расчетливо. Завтрак наш завершился очень весело. Устроившись в маленькой и уютной гостиной близ камина, пламя которого позволяло с приятностью расслабиться, забыть о холоде и вообразить, будто за окнами уже наступила весна, я, как и подобает гостю, с похвалой отозвался о святилище, принадлежащем влюбленной паре. «Конечно, все это стоит недешево, – отвечал мой друг, – но ведь гнездышко должно быть достойно птички! Однако, черт подери, за обои, которые ты хвалишь, еще не уплачено!.. Вместо того чтобы спокойно переваривать обед, я по твоей милости вспомнил о негодяе-обойщике, которому задолжал две тысячи франков». Услышав речь мужа, хозяйка дома оглядела свой очаровательный будуар, и глаза ее, дотоле ярко блестевшие, затуманились. Александр взял меня за руку и отвел к окну. «Не найдется ли у тебя случайно тысячи экю взаймы? – спросил он шепотом. – У меня всего десять, самое большее двенадцать тысяч ливров годового дохода, а нынче…» – «Александр!.. – перебила мужа прелестная жена, подбежав к нам и протягивая ему три банковских билета, – Александр… я поняла, что было бы чистым безумием…» – «О чем ты? – отвечал он. – Оставь деньги себе». – «Нет, любимый, я не хочу тебя разорять! Ты так сильно любишь меня, что я не должна поверять тебе все мои желания; мне следовало бы помнить об этом…» – «Нет, нет. Деньги – твои, это решено! А я – ну что ж, начну играть и все отыграю!» – «Играть! – повторила она с ужасом. – Александр, забери эти деньги! Не спорьте, сударь, я так хочу». – «Нет-нет, – упорствовал мой друг, отталкивая нежную белую ручку жены, – ведь ты в четверг едешь на бал к госпоже де…, разве ты забыла?» – «Я подумаю насчет твоей просьбы», – сказал я своему приятелю и удалился, поклонившись его жене, но втайне подозревая, что здесь мои анакреонтические поклоны большого впечатления не произведут. «Должно быть, он совсем потерял рассудок, если просит тысячу экю взаймы у студента-правоведа!» – думал я, спускаясь по лестнице. Пять дней спустя я оказался у госпожи де…, чьи балы как раз начинали входить в моду. Танцевали кадриль; среди танцующих я заметил жену моего приятеля и жену математика. Супруга Александра была в восхитительном платье из белого муслина; цветы, маленький крестик на черной бархатной ленте, оттенявшей белизну ее кожи, и длинные золотые серьги – вот и все ее украшения. На шее же госпожи профессорши сверкал великолепный крест, усыпанный брильянтами. «Вот так штука!» – сказал я простаку, который еще не прочел ни одной страницы в великой книге света и не разгадал ни одного женского сердца, иначе говоря, – себе самому. Если у меня тотчас возникло желание пригласить обеих красавиц на танец, то исключительно оттого, что я отыскал тему, способную помочь мне одолеть природную застенчивость. «Итак, сударыня, вы получили свой крест?» – спросил я у госпожи профессорши. «Да ведь я его честно заслужила», – отвечала она с загадочной улыбкой. «Итак, вы без серег?» – спросил я у жены приятеля. «Да, я мысленно наслаждалась ими в течение целого обеда!.. Но в конце концов, как видите, мне все-таки удалось переубедить Александра…» – «Должно быть, он не слишком упорствовал?» Она взглянула на меня с победоносным видом.
Прошло восемь лет, и вдруг эта сцена, дотоле нимало меня не трогавшая, всплыла в моей памяти; при свете свечей и сверкании драгоценных камней я ясно различил ее мораль. Да, женщина ненавидит увещевания; если ее начинают в чем-то убеждать, она не может противиться соблазну и исполняет роль, уготованную ей природой. Для нее уступить чужим доводам – значит оказать милость; логические рассуждения раздражают и убивают ее; воздействовать на нее можно лишь с помощью той силы, к какой так часто прибегает она сама, – я имею в виду чувствительность. Отсюда следует, что опору для своего безраздельного господства муж должен искать не в себе самом, а в своей жене; подобно тому как алмаз можно разрезать только другим алмазом, с женщиной можно справиться, лишь если этого захочет она сама. Подарить серьги так, чтобы тебе их вернули назад, – вот навык, полезный во всех без исключения случаях жизни.
Теперь перейдем ко второму из обещанных наблюдений.
«Кто сумеет распорядиться одним томаном, сумеет распорядиться и сотней тысяч», – гласит индийская пословица; что до меня, то я толкую восточную мудрость расширительно и говорю: «Кто умеет управиться с женой, сумеет управлять и целой нацией». В самом деле, между этими двумя отраслями управления есть немало общего. Разве мужья не должны проводить примерно ту же политику, что и короли, которые на наших глазах забавляют народ, чтобы под шумок лишить его свободы; закармливают его яствами один-единственный день в году, чтобы остальные триста шестьдесят четыре дня держать на голодном пайке; запрещают ему воровать, безжалостно его грабя, и говорят: «Лично я на месте народа вел бы себя безупречно»?
