– И не охотниками, а дичью, – вывернул все наизнанку Сергей. – Не забывай: в этих водах властвует закон джунглей. Не знаю, как в Европе.
– Так я и не предлагаю оставаться здесь. Не забывай, что всю французскую торговлю в колониях взяла на себя Вест-Индская компания. Мы просто наберем побольше товара и махнем к более гостеприимным берегам.
– Гостеприимные берега – это те, где нас ждут. Для нас таковых в Европе не имеется, – перебил Командор.
У меня сложилось впечатление, будто все связанное с торговлей находится вне пределов его восприятия.
– Ты собираешься остаться в Архипелаге?
– Нет. Пристрою наших женщин и махну на родину.
– Но надо же чем-то заниматься! Дымом отечества сыт не будешь, – предупредил я. – Чтобы прожить, нужен капитал. Деньги, иными словами, надо зарабатывать.
– А мы чем занимаемся? – Командор взглянул на меня и вдруг с усмешкой процитировал:
Никто не спросит: «Чье богатство?
Где взято и какой ценой?»
Война, торговля и пиратство –
Три вида сущности одной.
Да, этим он меня, признаться, убил. С самого начала нашей одиссеи я признал в Сергее Воина и Мужчину, но даже не подозревал о его знакомстве с «Фаустом» Гете.
– Но если хочешь… Каждый сам выбирает свой путь. Корабль есть, наберешь команду, может, кто из наших согласится, и вперед, – неожиданно закончил Командор.
– А ты? – признаться, без Кабанова мне в море было неспокойно.
– Как же я орлов наших брошу? Они в меня верят, а веру предавать нельзя.
– Не понял. То ты говоришь о России, то о том, что не можешь отсюда уйти, – искренне признался я.
– Будет и Россия. Куда я без нее? – с грустью произнес Командор.
И тут до меня дошло.
Кабанов вполне искренне говорит о родине, да только в глубине души понимает: там ему будет скучновато. Наши приключения пробудили в нем дремавшие наклонности к авантюризму. Не в стиле Великого комбинатора. За стульями Командор стал бы гоняться разве что от скуки. Нет, к авантюризму в исконном мужском смысле.
За несколько месяцев Сергей стал судьей и богом здешних беспокойных мест. Другого бы подобная ноша раздавила, ему, наоборот, придала больше сил. Тот случай, когда человек оказывается на своем месте. Недаром старые морские волки с готовностью бросаются выполнять все его приказания. Не спрашивая, не уточняя.
И после всего вдруг оказаться в одном ряду с другими? При своих талантах Командор, без сомнения, станет в России офицером, а дальше? Насколько я знаю, регулярная война в данное время напрочь отбрасывает личную инициативу. Шагай себе в общей шеренге, передавай команды да терпеливо считай пролетающие мимо ядра. Я бы взвыл не от одного страха – от тоски, а он?
Он, конечно, все подсознательно понимает, вот теперь и оттягивает момент возвращения под всякими предлогами.
Хотя веру, тут Командор прав, тоже убивать нельзя. И в ответ на привязанность моряков он испытывает к ним аналогичное чувство.
– Только подожди со своими вопросами до возвращения в порт, – произносит Командор, и я не сразу понимаю, о чем идет речь.
Когда же понимаю, то ответ мой, надеюсь, звучит достойно:
– Я вообще с ними подожду. До другого времени.
Командор дружески обнимает меня, и я вижу, что он растроган.
Ближе к вечеру нас ожидает еще одна встреча. Нам попадается еще один парусник, на этот раз английский. Сопротивления он не оказывает, и на его палубу мы поднимаемся в благодушном настроении.
Капитан одет словно на раут. Перстни на пальцах, массивная золотая цепь поверх камзола, лицо самоуверенного, знающего себе цену человека. От него слегка пахнет парфюмом.
– Что за груз? – привычно осведомляется у него Командор.
Мол, простите за излишнее беспокойство, но такая уж у меня работа.
Пока капитан собирается с ответом, я оказываюсь в числе тех флибустьеров, кто деловито лезет осматривать ближайший трюм.
Нет, я все понимаю, но интересно же!..
Интерес проходит мгновенно. Весь трюм представляет из себя подобие гигантской камеры с многоярусными нарами. Высота между ними едва достигает полуметра, а на них плотно, один к другому, лежат в позе младенцев черные человеческие фигуры. Лежат связанными так, что выпрямиться не могут. Зато и набито их, благодаря такой упаковке, столько, что не сосчитать.
О гигиене не может идти и речи. Все загажено, запах стоит такой, что я едва не теряю сознание. К тому же некоторые из негров, по-моему, уже умерли, и вонь разлагающихся трупов вплетается в вонь нечистот.
С трудом выбираюсь на палубу и пытаюсь отдышаться.
– Что с тобой, Юра? – Командор замечает мое состояние и немедленно покидает собирающегося с мыслями капитана.
– Там… – говорить дальше не могу.
Кабанов молча лезет навстречу выбирающимся из трюма флибустьерам.
Он возвращается практически сразу, бледный, словно укачанный хорошим штормом. В глазах его стоит лед.
