– Да. Еще вчера.
За спиной Евдокии раздалось тихое грозное хрюканье.
Дуся через плечо покосилась на Крученого и позволила себе высказаться:
– Давай, Антон, без нервов, ладно? Если бы я отдала деньги твоему папе, то моментально стала бы ему неинтересна. А мне еще нужно от убийства Конника отмазаться.
– Шкура! – выбросил в Дусину спину пылкий, но бывший любовник. А Евдокия подумала: «Интересно. Это он взаправду или таки вспомнил мое предупреждение относительно «удержись и не пристукни» и талантливо вписался в сценарий?»
Сыщица повернулась к Стасу и продолжила:
– С убийством, как я понимаю, мы вопрос решили. Я предлагаю купить у тебя за деньги Модеста четыре жизни: мою, его, – тычок оттопыренного большого пальца через плечо, – моей подруги и Сергея.
– Носитель информации у тебя с собой? – напряженно вглядываясь в девичье лицо, спросил убивец (как оказалось, все же штатный).
У Евдокии перестали подгибаться от страха пальцы в босоножках: лед скоро тронется, господа присяжные заседатели! На толстом панцире убивца появились первые трещины!
Девушка усмехнулась:
– Я что… очень шибко напоминаю доверчивую девочку, отправившуюся на свидание с преданным поклонником? Я, Стасик, флешку так заховала, что ни одна зараза не доберется!
– И где она?
– В доме Муромцев, разумеется, – повела плечом сыщица. – Есть желание туда смотаться?
– Нет. А у тебя есть человек, который ее привезет? – в тон поинтересовался душегуб.
– Конечно. Тереза Муромцева – жена начальника таможни. Она у меня на крепком крючке с прошлого года. Сделает так, как я попрошу, и не задаст вопросов.
По большому счету, Евдокия говорила правду. Занимаясь розысками убийцы Ильи Муромца, она наткнулась на небольшое грязное пятно на репутации таможенной жены, появившееся еще в девичестве последней. Но сохранила это в тайне. И мало того, спасла Терезу от смерти. Тайну младшей мадам Муромцевой узнал и Модест: он анонимно надавил на бедняжку, заставил ее кое-что выполнить и собирался сделать козлом отпущения. Посмертно.
Но Дуся просчитала ту угрозу, попросила Терезу изобразить приступ почечной колики и мигом переправила в больницу.
– Почему я должен тебе верить? – тяжело проговорил Хабанера.
– А я могу представить доказательства. Скажу тебе, что у меня есть на Терезу, и ты сам составишь наш разговор. Я не отклонюсь от расписанного ни на букву.
– Что там с Терезой? – показывая, будто идет к согласию, спросил убийца.
– В прошлом году, – невозмутимо пустилась врать Землероева, – Тереза притворилась больной. Легла в больницу с «приступом почечной колики»… Если хочешь, можешь это проверить, записи наверняка, остались в ее больничной карте. Дай денег тетеньке в регистратуре, почитай историю болезни Муромцевой… Если, конечно, не жалко времени и денег. Но мы отвлеклись. Я приехала навестить Терезу и застукала ее в палате с врачом-любовником. Этого достаточно? – мысленно извинившись перед мадам таможенницей, внушительно спросила Евдокия.
– Я должен подумать.
– Думай. Но недолго.
– А если я отправлю Терезе составленное нами сообщение?
– С твоего телефона? – усмехнулась сыщица. – Стас, меня по-любому придется выпускать из зазеркалья! Тебе придется хотя бы дверь открыть и взять вот этот телефон! – Дуся повращала цыганским мобильником, как заманчивым бананом перед клеткой с мартышками. Пусть даже снаружи находилась не она, приманка у нее в руках. – Думай, Стас. У тебя еще есть немного времени. Но оно играет против тебя. Скоро меня начнут искать, и оправдаться по телефону мне будет все более и более сложно.
Киллер свинцово поглядел на Дусю. Склонился над операторским пультом и достал оттуда карту памяти. То ли надеялся, что узники успели нечто обсудить, прежде чем вырвали микрофоны, то ли Крученый не все их выдрал… Евдокия постучала по стеклу согнутым пальцем.
– Не заморачивайся, – попросила выразительно. – Не слушай запись, ничего там нет. Я с Антоном не совещалась, не хотела сидеть в одной «камере» с человеком, который знает, что я его родного папу кинула.
Хабанера усмехнулся. Поглядел мимо Дуси на сидящего в углу Крученого и с усмешкой покачал головой.
– Э! Э! – воскликнула Землероева. – Не нагнетай, а! Мне и так по шее светит. А шея моя – ценная штука, на ней голова растет! Которой еще нужно с таможенницей разговаривать.
Изображая пугливость, Евдокия оглянулась на Крученого. И встретила глаза, в самом деле не обещавшие ей ничего хорошего.
Но, оставаясь спиной к Хабанере, сыщица смежила веки и показала личиком: все хорошо, Антон, все идет как нужно.
Оглянулась. Операторская комната была уже пуста. Стас ушел размышлять без свидетелей. Или отправился с кем-то посоветоваться. Поблизости либо по телефону.
Дуся быстро подошла к Антону, опустилась перед ним на корточки и, воткнув губы в самое ухо, быстро зашептала:
– Будь наготове. Сейчас наступит самый решающий момент, у Хабанеры могут нервы сдать! Если заметишь, что он готов стрелять или – не дай бог! – гранату кинуть, иди на сближение. Но если нет, если все будет выглядеть спокойно, сиди и не двигайся. Пожалуйста, не заставляй его нервничать!
