– Мam, are you all right?
– Mam, can I help you?
– Mam, can I do something for you?
– Спасибо, со мной все в порядке.
И я вспоминаю с грустью недавнее происшествие, приключившееся со мной в Москве. Вхожу я в автобус, в обеих руках несу пакеты с продуктами, спотыкаюсь на входе, автобус дергается, и я со всего размаха падаю на пол. Пакеты врозь, я лежу и не могу подняться. Сидящие на переднем сиденье дамы переглянулись между собой: мол, посмотри, как «эта» растянулась, и не тронулись с места, чтобы мне помочь. Хорошо, что я была в шубе и не сломала ребра, а только сильно ушиблась и еле сдерживала слезы не столько от боли, сколько от обиды…
Чем объясняется это взаимное озлобление, царящее у нас в обществе?!
Так вот, на этом довольно-таки длинном пути к своему дому я, действительно, всем отвечала:
– Спасибо, все ОК! – хотя на самом деле это было далеко не так. В Бостоне в начале сентября стояла непереносимая жара, люди передвигались по улице короткими перебежками. Несколько шагов, и они снова ныряли в какой-нибудь подъезд. В супермаркете жужжали бесчисленные кондиционеры, а от прилавков с едой несло таким холодом, как из Ледовитого океана. Многие покупатели, как я заметила, утеплялись при входе. Только слишком поздно я поняла, насколько они правы. Через несколько дней, переохладившись где-то под немилосердно дующим кондиционером, я заболела вирусным гриппом с температурой под 40 градусов.
Мне было душно, плохо, лежать под балдахином на своей царской постели невозможно, я стащила одеяло на пол и улеглась прямо на полу.
До меня как в тумане доносился голос Айка Сильвейры, он с кем-то говорил по телефону и вроде бы кого-то убеждал:
– Да нет, я думаю, летального исхода не будет, но состояние критическое…
И я понимаю, это Айк Сильвейра, профессор Гарвардского Университета, который нас здесь принимает и является нашим незаменимым другом и покровителем, звонит в университетский госпиталь и разговаривает с регистратурой.
Наступает длинная пауза. И снова голос Айка:
– Я понял, все равно надо везти к вам…
Пауза.
– Хорошо, мы сейчас будем.
Юра с Айком затаскивают меня в машину, и мы едем. Приезжаем как раз в перерыв, медики уходят на обед. В коридоре, где сидят пациенты, невероятный холод, и нам тоже приходится спуститься в кафе.
Не знаю, как я все это выдержала, но доктор меня принял и выписал лекарства. Без рецепта получить их было бы нельзя.
Приезжаем к себе, я принимаю купленные в аптеке лекарства, но больше чем минут пятнадцать они в моем организме не задерживаются и настоятельно просятся обратно. Приходится принимать привычный аспирин.
Этот грипп не прошел для меня без последствий, и бедный Айк Сильвейра замучился, развозя меня по докторам. В Москву я вернулась все еще с последствиями осложнений и долго здесь долечивалась. Замечательная медицина в Америке, бесплатная, просто мне, наверное, не повезло.
Однако же летального исхода, как и обещал Айк Сильвейра, я избежала. Постепенно я начала поправляться и осматривать Бостон, как считается, самый европейский из американских городов. Знаменит своими культурными традициями, представляет собой важнейший промышленно-финансовый центр восточного побережья США. Одновременно является крупнейшим портом, расположенным в устье реки Чарльз, впадающей в Массачусетский залив Атлантического океана.
Юра был все время занят, его лекции проходили, видимо, с успехом, и я была предоставлена самой себе.
Прежде всего отправляюсь в Музей изящных искусств. Американская живопись меня особенно интересует, поскольку я с ней плохо знакома. И вот передо мной три зала, где представлены полотна американского живописца Копли Джона Синглтона (1738—1815 гг.). Портреты, жанровые сцены, пейзажи. Реализм, временами трогательный, но порой для меня чрезмерный. Например, такая сцена: молодой парнишка, юнга, одной ногой из шлюпки переходит на катер, в то время как другую ногу у него откусывает акула. Кругом море крови, все представлено в натуре.
Продолжать осмотр выставки после этой картины совсем не хотелось, и я решила прогуляться вдоль реки Чарльз. Вода в ней почему-то была черной, и даже на выходе из города, где были естественные и пологие берега, никто в ней, как водится, не купался.
Потом прошлась по Бэкон Хиллз и площади Копли. Наконец-то я поняла, в честь кого эта площадь так называется. Надо сказать, что окна библиотеки нашего факультета смотрят как раз на эти места на противоположном берегу реки, и однажды я спросила у девушек, молодых сотрудниц библиотеки, обозначает ли что-нибудь название – «Копли». Однако девушки ничего не смогли мне объяснить. Как?! Но это имя американского художника?! Трудно себе представить, чтобы кто-то у нас не знал, скажем, имени Репина. Вооруженная своим открытием, захожу в библиотеку и зову сотрудниц:
– Девушки, но Копли, оказывается, известный американский художник! А вы этого мне не сказали!
– Вы знаете, мы заняты тем, что выдаем научные книги, а художники нас не касаются!