– Так… – первое слово дается Командору с трудом, – всю команду… – И он направляет большой палец вниз тем самым жестом, который любили употреблять римские аристократы во время игрищ в Колизее.
Англичане ничего не понимают. Один капитан возмущенно переспрашивает:
– Что?
– Его – повесить, – добавляет Командор.
Несколько оказавшихся ближе флибустьеров немедленно хватают капитана, срывают с него перстни и цепь, заламывают руки…
Другие хладнокровно достают ножи. Бьют британцев в живот, некоторых ставят на колени и перерезают горло. Все это деловито, без спешки и суеты.
Мне становится не по себе от подобного зрелища, хотя никаких оправданий работорговцам я не вижу.
– Что с рабами делать? – спрашиваю, дабы хоть немного отвлечься.
– Вывести группами на палубу. Пусть разомнутся хоть немного. Собрать продукты и накормить. Только немного. Им наверняка ничего не давали.
– А вообще?
– Что – вообще? Если хочешь, вези назад, – раздраженно бросает Командор. Потом спохватывается и мягче добавляет: – Придется продать их на Гаити. Понимаю, но сами они тоже не выживут. Что вы возитесь?!
Это – тем, кто занят капитаном. Проходит минута, и тело работорговца рывком взмывает к рее. Последние конвульсии, и все.
Все.
18Лудицкий. Депутат-носильщик
Корзина была невероятно тяжела, но еще тяжелее были мысли. Подумать только, он, депутат, народный избранник, человек, так много сделавший для демократии, должен лично переть до дома всевозможные окорока, овощи, фрукты и прочие продукты! И ладно бы до своего дома!
Лудицкий сам согласился быть слугой у бывшего подчиненного, но не предполагал тогда, что подобная роль может быть настолько унизительной. То принеси, это сделай, как будто для таких дел нельзя прикупить парочку негров!
Но нет. Командор предпочитает иметь одного раба, да и того постоянно использует отнюдь не для домашних дел. Да еще нанял кухарку, толстую негритянку с французским именем Жаннет, одновременно играющую роль служанки при девушках.
За последние месяцы многое изменилось в жизни некрасовцев. Переселилась в дом по соседству Вика. Рядышком живут Флейшман с Ленкой, Ярцев с Женевьевой. Даже те, кто стал простым матросом, приобрели себе жилища, и теперь в Пор-де-Пэ возник крохотный поселок из современников и соплеменников. И пусть ни одно обиталище не идет ни в какое сравнение с тем особняком, который был у Лудицкого, но утешение-то это слабоватое! Мало ли что и у кого было в далеком будущем!
У того же Флейшмана, к примеру, домище был побогаче, чем у Петра Ильича. Не считая квартир, яхты и другого имущества, приличествующего преуспевающему бизнесмену.
Большинство женщин успело пристроиться. В основном они стали подругами пиратов. Поменяли социальный статус и были, как ни странно, довольны своей судьбой. Муж в наличии, если не в отсутствии, иными словами – в походе, деньги есть. Не те, прежние, так и времена другие, более суровые.
Женщины на всех островах оставались в меньшинстве, поэтому даже пожилые смогли найти себе пару. Про более молодых говорить не приходится. Разница была лишь в том, нашли ли они себе француза или сошлись с кем-нибудь из своих. Пассии появились у всех, включая Петровича, и лишь с Лудицким не захотела быть ни одна.
Это порождало дополнительную обиду. И пусть в данный момент Петр Ильич был слугой, но все ведь может измениться!
Лудицкий тайком пытался сходить к губернатору, предложить свои услуги в качестве советника по политическим вопросам, однако Дю Кас его даже не принял.
Или виною плохое знание языков? Но все равно, могли бы нанять переводчика. За плечами Лудицкого – опыт депутатской работы конца двадцатого и начала двадцать первого века. Нельзя отметать его, как нечто несущественное! И вообще, могли бы устроить парламентскую республику, вместо изживающей себя монархии, в которой порядочному человеку негде развернуться!
В соседней Англии уже давно более прогрессивный строй, да вот беда: не получается дружбы с Англией!
Идущая чуть впереди Наташа то и дело здоровается с попадающими навстречу жителями. Вернее, те стараются первыми приветствовать девушку. Галантно раскланиваются кавалеры, уважительно свидетельствуют почтение бывалые моряки, с оттенком зависти здороваются женщины.
Еще бы! Мало того, что Наташа выглядит превосходно. Она – подруга знаменитого флибустьера, чей авторитет бесспорен. Пор-де-Пэ невелик, как и все города в Вест-Индии. Жители знают друг друга, а уж не знать такую красавицу!..
А вот Лудицкого словно не видят в упор. Тащит человек корзину, ну и бог с ним! Помогать здесь никому не принято.
На самом деле путь от лавки до дому невелик. Долгим его делали непривычная тяжесть, неизменная жара да сознание униженности, не покидавшее Лудицкого все последнее время.
В душе в очередной раз зародилась злость. На Кабанова, на остальных людей, на судьбу, на этот остров, на весь мир, отдельно – на женщин.
– Спасибо, Петр Ильич. Поставьте корзину на кухне, – вежливо (черт бы ее побрал!) поблагодарила Наташа.