Мне посчастливилось лично подружиться с некоторыми из авторов, произведения которых я переводила. Для меня это было бесценным подарком судьбы, позволившим мне еще лучше вникнуть в мировоззрение автора, его психологию, уловить интонацию его речи, понять его вкусы и склонности. Именно такие доверительные отношения сложились у меня с Михаило Лаличем и продолжались много лет.
Из письма М. Лалича мне в Москву:
«Белград, 5. мая 1982 г. Дорогая Таня! Давно тебе не писал, т.к. был занят бесконечным дописыванием (от которого всякое дополнительное писание становится невыносимым), а также был уверен, что и ты занята своими делами.
На этих днях получил приглашение от товарища Г.Маркова, секретаря Союза писателей СССР, провести месяц в одном из домов отдыха писателей. Я выбрал Прибалтику, в сентябре. Таким образом, надеюсь увидеться при приезде или на обратном пути и лично пообщаться. К тому времени, возможно, выйдет и моя новая книга.
Милена собирается ехать со мной, если только опять не помешает ее ревматизм.
Желаю успехов твоему Максиму и Юре, а тебе желаю доброго здоровья и хорошего настроения.
С сердечным приветом,
Михаило, Милена и другие».
И еще одно письмо.
«Белград, 16 апреля 1984 г. Дорогая Таня! На днях получил твое письмо. В нем ты сообщаешь, что Юра избран в Академию наук, и я хотел бы поздравить его с этим признанием его заслуг…
Моя новая книга в мае должна появиться в продаже – это снова эпическая проза из времен Первой мировой войны, которой я завершаю панораму жизни Черногории в первой половине ХХ века.
Максиму, Юре и Тане желаем доброго здоровья и всего самого доброго,
Михаило и Милена.»
Михаило Лалич (1914—1992 гг.)
Война, героический путь партизанской борьбы с фашизмом – отчаянное сопротивление захватчикам, облавы, преследование. Наступила зима, выпал снег, предательски обнаруживая следы. Обувь вконец истрепалась, обморожены ноги, голод. Патроны закончилось, и в результате – плен, тюрьма и пытки, потом концлагерь. Но его невозможно сломать, не тот человек этот черногорец из села Трепча, чтобы сдаться прислужникам оккупантов, терзающим его родину. Михаило Лалич совершает невероятный по дерзости побег – и пробивается снова к своим, в Черногорию, в горы, и с ними встречает великую Победу югославского народа над гитлеровской Германией в 1945 году…
После партизанской героической эпопеи наступают годы раздумий и самоотверженного труда. За свою послевоенную жизнь Михаило Лалич создает развернутую серию художественных произведений, повествующих главным образом все об одном – о противопоставлении человеческого достоинства подлости, низости и предательству.
Неукротимая воля к свободе, к добру и свету дает силы героям романов и рассказов Михаило Лалича выстоять в нечеловеческих условиях партизанской войны, не запятнав при этом свою совесть отступлением от нравственных норм, принятых цивилизованным сообществом людей.
Он остается верен этой сквозной теме во всех своих многостраничных сочинениях и уверенно занимает место в одном ряду с самыми значительными писателями Югославии, такими как: Иво Андрич, Мирослав Крлежа, Милош Црнянский, Меша Селимович, Бранко Чопич.
В эпоху, не столь отдаленную, когда этот черногорский писатель начал публиковаться у нас в стране, с конца пятидесятых годов, от книгопечатания ожидали получить не одну лишь материальную выгоду. С помощью Слова до людей хотели донести что-то доброе, светлое. А так как творчество М.Лалича целиком посвящено поискам добра, благородства и сострадания в душе человека, то его книги были востребованы крупнейшими столичными издательствами и тиражи их исчислялись сотнями тысяч экземпляров.
Наши русскоязычные переводчики представили читателям цикл романов, а также повестей и рассказов М. Лалича: «Свадьба», «Лелейская гора», «Облава», «Разрыв», «Лихая весна», где обличаются преступления военного времени, где торжествует победа человеческого духа над злодеяниями фашизма и где звучит призыв ко всем людям нашей планеты не допускать кровопролития и насилия. Быть может, призыв писателя, выходца из маленькой, населенной героическим народом страны, будет услышан далеко за ее пределами!
Михаило Лалич был связан неразрывными узами со своей родиной, Черногорией. Здесь он появился на свет, ходил в школу, здесь воевал. Здесь после окончания войны обосновался на берегу Адриатического моря, часто поднимаясь в горы, чтобы еще раз окинуть взглядом просторы Черногории и воссоздать ее образ в своих произведениях.
Черногория была его любовь и его боль. Каждая былинка в поле была ему так же близка, как и глобальные проблемы, стоящие перед Югославией. Заботы какого-нибудь бедняцкого крестьянского подворья отзывались в душе, как вопли о помощи тонущего в волнах океана.
В послевоенные годы, когда республики Югославии держались вместе деспотической волей Иосипа Броз Тито, накапливая внутри себя неразрешимые противоречия, Михаило неоднократно говорил мне о том, что осуждает сербских националистов за их высокомерие, за их мечту о создании «великой Сербии», где малые народности были бы у нее в подчинении и не имели права голоса. В моем дневнике имеется запись беседы с Лаличем, в которой он говорит:
«З июня 1987 года, Белград. Русской подлинной интеллигенции не свойственен национализм. Она не приемлет его от кого бы он ни исходил: от малой или большой нации. Если он исходит от большой (нации), это вдвойне непростительно, т.к. большой народ должен быть великодушным, если этого нет – он становится агрессивным.
