На цыпочках крадется в грезы
Ночной скелет.
И как олень по снегу тундры млечной,
Бежит любовь,
Но все ж на дне реки светает вечность,
А в жилах – кровь.
Хоть сто смертей грозят святому зверю,
Святой весне,
И важно ходит за стеклянной дверью
Палач во сне.
Хотя во сне склоняется секира
К моей руке,
И тень лежит огромная от мира
На потолке.
«Голубая душа луча…»
Голубая душа луча
Научила меня молчать.
Слышу сонный напев ключа,
Спит мой садик, в лучах шепча.
Замолчал я, в песок ушел,
Лёг на травку, как мягкий вол,
Надо мной жасмин расцвел,
Золотое успенье пчел.
Я спокоен, я сплю в веках,
Призрак мысли, что был в бегах,
Днесь лежит у меня в ногах,
Глажу я своего врага.
Я покорен, я пуст, я прост,
Я лучи отстраняю звезд,
Надо мною качание роз,
Отдаленное пенье гроз.
Всё прошло, всё вернулось вновь,
Сплю в святом, в золотом, в пустом.
Боже мой! Пронеси любовь
Над жасминным моим кустом.
Пусть минуют меня огни,
Пусть мой ангел в слезах заснет.
Всё простилось за детства дни
Мне на целую жизнь вперед.
«Мальчик смотрит: белый пароходик…»
Мальчик смотрит: белый пароходик
Уплывает вдоль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма чёрный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей,
И прекрасно видимо ему:
На кораблик голубые крысы
Принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетеном кресле,
Знает он, что капитан из Англии
Не вернётся никогда к невесте.
Что, навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой друг.
Капитан, где Геспериды? – В небе.
Снова север, далее – на юг.
Музыка поет в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далёких стран,
Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несет река.
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
«За стеною жизни ходит осень…»
За стеною жизни ходит осень
И поет с закрытыми глазами.
Посещают сад слепые осы,
Провалилось лето на экзамене.
Всё проходит, улыбаясь мило,
Оставаться жить легко и страшно.
Осень в небо руки заломила
И поёт на золочёной башне.
Размышляют трубы в час вечерний,
Возникают звезды, снятся годы,
А святой монах звонит к вечерне —
Медленно летят удары в горы.
Отдыхает жизнь в мирах осенних.
В синеве морей, небес в зените.
Спит она под теплой хвойной сенью
У подножья замков из гранита.
А над ними в золотой пустыне
Кажется бескрайним синий путь.
Тихо реют листья золотые
К каменному ангелу на грудь.
«Нездешний рыцарь на коне…»
A Paul Fort
Нездешний рыцарь на коне
Проходит в полной тишине,
Над заколдованным мечом
Он думает о чем, о чем?
Отшельник спит в глухой норе,
Спит дерево в своей коре,
Луна на плоской крыше спит,
Волшебник в сладком сне сопит.
Недвижны лодки на пруде,
Пустынник спит, согрев песок,
Мерлен проходит по воде,
Не шелохнув ночных цветов.
Мерлен, сладчайший Иисус,
Встречает девять муз в лесу, —
Мадонны, девять нежных Дев,
С ним отражаются в воде.
Он начинает тихо петь —
Гадюки слушают в траве,
Серебряные рыбы в сеть
Плывут, покорствуя судьбе.
Ночной Орфей, спаситель сна,
Поет чуть слышно в камыше.
Ущербная его луна
Сияет медленно в душе.
Проклятый мир, ты близок мне,
Я там родился, где во тьме
Русалка слушает певца,
Откинув волосы с лица.
Но в темно-синем хрустале
Петух пропел, ещё во сне.
Мэрлен-пустынник встал с колен,
Настало утро на земле.
«Темен воздух. В небе розы реют…»
Темен воздух. В небе розы реют,
Скоро время уличных огней.
Тихо душный город вечереет,
Медленно становится темней.
Желтый дым под низкою луною,
Поздний час, необъяснимый свет.
Боже мой! как тяжело весною,
И нельзя уснуть, и счастья нет.
Ясно слышно, как трещит в бараке
Колесо фортуны в свете газа.
Запах листьев. Голоса во мраке,
А в окне горят все звезды сразу.
Боже мой, зачем опять вернулись
Эти листья в небе ярких дней,
Эта яркость платьев, шумность улиц,
Вечер – хаос счастья и огней.
Выставки у городской заставы,
На ветру плакаты над мостами.
И в пыли, измученный, усталый,
Взгляд людей, вернувшихся с цветами.
Вечером, в сиянии весеннем,
Мостовых граниты лиловей.
Город тих и пуст по воскресеньям —
Вечером сияет соловей.
В поздний час среди бульваров звездных
Не ищи, не плачь, не говори,
Слушай дивный голос бесполезный,
К тёмной, страшной правде припади!
Мир ужасен. Солнце дышит смертью,
Слава губит, и сирени душат.
Всё жалейте, никому не верьте,
Сладостно губите ваши души!
Смейся, плачь, целуй больные руки,
Превращайся в камень, лги, кради.
Всё здесь только соловьи разлуки,
И всему погибель впереди.
Всё здесь только алая усталость,
Тёмный сон сирени над водой.
В синем небе только пыль и жалость,
Страшный блеск метели неземной.
«Вращалась ночь вокруг трубы оркестра…»
Вращалась ночь вокруг трубы оркестра,
Последний час тонул на мелком месте,
Я обнимал Тебя рукой Ореста,
Последний раз мы танцевали вместе.
Последний раз труба играла зорю.
Танцуя, мы о гибели мечтали.
Но розовел курзал над гладким морем,
В сосновом парке птицы щебетали.
Горели окна на высокой даче,
Оранжевый песок скрипел, сырой.
Душа спала, привыкнув к неудачам,
Уже ей веял розов мир иной.
Казалось ей, что розам что-то снится,
Они шептали мне, закрыв глаза.
Прощались франты. Голубые лица
Развратных дев смотрели в небеса.
Озарена грядущими веками,
Ты с ними шла, как к жертвеннику Авель.
Ты вдалеке смешалась с облаками,
А я взошёл на траурный корабль.
Галерея
Афиша последнего из «Русских балов», организованных Ильёй Зданевичем, с участием Поплавского
Борис Поплавский в берлинский период (снимок сделан в универмаге KDW)
Борис Поплавский с друзьями-художниками
Портрет Маяковского (Берлин, 1922)
Портрет Дины Шрайбман (Дины Татищевой)
Портрет Натальи Столяровой
Портрет неизвестной
Портрет неизвестного
Черная Мадонна
Один из первых рисунков; Борис Поплавский – ученик 5-го класса
Монпарнасское кафе «Le Dōme», где встречались художники и поэты, нарисованное Поплавским. На часах – 2 часа ночи, а они всё сидят: многим некуда идти. Поплавский писал: «Живу в кафе, как пьяницы живут»