В какие только злачные места ни водил нас в Токио Коля Борисов, который принял нас в Японии под свое покровительство по рекомендации нашего друга Михаила Григорьевича Носова – д-ра исторических наук, членкора РАН: Миша с Колей старые товарищи, ну, а мой товарищ – он же и твой товарищ, так считается в нашем кругу. Словом, советник-посланник при посольстве РФ в Токио, японовед по образованию, давно здесь работающий, Николай Николаевич Борисов взял на себя все заботы, связанные с нашим пребыванием в этом городе, – заселение, познавательные экскурсии, развлечения. Коля хотел, чтобы мы почувствовали сам дух и характер Японии, и потому старался погрузить нас в самую гущу народной жизни. Он нас водил по маршрутам, недоступным обыкновенному туристу. Помню, мы с ним выпивали на каком-то рынке на бочках, поставленных «на попа», и сидя на высоких трехногих табуретах. Мужчины пили водку саке, а я прозрачное пиво и закусывали какими-то экзотическими гадами, приправленными зеленью. Вокруг посетители рынка предавались тому же самому занятию, при этом я не видела никаких пьяных или даже сильно «подвыпивших», что непременно наблюдается в других странах в подобных заведениях. Вокруг журчала японская речь, напоминающая мне лепет слабого прибоя, а экзотические гады, которыми мы закусывали, к моему удивлению, не нанесли никакого вреда нашему здоровью. По всей видимости, потому, что они попали к нам в тарелки прямо из вод океана.
Вообще, непривычная японская еда ни разу не доставила нам с Юрой никакого дискомфорта, чего мы, честно говоря, сильно опасались.
С Колей Борисовым мы продолжаем встречаться и в Москве, только здесь в связи с недостатком экзотики выпиваем не на бочках, а за столом.
Коллеги моего мужа по его работе проявляли к нам также необыкновенное внимание и заботу.
– Как вы переносите наш климат? У нас большая влажность. Вас это не беспокоит?
– Вам нравятся суши? Или вы предпочитаете европейскую кухню?
Едва ли не каждый вечер нас приглашали в какое-нибудь кафе или ресторан. Мы отметили про себя, что молодые люди, из тех, что пока еще не женаты, после посещения ресторана снова возвращались в институт, где часто и ночевали. В предбаннике лаборатории устроены двухэтажные нары, на которых они и располагались на ночлег. При этом постельного белья я там не видела. Возможно, они его откуда-то приносили, но скорее всего, спали просто на жестком матрасе, укрываясь тонким байковым одеялом. Поразительная неприхотливость, как и во всем остальном.
Но вот приятная неожиданность. Нас пригласили на ужин в один профессорский дом. Признаться, нам давно хотелось побывать в частном японском доме, посмотреть, как устроена их жизнь, ведь рестораны везде более или менее одинаковы.
В доме профессора N мы смогли увидеть изнутри неприкрашенный быт японской семьи. У них двое детей, двухкомнатная квартира с кухней. Кроме стола и стульев никакой мебели нет. А на чем же они спят? А вот у стены ролик свернутых циновок, на ночь циновка раскатывается и представляет собой очень хорошее ложе. А где же ваш шкаф с одеждой? А вот в малюсенькой прихожей, где обязательно снимают обувь и ходят дома в носках, вешалка и крючки с одеждой. Зачем иметь много одежды? Лучше старые вещи выкинуть и купить себе новые. На кухне никакой техники, как на Западе. Только кастрюли и котлы. Зато превосходная еда. Рыба, креветки, крабы. Разнообразные фрукты на десерт.
Меня поразил этот быт, не обремененный ничем лишним. И я вспомнила наши московские квартиры. Бесконечные ковры, картины на стенах, засилье книг и бумаг – в папках, пакетах и в стопках. Буфет, набитый посудой, шкаф, едва вмещающий поношенные вещи, которые никак не удается куда-нибудь пристроить. Наследственное жилье, в котором у нас нередко обитает второе, а подчас и третье поколение первоначальных владельцев, представляет собой смешение «французского с нижегородским», где экран суперсовременного телевизора взирает на колченогую этажерку бабушкиных времен, наполненную безделушками. Выбросить этажерку не позволяет память о тех, кого уже нет, и остается только терпеть эту рухлядь, пока она сама не упадет на пол.
Стремление окружить себя разнообразными предметами, якобы создающими уют, мне кажется, записано в нашем национальном коде. И российские эмигранты уносят его с собой в дальние страны, через моря и океаны. Приходишь в русское жилье где-то на Западе и удивляешься: когда они успели столько всего накопить? На стенах картины и картинки, на полу коврики и паласы, полки забиты старинными русскими книгами, которые разыскиваются по всем букинистическим лавкам, начиная от Парижа и кончая Нью-Йорком. И непременно взятые в рамки семейные фотографии российских предков, вывезенные с Родины на чужбину. Нет, нам от этого, по-видимому, не избавиться. И хорошо бы еще, чтобы из окна была видна березка, пусть хилая и кривая, но все же до слез своя, родная. Миф о том, что этот наш символ – «русская березка» – произрастает исключительно на наших просторах, давно уже развенчан, но все-таки он нам что-то свое напоминает.
