– Не надо! Пожалуйста!
Ильич наклонился к самому девичьему лицу и, обдавая девушку запахом еще не чищенных зубов, шепнул:
– А зря отказываешься. Тебе же самой спокойней будет.
Извиваясь телом так, чтобы не соприкоснуться с наклонившимся мужчиной, Евдокия вскочила на ноги:
– Максим Ильич, пожалуйста!.. Ну все, все, вы меня напугали, я все поняла, я буду паинькой!
– Ты еще ничего не поняла, девочка, – сурово напророчил шеф полиции и, громко хлопнув дверью, вышел из спальни гостьи.
Все время, пока Муромцев и сыщица разговаривали, телефон пиликал не переставая. Один раз Дуся прервала мелодию, второй раз связь исчерпала сама себя, у Евдокии получилось ответить лишь на третий вызов. Но она успела только выговорить первый слог глагола «слушаю». В трубке уже раздавался рык еще одного разъяренного, облеченного властью противоположного рода мужика:
– Ты чё, сука, трубку не берешь?! Ты с кем, шмакодявка, в игры играешь?!
В принципе московская сыщица знала, что оно так будет. Смотрящий в бешенстве. Какая-то ничтожная сопля позволила себе сбросить вызов от вора в законе!
Но на Евдокию только что орал начальник ГУВД. А в случае с ним помог отважный заячий визг.
– Иван Иваныч! – громко пропищала Дуся. – Я не могла ответить! Со мной был Муромцев!
– Ах, с тобой… – протяжно произнес смотрящий. – И что вы там еще, суки мусорские, удумали?.. Какую еще подлянку нам расписали?!
– Иван Иванович! Максим Ильич сам в шоке! Он только что чуть меня не прибил!
– А хочешь, я ему помогу? – шипяще произнес Воропаев. – Хочешь, придержу за ножки?..
– Иван Иванович, – взмолилась Дуся, – пожалуйста, не надо! – Просьба «Пожалуйста, не надо» этим утром выступала главным номером программы. – Я сама ничего не понимаю…
– А хочешь, объясню? – бросил второе, не менее смертоносное предложение смотрящий.
По сути дела, опять-таки – не надо. Землероева прекрасно понимала, как крепко влип Иваныч.
Воропаев при многих свидетелях пошел на поводу у сыщицы, подозреваемой в убийстве вора в законе. Это она, Дуся, предложила ему отправить в прокуратуру ложного подозреваемого.
И вор повелся. Хотя, по сути, должен был порезать Дусю на шнурки. Ведь честный урка Кучумай бил себя в татуированную грудь: «Москвичка Васю завалила!»
Но вор поверил.
Не потому ли, что девица крутит шашни с его сыном? Не потому ли, что решил сыграть на руку легавой девке?
Вопросов будет много.
Но кое-какие ответы уже есть.
– Иван Иванович! – воскликнула сыщица. – Неужели вы не понимаете, что это против вас идет игра?! Что первым под удар попадаете вы! Не я, не Муромец, а конкретно – вы! – Воропаев замолчал, и Евдокия, ободренная молчанием, продолжила: – Все, что в последнее время происходит в Н-ске, прицельно бьет по авторитету смотрящего города. Вы с этим согласны?
– Пока ты здесь не появилась, все было ровно, – довольно справедливо воткнул Воропаев.
– А по чьей инициативе я здесь появилась? А?! Кто сюда Синицыну привез?! – Евдокия культивировала ту же тему, что и с Муромцем: «Сама бы лично я в ваш Н-ск – ни ногой!» И вроде помогало. – Иван Иванович, вам надо хорошо подумать. Петля стягивается, круг подозреваемых становится все уже и уже. Если экспертиза подтвердит, что Семипалатинский был отравлен часов за десять до смерти, то вам нужно как следует своих людей потрясти. Палату ведь привозили в ваш дом.
Это было чистой правдой: Семипалатинский потребовал личных гарантий от смотрящего.
Узкая тема. И снова бьет лучом в Иваныча. Мол, он опять-таки повелся и лично переговорил с настороженным должником половины города.
– Вам нужно поспрашивать своих людей, что ел в вашем доме Эдуард, – умоляла Евдокия. – Что он пил, кто наливал, кто рядом отирался? Поверить в то, что нервничающий человек глотка воды не попросил, не выпил – в жизни не смогу!
– Гладко чешешь, – задумчиво проговорил смотрящий. – Сама удумала с утра пораньше или уже вчера с Муромцем чего-то наметили?
– Иван Иванович, могу вам повторить – я сыщица. Я привыкла складывать по крупицам информацию. Мой мозг привык работать в определенном ритме и порядке. Рука набилась.
– Что-то я не видел раньше таких сыщиц, – буркнул вор.
– А я единичный экземпляр. Московский эксклюзив.
Нескромно? Но зато доходчиво, и снимает пустопорожние вопросы.
– Мне больше не звони, – весомо произнес смотрящий, словно это не он трижды сыщице трезвонил и вчера сам на встречу звонком приглашал. – Я для тебя… – слов Воропаев не подобрал и продолжил так: – По всем понятиям, я тебе должен ноги вырвать. Так что живи и бойся. Поняла?
– Угу. А с Нифасей я могу созваниваться?
– С Нифасей? – подумал вор. – Можешь. Но для меня ты умерла.