Прецедентом, который следовало бы учесть всем мужьям, является политика Англии. Имеющий глаза не может не видеть, что с того момента, как искусство управлябельности в этой стране усовершенствовалось, вигам очень редко удается остаться у власти. Не успеют виги победить на выборах, как на смену их недолговечному кабинету приходят солидные тори, которые обосновываются в министерских креслах всерьез и надолго. Ораторы либеральной партии походят на крыс, которые упорно грызут острыми зубами подгнившую стенку буфета, но в тот самый миг, когда пьянящий запах королевских орехов и сала достигает их ноздрей, какие-то негодяи заделывают щель. По отношению к вашему правительству женщина и есть виг. В том положении, в каком мы ее оставили, она, естественно, принимается мечтать о все больших и больших свободах. Взгляните на ее происки сквозь пальцы, позвольте ей растратить силу на то, чтобы пройти половину лестницы, ведущей к вашему трону, а когда она протянет руку за скипетром, как можно нежнее и изящнее сбросьте ее на землю, крича при этом: «Браво!», дабы не отнимать у нее надежду на скорую победу. Эта хитрая система должна подкреплять все прочие средства нашего арсенала, к которым вам будет угодно прибегнуть для укрощения вашей жены.
Таковы общие принципы, которые обязан чтить всякий муж, не желающий допускать ошибок в управлении своим маленьким королевством.
Теперь, пренебрегши мнением того епископа, который на Маконском соборе остался в меньшинстве (и невзирая на Монтескье, который разгадав, пожалуй, самую сущность конституционного строя, сказал где-то, что в больших собраниях здравые мысли всегда звучат из уст меньшинства), мы примем за данность, что женщина состоит из тела и души, и начнем с описания тех способов, какие помогут вам приобрести власть над ее душой. Что ни говори, мысль благороднее, чем плоть, и мы предпочтем науку кухне, а образование – гигиене.
Размышление XIО роли образования в супружеской жизни
Давать женщинам образование или нет – вот в чем вопрос. Из всех затронутых нами вопросов этот – единственный, который требует ответа либо сугубо положительного, либо резко отрицательного; середины тут нет. Либо образованность, либо невежество – третьего не дано. Размышляя об этих двух безднах, мы воображаем себе Людовика XVIII, сопоставляющего радости XIII столетия с несчастьями XIX-го. Восседая перед весами, которые он так хорошо умел наклонять собственной тяжестью в нужную сторону, он видит на одном конце фанатическое невежество монаха, покорство крепостного крестьянина, сверкающий клинок рыцаря; кажется, он уже слышит клич: «Франция и Монжуа-Сен-Дени!»… но тут, переведя взгляд, он с улыбкой замечает спесивого фабриканта, гордящегося званием капитана национальной гвардии, биржевого маклера – обладателя элегантной двухместной кареты, скромного пэра Франции, сделавшегося журналистом и отдающего сына в Политехническую школу, видит роскошные ткани, газеты, паровые машины и в довершение всего пьет кофе из чашки севрского фарфора, на дне которой до сих пор красуется увенчанная короной буква «Н».
«Долой цивилизацию! Долой мысль!..» – вот какой крик рвется из вашей груди. Вы приходите к выводу, что по той простой причине, которую испанцы формулируют предельно ясно, говоря: «Проще управлять нацией неучей, нежели нацией ученых», – по этой причине давать женщинам образование не следует ни под каким видом. Счастлив народ, состоящий из глупцов: он не помышляет о свободе, а потому не знает ни тревог, ни бурь; он живет, как живет колония полипов; подобно ей, он может поделиться на две или три части, и каждая останется цельной и жизнеспособной нацией, которую сможет повести за собою любой слепец, вооруженный пастырским посохом. В чем источник этого чуда? В невежестве; им одним крепок деспотизм, расцветающий в потемках и безмолвии. Дело в том, что в браке, как и в политике, счастье есть величина отрицательная. Быть может, привязанность народов к абсолютным монархам даже более естественна, чем верность жены нелюбимому мужу: ведь мы, напомню, исследуем ситуацию, когда любовь вашей жены к вам уже почти испарилась. Значит, вам пора прибегнуть к тем спасительным строгостям, на которых основывает г-н фон Меттерних свою излюбленную политику status quo: впрочем, мы советуем вам пользоваться этими средствами с еще большей тонкостью и обходительностью, чем г-н фон Меттерних, ибо ваша жена хитрее всех немцев вместе взятых и сладострастнее любого итальянца.
Итак, вы будете изо всех сил стараться отдалить тот роковой миг, когда жена попросит у вас книгу. Это нетрудно. Сначала вы будете с величайшим презрением отзываться о синих чулках, а в ответ на расспросы жены объясните, какие насмешки навлекают на себя у наших соседей женщины-педантки.
Затем вы приметесь твердить ей, что любезнейшие и остроумнейшие женщины мира живут в Париже, где слабый пол не берет книги в руки;
что женщины подобны тем знатным особам, которые, по словам Маскариля, знают все, сроду не учившись ничему;
что женщина должна уметь, не подавая виду, запомнить во время танца или игры все изречения записных гениев – главный источник эрудиции парижских глупцов;