Из Японии я вернулась со стойким синдромом избавления от всего, что можно безо всякого ущерба для хозяйства вынести из дома. Выносишь к мусорным ящикам очередной пакет и чувствуешь, что сбросил с себя какую-то тяжесть и в доме стало светлее.
Не связано ли ограничение личных потребностей в Японии с явным недостатком жизненного пространства? Это особенно заметно, когда на поезде едешь вдоль побережья океана и видишь, как города и поселки переливаются из одного в другой без всякого перерыва. Только что на станции читаешь одно название, как уже следующая остановка и название другое. Это что же, новый город? А предыдущий уже кончился? Территории им катастрофически не хватает.
Вся забота японцев – о благоустройстве и поддержании порядка в общественных местах. В метро, на транспорте, в торговых центрах и просто на улицах – безупречная чистота. Везде, где можно, цветы. К деревьям на аллеях подведены водопроводные трубки, чтобы дерево не зачахло в городской атмосфере Множество фонтанов с бассейнами, в которых плавают рыбки – «золотые рыбки» по нашим понятиям, поскольку они красного цвета, но при этом невероятно упитанные. Эти «золотые рыбки» больше всего напоминают мне жирного карпа. И я не удивилась бы, если бы узнала, что свой век они кончают на сковородке. Искусственные ручейки, пруды, каскады, небольшие островки зелени раздвигают городские кварталы, и природа как бы заявляет о своем равноправии с тотальной урбанизацией современной действительности. Городские туалеты сверкают белоснежным кафелем и до блеска начищенными кранами. Уборка, насколько я могла наблюдать, происходит здесь круглосуточно. Трудолюбие японцев поражает воображение европейского жителя, привыкшего к вальяжному режиму.
Наш балкон в Киото, где мы обитали в Гест-хаусе, выходил на орошаемые рисовые поля, примыкающие к дальним холмам. Утром, выйдя на балкон, я видела склоненные к мотыгам фигурки, покрытые широкополыми соломенными шляпами, медленно продвигающиеся вдоль плантации. Обработка ее велась вручную. Я читала, записывала кое-что, потом выходила в город. Возвращалась, ела. Фигурки на плантации под соломенными шляпами удалялись вдоль ряда посевов ближе к холмам, а потом поворачивались и медленно продвигались в обратном направлении. Мой муж приходил из института домой, мы ужинали и выходили на балкон. Спускались сумерки, теперь фигурки под шляпами едва различались на фоне темнеющей зелени. И мы шли с моим мужем прогуляться… Правда, ночью мы этих согнутых фигурок под широкополыми шляпами уже не видели, зато утром, как бы рано мы ни встали с постели, они уже снова были на плантации…
Экономия жизненного пространства приводит к созданию изобретений, каких нигде больше не встретишь. В городе Осака мы впервые воспользовались двухъярусным тротуаром, который к тому же ехал, как лента эскалатора в аэропорту.
Япония не переставала нас удивлять. Это страна контрастов. Роскошь разнообразных фестивалей как бы противопоставляется скромности устройства частных домов, где потребление товаров и услуг сведено к необходимому минимуму. Зато, если парад, так грандиозный. А фестивали представляют собой неслыханное буйство фантазии и художественного воображения. Один такой фестиваль нам посчастливилось видеть в Осаке, и нам показалось, что все его население участвует в этом торжестве в честь Бога изобилия. А если Бог изобилия, так и праздник в его честь производился с невероятным размахом. Колонна за колонной шли ряженые, одетые в немыслимые пестрые одежды, звери огромных размеров разевали пасти, гигантский лебедь плыл по улице, будто бы по глади вод, клоуны на ходулях разбрасывали детям конфеты. Толпы людей ликовали.
Конечно, мы, не знающие Японии, ее языка и лишь поверхностно знакомые с ее литературой, не можем судить о духе и ментальности этого народа. Что скрывается за японским политесом, когда тебя повсюду встречают с радушной улыбкой и с поклонами? Возможно, этим японцы хотят нам, дорогим гостям, сказать, что за этими поклонами находится незримая черта, которая отделяет нас от хозяев этой страны и не дает приблизиться к ним. Мы общались с японцами на английском языке, как и японцы, не будучи его носителями, а потому оставались от них на некотором отдалении. Странно, что это чувство отчужденности не возникало у нас при общении с нашими друзьями из других стран Европы и Америки.
Наверное, все-таки Япония непостижима для нашего ума. Как непостижима застывшая красота «каменного сада». Или молчание безлюдного храма, крылатой пагоды, затерявшейся в диких горах. Или таинственные богатства океанских отмелей, где выращивают искусственный жемчуг. Или величие белоснежной Фудзиямы, так и не пожелавшей показаться нам из-за облаков и потому оставшейся для нас непостижимым символом прекрасной Японии…
И в заключение скажу…
11 февраля 2016 года фонд им. А.И.Солженицына по заведенному обычаю в день смерти Лидии Корнеевны Чуковской проводил поминальный вечер, посвященный ее памяти, а также памяти ее дочери, Елены Цезаревны Чуковской, которой пять лет тому назад в этом же зале была вручена премия имени А.И. Солженицына.