предчувствия. Его родила мелодия, которую напевали два энских вора.
Оба уже – покойные. Что подтверждает правильность теории. Две смерти связывала только «Хабанера». «У любви как у пташки крылья…»
Но…
Евдокия вскочила и заметалась по комнате, уже привычно утаптывая появившиеся мысли: здесь есть большая разница. Убийцу Копуши Евдокия знала. Модест прострелил медвежатнику лобовую кость на глазах московской сыщицы.
А сам – погиб. Тоже на ее глазах. Спустя короткое время, в этой же гостиной…
«Думай, Дуся, Думай! В чем здесь связь?!»
Евдокия металась по спальне, от подоконника к двери и обратно, заскакивала в ванную комнату, ополаскивала раскрасневшееся лицо горстями ледяной воды и снова думала, думала, думала…
От серьезнейшей мыслительной нагрузки и полулитра выпитого кофе сердце прыгало в груди как ошалевший заяц. В висках стучало, по ним струился пот…
«Думай, Дуся, думай!»
Села. Тупо уставилась на тапочки.
Смерти Копуши и Никитича никак не хотели связываться. Убийцу первого москвичка знала, но кто грохнул Конника?..
А кто убил Модеста? Кто отправил пулю из снайперской винтовки с крыши противоположного дома или с чердака?!
Так, так, так… Копуша был главным в бригаде, посланной Воропаевым на взлом квартиры Доброжелателя. Мог Копуша знать о том, что в доме напротив засел стрелок с оптической винтовкой?
Обязательно. Он потому и тянул время, давая снайперу возможность лечь на изготовку. Евдокия точно помнила – она удивилась тому, что воры слишком долго не поднимаются в квартиру. В квартире могло что-то не срастись, их могла засечь какая-то бдительная соседушка Модеста, но они все же медлили!
Да. Отдавать только-только вычисленного Доброжелателя полиции Воропаев не мог и действовал наверняка. Когда Евдокия поднялась в квартиру, снайпер уже был напротив окон. И медвежатник Копуша это знал. Мельком подумав о снайпере, он замурлыкал про крылатую любовь.
Вчера днем разговор с этим же человеком навеял задумчивому Коннику эту же мелодию.
Оставив ноги свешенными с постели, Евдокия рухнула спиной на скомканное одеяло. Все. Можно подбивать итог: Модеста и Конника убрал один и тот же человек.
Вся пакость в том, что киллер – воропаевский. А это жесть. Тут с кондачка, наплевав на угрозы Воропаева, кидаться к телефону и вопить: «Я знаю, знаю, где закопана собака!» – категорически нельзя. Подумать надо. Взвесить.
Евдокия перевернулась на живот. Тоскливо поглядела в огромное окно на пышные верхушки плодовых деревьев. Качающиеся невдалеке метелки сосен.
«Живут же люди, – подумала, расслышав несущиеся со двора веселые крики Милены и кого-то еще из младших Муромцев. – Ни забот, ни хлопот… Резвятся. А мне либо в кутузку, либо в инвалидную коляску…»
Может, сигнализировать Максиму Ильичу, что нащупала убийцу? Пусть потрясет воров, даст наметку информаторам… У Ильича полный штат работников, досье на воропаевцев, поди, целый шкаф занимает. А то и два. Если Ильич определит персону, убивцу никакое алиби не поможет… Если полицейские будут точно знать, кого разыскивать по уличным камерам наблюдения, чью машину отслеживать, да как следует возьмутся за людей, обеспечивших киллеру алиби, промаринуют их на очных ставках до полной вялости мозгов… Прокол в алиби нащупают обязательно! Поймают на несоответствиях, поскольку это их хлеб, таких «свидетелей» следаки раскалывают человек по сорок за неделю.
Так что?.. Звонить старшему Муромцу и петь ему Хабанеру?
«Ага. Удумала. Киллер, положивший Казимировича и тем самым отомстивший за Копушу и еще одного воришку, для урок – герой! Свой в доску. За такого парня московскую ищейку в расход пустить не жалко».
А если не узнают? Ильич же не дурак, обязан понимать, что гостья шеей рискует… Скажет: информация пришла от стукача или анонима.
Да нет. Узнают урки. Догадаются. Полицейские привяжут розыски к конкретике, начнут плясать от песни, которую Конник насвистывал, когда рядом с ним только столичная девица и была… И если окажется, что киллер замочил Модеста, а к убийству вора в законе не причастен… Ох, что будет! Лучше и не представлять – Дуся окажется уже не легавой ищейкой, а классической отстойной стукачкой.
Но вот если этот киллер все же замочил вора в законе… Тут появляется интересный карамболь.
И посему за ради безопасности к убивцу лучше подбираться исподволь, на мягких лапах. Узнать, не замешан ли в устранении Конника господин смотрящий, и лишь тогда рассказывать про арию Кармен. Если Воропаев замешан, Евдокии ничего не останется – Иваныча придется сдать, убрать руками самих же воров. Им только дать послушать один интересный разговорчик – от смотрящего ни имени, ни мокрого места не останется.
Интересно, а на похороны Конника законники стекутся?
Вроде бы должны. Событие.
Но сначала надо осторожно потолковать с Нифасей. Выспросить невзначай, полунамеками… Спеть песенку про крылья пташки… Авось что и выплывет. Припомнит парень человека, вызывающего стойкую ассоциацию с арией Кармен.
Евдокия потянулась к мобильному телефону и… как будто обожглась!