Что им на это возразишь? Возможно, они правы. Каждый должен заниматься своим делом и меньше отвлекаться на разные посторонние вещи.
Благодаря неустанной заботе о нас Айка Сильвейры сбылась моя мечта – он пригласил нас на концерт Бостонского филармонического оркестра. Потрясающая программа, известный дирижер. Приходим на концерт и вначале не вполне понимаем, куда они с Лили нас привели. Оказывается, концерт проходит в своеобразной обстановке. Представьте себе косогор, покрытый натуральной травой и амфитеатром спускающийся к сцене, где разместился оркестр. Прямо на траве на подстилках сидят слушатели, которые принесли с собой всякую снедь для пикника. Мы садимся на траву, Лили раскрывает разные кульки, и мы начинаем что-то жевать, в то же самое время прислушиваясь к музыке. Честно говоря, на музыке я так и не смогла сосредоточиться и не поняла, что это было – главным образом пикник или концерт с исполнением классического репертуара? Ко всему надо иметь привычку, а с этим у меня в Бостоне как-то не заладилось…
Мы, конечно, побывали в Бостонском порту. Он производит грандиозное впечатление. Мы охватили его взглядом, когда улетали из Бостона и поднялись на самолете в воздух. Зрелище невероятное – река, впадающая в океан, причалы, стрелы бесчисленных подъемных кранов, океанские лайнеры и беспредельный простор океана…
Прощай, Бостон! До свидания, Айк и Лили! Мы никогда не забудем ваш гостеприимный дом, путешествие по фермам, отмечавшим памкин-фест, – эти ярко-оранжевые тыквы, свезенные к обочинам дорог и образующие целые горы. Не забудем мечту Айка съездить с нами на Гавайи… Может быть, время уже настало, и пора нам все-таки двинуться с вами туда, на Гавайи?!
В самолете я быстро перестроилась на волну нашей московской жизни. Два месяца мы были в отъезде, но скоро, скоро мы увидим наших дорогих – Максима, маму.
У нас был беспосадочный рейс, перелетаем через Атлантический океан, потом через Европу, и мы у себя дома, в Москве.
Иных уж нет
Помимо нашей семьи, в Москве нас окружают друзья. Это сотрудники и коллеги моего мужа из научной и академической среды, а также наши общие друзья – приятели юности, литераторы, врачи, художники, артисты. Не знаю, как у нас хватало времени и сил со всеми этими друзьями общаться, но, видимо, это теперь нам кажется невыполнимым то, что дано молодым. Мы связаны с нашими друзьями иной раз общими профессиональными интересами или просто душевной привязанностью. И самое тяжелое для нас – это потеря каждого из них. Порой такие несчастья все-таки нас постигают, и единственное, что нам остается это сохранить память о тех, кто ушел.
И я делюсь воспоминаниями о том, что удалось запомнить.
Вспоминая Виктора Кабанова.
Сухая справка из Энциклопедии говорит: «Известный химик, академик РАН. Автор трудов по «полимерным комплексам и моделированию функций биополимеров» (1934—2006 гг.) А для нас это был наш близкий друг, сосед по даче, коллега моего мужа.
Его уже нет среди нас, а я его вижу, как живого. Обычно в хорошую погоду Витя Кабанов со своим неизменным спутником, внушительных размеров псом, немецкой овчаркой по кличке Малыш, шел на прогулку. В конце прогулки обязательно заворачивал к нам. У нас перед дачей растет большая ель, она распушилась на просторе и служит нам прекрасным естественным навесом, под которым так приятно расположиться на отдых. Наши соседи любят собираться по воскресеньям под этой елью, выпить чего-нибудь прохладительного и поговорить о том о сем. Витя присоединялся к нашим беседам, хотя после перенесенной болезни речь его не полностью восстановилась. Всегда находчивый и остроумный в общении, он досадовал теперь на то, что сознание его, совершенно не затронутое, идет впереди речевого механизма и замедляет реакцию на разговор. Однако всеобщая доброжелательность окружавших его людей создавала комфортную атмосферу, и Витя засиживался с нами подольше.
Все мы радовались возможностям современной медицины. Доктор В. Шкловский возвращал Виктора в нормальную жизнь, и казалось, все тяжелое осталось позади. Прошла зима, наступил март, и тут стряслось непоправимое, – у Вити обнаружились серьезные проблемы с легкими. Последний раз мы его встретили на дорожках Ново-Дарьина пасмурным, серым вечером, и он уходил от нас – немного сутулый, погруженный в себя, подавленный. Шла середина марта 2006 года. Мы с моим мужем переглянулись – недоброе предчувствие закралось нам в душу. А 31 марта его не стало.
Познакомились мы с Виктором Кабановым и его будущей женой Асей при самых романтических обстоятельствах. Мы с моим мужем спустились из горного лагеря на Кавказе и перебрались в Коктебель. Это было лет сорок с чем-то назад. При этом наш чемодан с летними вещами вместо поселка «Планерское» моя подруга отправила в поселок «Пионерское». И мы оказалось в центре курортного водоворота в шортах, майках и кедах. Правда, при нас оставалась беззаботность молодости и чувство юмора, спасавшее от всех напастей.