Дуся отклонилась, поглядела на Антона и беззвучно, одной артикуляцией, спросила: «Хорошо?»
Антон кивнул. И долго-долго смотрел на девушку напротив.
Потом зашевелил губами, и Евдокия считала по ним вопрос: «Ты в самом деле нашла деньги?»
«А тебе есть разница?» Сыщица выразительно повела плечом.
Крученый помотал головой. Поднял тяжелую руку и провел ладонью по щеке девушки. Задержал два пальца на подбородке и ободряюще его тряхнул.
Евдокия ему улыбнулась: «Не дрейфь! Прорвемся».
Стас отсутствовал примерно полчаса.
За это время Землероева и сын смотрящего успели поцеловаться, поскольку ничего лучше поцелуя не снимает напряжение. Так что Дуся себе шибко не пеняла. И маленько поняла тех экстремалов, что жмутся по лифтам и кабинкам магазинов, тискаются в кабинетах начальников… Избыток адреналина, острота ситуации и обнаженные нервы уподобили поцелуй электрическому разряду! Двести двадцать вольт как будто прямиком в язык ударили!
Но это мимо темы.
Вставший перед стеклом киллер твердо произнес:
– Согласен. Я тебя выпущу и дам поговорить с Терезой, но набросаю четкий план разговора. Если ты отступишь хотя бы на полслова, считай – мы не договорились.
– Как скажешь, – безмятежно мяукнула Дуся. – Так я иду?
Хабанера перевел взгляд на Крученого и впервые за время заключения бывшего друга напрямую с ним заговорил:
– Ничего личного, Антоха. Я сделал ставку, проиграл. Если все выгорит, ты останешься в живых.
– А если не выгорит?
– Если не выгорит, претензии вот к этой красавице. Мое дело чистое. Договорились, разошлись. Завтра утром я буду далеко.
– А на кой хрен ты вообще все это замутил? Чего тебе не хватало?!
Стас пожал плечами:
– Риторический вопрос. Всего. Тускло стало жить без драйва.
Евдокии очень захотелось треснуть стоящего поблизости переговорщика! Не ко времени разговоры и детализация, Антоша! Не ко времени… Не приведи господи занервничает бывший друг и планы поменяет!
Но Стас продолжения не захотел:
– Отойди в угол, Антоха, и стой смирно. Не доводи до греха.
Крученый усмехнулся. Брутально поиграл бицепсами и, добравшись до угла, присел на корточки в позу пересыльного зэка. Задвигал желваками.
– Подойди к двери, – приказал Хабанера сыщице.
Когда Дуся послушно дошагала до порога, Стас открыл дверь и одним могучим рывком вдернул девчонку в режиссерское помещение.
Уф. Половина дела сделана. Хабанера хоть и вспотел от переживаний, но выглядел адекватным.
Крученый сидел в углу и изображал несклоняемую жертву репрессий.
– Вначале в туалет, – безапелляционно заявила Землероева. – И ему вот эту бутылочку из-под минералки зашвырни. Все ж хоть и бывший, но друг. Надует тебе в угол, а тут – шансон, искусство.
Хабанера послушно выполнил просьбу, закатив в застеколье две пластиковые бутылки – пустую и полную.
После выполнения понятных процедур напившаяся из-под крана в уборной Дуся и убивец вернулись в операторскую. Стас положил на пульт листок бумаги:
– Не спрашиваю тебя, как вы с Терезой здороваетесь, начнешь с простого: «Привет, Тереза, это Евдокия». Далее так…
Стас расписал для Евдокии сценарий разговора, предусмотрел малейший поворот и неожиданно настоял на акценте:
– Ты должна ей напомнить о прошлогоднем происшествии в больнице.
– В смысле сказать: «А помнишь, как я тебя с любовником застукала»? – опешила Землероева.
– Примерно. И она должна тебе ответить. Подтвердить, что это было в самом деле, иначе встреча не состоится. А ты будешь наказана. Как и Ангелина.
– Ты что, друг сердешный, – натурально изу милась Евдокия, – совсем офонарел?! Мы с Терезкой эту тему вообще стороной обходим! Я что, ненормальная – ей изменой в глаза тыкать?! Я буду ее об одолжении просить и одновременно шантажировать?!
– Да. Ты – будешь. Я должен получить подтверждение, что разговор не пишется на микрофон и его не слушает муж. Что измена вообще случилась. Ясно?
– Ясно. Ты параноик, – искренне опечалилась Землероева. – Если бы я замутила дикую интригу, то сейчас бы не торговалась с тобой и не отдавала воровские бабки! Ты уже признался, студию можно окружать и брать тебя тепленьким!
Евдокия слишком нервно отреагировала на условие. И Стас напрягся больше нужного.
– Ты меня услышала: или – или. Выбирай.
– Господи, ну почему же ты такой упрямый-то! Я ж говорю – мы эту тему стороной обходим, по умолчанию! И если я вдруг начну о ее шашнях на телефон говорить, она как раз меня и заподозрит, подумает, пишу или мужу дала послушать!
– А ты иносказательно. Так, чтоб только я и вы могли понять.
«Иносказательно?.. Извольте!»
Евдокия укоризненно покрутила головой и фыркнула:
– Согласна. Я ей скажу: «У меня ситуация как у тебя в прошлом году в больнице». То есть я с мужчиной. Мне ж все равно как-то надо свое отсутствие объяснить, правда?.. А тут как раз то же самое, что у тебя в прошлом году, – я с мужиком зависла. Сойдет?!