Телефон засветился, загудел, – ошпаренные нервы отреагировали движением руки, – на дисплее высветилось «Дима Павлов».
Мама родная! Синицына! Она уже должна прибыть в Первопрестольную, а Евдокия забыла о подруге напрочь.
Землероева схватила телефон:
– Да, Дима, слушаю!
– Дусь…
От тона, которым следователь произнес короткое, в четыре буквы, имя, Землероевой сразу же сделалось нехорошо. Обостренная последними событиями интуиция, заточенный на слуховые нюансы слух сразу подсказали: «Звиздец твоей подружке, Дуська». Помертвев всем организмом, чувствуя вину – забыла я о Линке, забыла! – Евдокия слушала приятеля.
– Не приехала твоя Ангелина. Точнее – не доехала.
– Что такое, Дима? Как это могло случиться?!
– Да вот подошел я, как договаривались, с нарядом к поезду. Из вагона Ангелина не вышла. Я к проводнице: мол, была ли такая-то девушка, а если была, то куда делась? Та отвечает: была, села в Н-ске с красавчиком-шутником, но в два часа ночи вышла на одной унылой остановке. – Павлов произнес заковыристое название неизвестного городишки.
– Что?! Линка вышла?! Одна?! Или с Сергеем?!
– Спокойно. По порядку. Вышла вместе с Сергеем – я его кстати уже пробиваю по паспортным данным билета, – но шли не парой. С ними были еще два человека.
– Проводница их описала?
Следователь замялся:
– Да тут знаешь ли какое дело, Дуська… Они вышли через нерабочий тамбур вагона… Открыли дверь на другую сторону и выпрыгнули на рельсы.
– А проводница видела, что из ее вагона насильно девушку выводят?!
– Да в том-то и дело, Дуся… По словам этой Светочки, Линка шла добровольно. Света рабочий тамбур закрыла – остановка короткая, в две минуты, – прошла в свое купе и через окно увидела, как через рельсы от ее вагона шагает развеселая компания. Ну она, понятен перец, к нерабочему тамбуру метнулась. Дверь не заперта. Она через нее крикнула: «Вы куда?!» Так вот девушка обернулась и помахала ей рукой. Шла едва-едва, шатаясь, но весело. Ей помогал какой-то мужик, еще один вел пошатывающегося попутчика Синицыной. Тот, по словам Светы, тоже был в стельку пьян.
Синицына? В стельку пьяная?
Небывальщина какая-то!
– Господи! – провыла Евдокия. – Неужто проводница ничего не заподозрила?!
– Да заподозрила конечно, – кисло констатировал следак. – Но и ее понять можно… Стоянка две минуты, поезд уже трогается… Останавливать и вызывать наряд? Застрянет скорый на вшивом полустанке, начпоезда ее за срыв стоп-крана из СВ в плацкарт Воркута – Самарканд загонит… Если, конечно, спрыгнувшие пассажиры подвыпившей компанией окажутся.
Пока Павлов не начал задавать неудобных вопросов или – упаси боже! – помощь в розысках Синициной не предложил, Евдокия выпалила вопрос:
– Дим, ты говорил, что Сережу уже по базам пробивают?
– Ну, – с непонятной пока горделивостью согласился следователь. – Пробивают. Но это слабо сказано. Здесь у «путейцев» такой умелец есть, так насобачился гостей столицы по базам пробивать, что… Через пятнадцать минут! Вся подноготная. Гарантированно! Я его простимулировал, разумеется…
– Дима, с меня башли в тройном размере!
– Землероева, ты что, совсем с ума сошла?! – неожиданно раскипятился Павлов. – Совсем со своими ментами и урками соображать перестала?! – Намек на Паршина и Миронова. – Деньги предлагаешь – другу?! По фене ботаешь, как заправская зэка! Опомнись, Дуська, ты же девушка!
Ох как прилетело. Три разговора за день. Все с мужиками. И все орут.
Но Дима Павлов не угрожал. И не пугал. Как настоящий друг, предложивший помощь, он напомнил: «Ты, Дуся, девушка…» Должна быть нежной, терпеливой, трепетной…
А ты что? Башли. В тройном размере.
Тоже, понимаешь ли, нашлась звезда сыщицкого промысла.
– Прости, Дима, – неожиданно, пожалуй даже для себя, пролепетала Землероева. – Прости, прости…
– Дусь, ты что?.. Плачешь?!
Землероева рыдала. В трубке слышалось: «Дуся… Дуся… Дусенька!» Но железобетонная сыщица, всепогодная бегунья Землероева ревела как последняя корова. Страдала – всласть! Слезами уничтожала температуру кипения в мозгу.
Вот что делает с бабами справедливый и долгожданный мужской упрек в железобетонности, просьба и напоминание быть женственной. Ты не рубаха-парень, детка, не боевая подруга, не стойкий оловянный солдатик, ты не должна рваться в разведку и в мокрых штанах ползти по глине.
«Вернусь в Москву живая, выйду замуж! Стану Павловой!»
– Дима. Я в порядке, прости. Переволновалась за Синицыну. Прости! Справедливо упрекнул! Спасибо, я уже думала, вы все забыли, что я девушка. Так что там с Сережиным портретом?
– Угу. Как раз несут. Так, так… Сюрприз, Дусенция.
Мужчина с паспортными данными попутчика Синицыной имел абсолютно чистую репутацию (если не брать в расчет упреки от ГИБДД). Не привлекался, в полицейских базах не засвечен. Бизнесмен-многостаночник. Фирма зарегистрирована в Н-ске.