Малая народность может играть такую же роль, как дрожжи в тесте. Так, Черногория сыграла огромную роль в истории развития идентификации народов Европы, осознавая себя независимой от любого вида притеснителей и завоевателей».
По поводу государственного устройства, которое в эпоху правления Тито в Югославии гордо именовалось «социализмом», Лалич отзывался весьма иронично:
«У нас море – синее, дворцы – белые, а начальники – красные».
Михаило Лалич не дожил до развала бывшего государства «Югославия» и в финале – отделения Черногории от Сербии. И его реакция на это событие осталась нам неизвестной. Хотелось бы знать только одно – получил ли народ Черногории, обретя независимость, какие-то преимущества от этой свободы?
В литературе у Лалича были свои пристрастия, не зависимые от веяния моды. Русская классика всегда была для него эталоном высокой нравственности и художественного совершенства. Замечательные мастера перевода представили ее своим читателям на сербскохорватском языке в полном объеме. Все новинки нашей литературы переводились в те времена прямо, что называется, с колес. «Доктора Живаго» Лалич прочитал, как только эта книга в переводе на сербскохорватский появилась на прилавках Белграда, и был разочарован.
– Пастернак сильнее в поэзии, – говорил мне Михаило Лалич о романе.
Некоторые повороты сюжета в «Докторе Живаго» казались ему нелогичными, а мотивировки поступков – наивными.
– Как-то в это верится с трудом, – с виноватым видом признавался Лалич. – Лучше прочти мне по-русски его стихи.
И я вспоминаю заветное:
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
Русская речь завораживала Лалича…
Настольными книгами Михаила Лалича были «Тихий Дон» М. Шолохова и «Русский лес» Л. Леонова.
Лалича восхищала в этих произведениях глубина погружения в народную жизнь, так же как и достоверность ее изображения. Из военной прозы Лалич выделял «В окопах Сталинграда» В. Некрасова. Как и в его собственных романах и повестях, здесь нет никаких натяжек, только безжалостная и честная «солдатская» правда.
Особые чувства связывали Михаило Лалича с Борисом Слуцким, – они бок о бок с оружием в руках закончили войну в Югославии и потом дружили, стараясь не упускать друг друга из виду. Слуцкий высоко ценил творчество Лалича и написал развернутое предисловие к его роману «Свадьба». (М., Изд. «Художественная литература», 1964 г., тираж 50 000 экз., перевод Т. Вирта.)
– Это ведь строки Слуцкого? – спрашивал меня Лалич и цитировал:
Нынче лирики в загоне,
Нынче физики в почете…
На стене мавзолея Петра Петровича Негоша, владыки Черногории и великого поэта, на вершине горы Ловчен навеки золотом выбито имя Михаило Лалича как лауреата премии его имени.
Михаило Лалич ушел из жизни, по современным меркам, слишком рано: не выдержало сердце. Это произошло в 1992 году, ему было всего лишь 78 лет. Он завещал после кремации развеять свой прах над Адриатикой. И его вдова, Милена, исполнила последнюю волю своего мужа, выдающегося писателя Михаила Лалича.
Бранко Чопич (1915—1984 гг.)
Приведу еще один пример метаний переводчика, стремящегося передать в русском тексте неповторимую самобытность оригинала.
Иногда эти метания начинались прямо с перевода названия. Не знаю, сколько дней и ночей перебирала в уме варианты перевода на русский язык заглавия «Gone with the wind» Татьяна Озерская, пока ей в голову не пришло гениальное – «Унесенные ветром», и с этим названием роман Маргарет Митчелл вошел в русскую литературу.
Передо мной задача также была не из простых. В 1980 году я взялась за перевод детской повести сербского писателя Бранко Чопича «Ноги в поле, голова на воле».
В своем коротком предисловии я писала:
«Дорогие ребята! Эта книга познакомит вас с творчеством старейшего югославского писателя Бранко Чопича, с его воспоминаниями о далеком детстве, проведенном им в маленькой глухой деревушке, о деревенской школе, о друзьях детства и одноклассниках.
Повесть написана очень живо, с большим юмором и любовью к народным обрядам и обычаям и давно стала любимым чтением югославских ребят. Перевод выполнен по изданию 1971 года».
Впервые имя Бранко Чопича прозвучало в нашей стране, когда в журнале «Знамя» в конце пятидесятых годов в моем переводе был опубликован его рассказ «Разговор с бессмертным». Этот небольшой рассказ, вместивший в себя всю боль невозместимых утрат военного времени, сразу же покорил читателя неповторимой нотой задушевности, которой он пронизан от первой до последней строки. Перед нами мать, она собирается с гостинцами навестить своего сына. Она приходит к памятнику Неизвестному солдату и этому величественному монументу изливает всю свою любовь, всю горечь своего страдающего сердца – ее сын пал смертью храбрых, но где похоронен – неизвестно. Невозможно читать без волнения эту исповедь матери, невозможно удержаться от слез…