В трубке раздались короткие гудки. Окончание разговора получилось нелогичным и страшным. С одной стороны, смотрящий вроде бы согласился провести внутреннее расследование. Но, видимо, посчитал, что в этом случае он справится и сам, а от Дуси уже больше вреда, чем пользы.
Евдокия чуть повернулась и осторожно разжала трясущиеся пальцы. Горячий телефон шмякнулся на кровать. В горле Евдокии стоял такой огромный удушающий ком, что девушке показалось – можно задохнуться.
Она кое-как встала с постели. Доплелась до большой тумбы с графином. И, опасаясь расплескать воду, не пользуясь стаканом, жадно присосалась к узкому стеклянному горлышку. Вода вливалась в нее словно через трубочку для коктейля. Болезненно прокатывалась по пищеводу и проникала в сжавшийся от страха желудок.
Дусе казалось, ее только что дважды саданули под дых.
Два мужика. С замахом.
Ужас.
Кто же это такой в городе завелся?.. Какой бес все это затеял-разыграл?! Если с ним ни полицейские, ни воры справиться не могут… Модест воскрес?! Или достойного наследника на проклятие своим гонителям оставил?..
Кошмар. Но тягой к мистике Землероева никогда не славилась.
Она вернулась к кровати. Легла навзничь. И, уставившись в потолок, сложила руки на груди.
…О том, что в этой покойницкой позе она провела больше часа, сыщице сказали настенные часы.
Вначале Евдокия им не поверила. Им и глазам. Потом поняла: время уже вычеркнуло Евдокию Землероеву из списка дееспособно мыслящих людей. Дуся умерла не только для смотрящего, от страха она скончалась для самой себя. И для того, по сути, была веская причина. Даже две. Час с небольшим назад ей угрожали два влиятельных мужчины: один грозил упечь в тюрьму, другой намекнул, что может ног лишить.
Свобода или ноги? Передвигаться по тюрьме или уж лежать в тюремном лазарете?..
Выбор чисто риторический.
Панические мысли ошпарили голову Евдокии Землероевой и на битый час лишили возможности стратегически соображать.
Спустя час сыщица заставила себя встряхнуться. Встать. И подойти к двери.
Дуся осторожно нажала на дверную ручку… высунула нос в коридор.
Встречаться с кем-нибудь из Муромцев ей не хотелось категорически!
Навряд ли Максим Ильич объявил домочадцам, что Дуся снюхалась с ворами и навалила ему полное СИЗО дерьма… Но выглядеть побитой кошкой и при этом «здрасте» лепетать – мука мученическая!
Не услышав ни звука, предположив, что по хорошей погоде семейство обитает на улице, Дуся этой самой кошкой прошмыгнула до кухни. Разыскала там самую большую чашку и заварила себе самого крепкого и сладкого кофе. Помчалась обратно на второй этаж.
Пробежка на цыпочках до кухни и обратно чуть-чуть смахнула сонную оторопь и пораженческие мысли. Отпив несколько глотков обжигающе горячей арабики, приказала себе: «Думай, Дуся, думай!.. Начинай копать, откуда раньше собиралась: от главного, от человека, который Коннику звонил! Здесь только тебе карты в руки, только ты в тот момент находилась рядом с Конником и что-то тебя зацепило! Что-то, давшее понять: Василь Никитич в потенциале покойник!»
Обычно, начиная напряженно о чем-то размышлять, Евдокия принималась наматывать круги по комнате или уходила на улицу, как говорила сама себе – утаптывать мысли.
Но сегодня ей требовался противоположный процесс – не размышление, а сосредоточенное погружение в воспоминания годичной давности.
А лучший способ погружения – релакс. Расслабленное состояние. Нежнейшее процеживание по крупицам, тишайшее сдувание песка и отделение зерна от плевел…
Евдокия сделала мощный глоток кофе. Легла на кровать и, закрыв глаза, представила приличную гостиную с отличным мебельным гарнитуром, кожаной диванной тройкой…
«Нет. Стоп. Гостиную Модеста рано вспоминать. Представь себя во дворе… ты сидишь в машине…»
Дуся вызвала из памяти закрытый с четырех сторон двор, окруженный монолитными сталинскими пятиэтажками.
Внутри каре из желтых домов стоит машина. В ней московская сыщица и четыре воропаевца. Чуть поодаль стоит жигуль сопровождения, также забитый седоками под завязку…
Главный в компании медвежатник Копуша. Он дальний родственник смотрящего.
Шаг за шагом, по высоким лестничным пролетам… полутемному коридору квартиры, вскрытой Копушей, Евдокия двигалась по памяти. Вспоминала посекундно. Каждый крошечный фрагмент: кто как смотрел, чего сказал, что сделал…
Она искала не действие, а ощущение… Чувство, ставшее предвестником еще одной, совсем недавней смерти…
Непрошеные гости уже в гостиной Казимировича… Копуша, напевая Хабанеру, шарит по шкафам и ищет скрытый сейф…
Стоп!
Евдокия подскочила. Стоп. «Хабанера»! Перед смертью Копуша напевал ту же мелодию, что и насвистывал Конник, и вчера эта мелодия навеяла Евдокии воспоминания о смертях годичной давности! Копуша – тоже вор, он тоже не скончался от естественных причин. Логично?
Да. Но Евдокия уже не спрашивала себя. Для того чтобы вернуться в события вчерашнего дня, релакс уже не требовался: как только в воспоминаниях возникла ария Кармен, головоломный узор из пазлов годичной разницы сложился полностью! Дуся в точности и безусловно ощутила то самое ощущение