан столик, то должна была дожидаться нас в соседнем книжном магазине. Расположиться за столиком в ресторане ее не пригласили.
Хелен была раздосадована, а Уолтер Кон не тот человек, который мог бы оставить без внимания этот инцидент. Он вызвал метрдотеля и прочитал ему лекцию о том, как надлежит заведениям первого класса принимать гостей, и в особенности женщин. Метрдотель был смущен и страшно извинялся. Стремясь загладить свою вину, он преподнес каждому из нас по бокалу шампанского в подарок от шефа. И настроение компании исправилось.
Ресторан в этот день особенно рекомендовал посетителям заказывать устрицы, только что полученные от поставщика. Был как раз устричный сезон. К моему удивлению, Кон заказывать устрицы не стал и сообщил мне по секрету, что, несмотря на долгую жизнь вблизи океана, так и не смог к ним привыкнуть. Меня это страшно обрадовало – какое совпадение вкусов! С тех пор, как любезные друзья Дэвида Пайнса в Париже впервые угостили меня устрицами, я испытывала стойкое чувство неполноценности, потому что не смогла по достоинству оценить это драгоценное лакомство. И вот Кон пришел мне на выручку. Уолтер Кон везде и во всем сохранял натуральность, и это придавало особое обаяние его личности. После недолгих дебатов мы с ним решили заказать «кус-кус», – хотя это блюдо и состоит частично из всяких моллюсков, но все же напоминает некое подобие ячменной рассыпчатой каши, так что наши примитивные пристрастия с Уолтером были совершенно удовлетворены.
Для нас с моим мужем тот вечер в ресторане «L1ll» был прощальным. Через день, в воскресенье, мы улетали в Москву, и в Цюрихе нам предстояло провести еще только субботу. Программа на этот последний день была у нас самая прозаическая: закончить покупки, выбрать подарки. Оказалось, что и Уолтер в тот день был предоставлен самому себе, и мы столкнулись с ним на Банхофштрассе, где он производил свой «шопинг». Мы торопились закончить свои дела и вскоре с ним расстались. Теперь в этом расставании нет той щемящей грусти, как раньше, – в те отдаленные времена было совершенно неизвестно, увидимся ли мы еще когда– нибудь. Сейчас мы надеемся на новые встречи и договариваемся обмениваться письмами.
На прощание мы с ним обнялись и сердечно расцеловались. И Кон помахал нам рукой – в синей спортивной курточке, в этом своем неизменном беретике блином, сияя неповторимой улыбкой с расселиной в передних зубах. Такой свой в этой толчее, наш давний друг.
Выше я писала о том, что по приезде в Нью-Йорк мы заселились в запасной квартире у одних наших знакомых. А произошло это весьма необычным образом.
У нас была договоренность, что те несколько дней, которые мы предполагали провести в Нью-Йорке, перед тем как переехать в Бостон, куда и был приглашен в Гарвардский университет мой муж, мы будем жить у одного американского профессора, встречавшего нас в аэропорту им. Кеннеди. Но выяснилось – жена профессора заболела вирусным гриппом, и наш визит к ним отменяется.