– Пивка? – Андрюха прямо в простыне зашел по колено в воду, протягивая Сандеру кружку с темным напитком.
– Не, я квасу лучше. Мне еще водку пить, не хочу мешать.
– Все… Дамы и господа! – во весь свой неслабый голос объявил Андрюха. – Наш друг, сын и брат Александр Одоевский окончательно превратился в янки! Ай! – За вскриком раздался громкий плеск. Сандер хмыкнул, провожая взглядом скрывшуюся под водой белобрысую макушку, и зашагал к берегу. Вслед ему полетела пустая кружка.
– Ты! Гребаный пиндос! – Рев Андрюхи разнесся над водой и был встречен многоголосым хохотом на берегу.
Сандер подошел к накрытым столикам и налил себе квас в пивную кружку. Сделал глоток и довольно зажмурился. Да, вот сейчас как следует навернуть мяса – самое то. А потом и выпить.
Мало что изменилось за прошедшие пять лет в этих местах. Отец совершенно не постарел, разве что слегка раздался в талии, но это было заметно только когда он голым скакал по парной. Настюха из тощей девицы превратилась в большегрудую нимфу, тоже слегка увеличившись в талии и бедрах. Или сестренка беременна? Надо будет спросить у Андрюхи, не хотелось бы попасть впросак.
– Ну ты… блин! – Подошедший сзади Андрюха ощутимо ткнул его в спину. – Как ты это сделал, вражина? Я даже не заметил, как ты меня завалил!
– Ха, – Сандер картинно отставил в сторону кружку с квасом, – это секретная техника якудза!
– Да ну? – недоверчиво уставился на него Андрюха. – Где это ты в Америке нашел якудз?
– Что б ты понимал… я был лучшим другом главного якудзы Японии! Страшный человек! В Маленьком Токио все падали в ужасе, только заслышав его имя!
– Эй, а что ты делал в Токио? Ты же был в Кембридже?
– Это район в Лос-Анджелесе. Я там вел бизнес. Да вот, сам посмотри. – Сандер обтер мокрую руку о красную льняную салфетку, на которой лежал нарезанный лаваш, и взял со стола телефон.
– Во! Смотри! – Он нашел нужную фотку и повернул телефон экраном к Андрюхе.
– А-а-а… в натуре японец! Ты с ним учился, что ли? Выглядит, как полный педик.
– Сам ты выглядишь, как полный педик, – неожиданно обиделся Сандер, – это мой сосед по комнате. Мы учились вместе.
– А чего волосы крашеные? И глаза разные?
– Эх… надел бы ты свой ватник, фермер, – усмехнулся Сандер и потянул к себе шампур с мясом, – это особая, отличительная черта настоящего якудзы. Понял? – Он вцепился зубами в крайний кусок, снял его и, завернув в лаваш, отправил в рот.
На четырех столах, уставленных разнообразной снедью, начиная от соленых огурцов и капусты и заканчивая каким-то кошмарно вонючим и странного зеленоватого цвета сыром, наверняка невероятно элитным, из алкоголя были только пиво, водка и красное вино «Для дам-с», как любил говорить отец. Сам он пил исключительно водку, считая ее, и только ее, «настоящим мужским напитком», и демонстративно морщился и высмеивал тех, кто пил марочный коньяк, а виски именовал не иначе как «самогонка американская».
И только Сандер знал, что на самом деле ничего, кроме водки, желудок отца просто не принимает. Мать тоже знала, но была свято уверена, что мужу тогда, в девяносто восьмом, удалили желчный пузырь.
Может, и удалили – Сандер никогда об этом не спрашивал. Картина, как отец сползает по открытой дверце своего чероки, держась за живот, и красные струйки начинают вытекать у него между пальцев, впечаталась в его мозг навсегда. И голос отца. Шипение. «Саня… на пол…»
Сандер никому не рассказывал об этом. Даже Андрюхе. Да и отец никогда не рассказывал, как распустился огненным цветком бензобак перегородившего трассу крузака и оторванная горящая голова его водителя шмякнулась им на капот. Это была их маленькая тайна.
Сандер налил в стопку холодную, явно недавно вынутую из морозилки водку (видимо, Андрюха вез запас на случай ядерной войны) и подмигнул отцу, поднимая стопку.
– Пей! – прикрикнул на него тот, шлепая ладонью по столешнице. – А то сидишь, как девица на смотринах.
Отец был весьма конкретно не трезв. Впрочем, когда они обнимались возле великолепной Андрюхиной оранжевой тачилы (Сандер не мог называть даже мысленно это произведение японского автопрома как-то по-другому), от отца уже слегка попахивало… ожиданием.
Сандер протянул руку, звякнул своей стопкой о другие, протянувшиеся к нему, и выпил залпом. И закусил ломтиком ветчины. Водка горячим приятным шариком прокатилась по горлу и мягко скользнула в желудок. То, что издавна в народе называлось «хорошо пошла».
– Ма-а-ам! Да сядь уже! – позвал он.
Мама тоже не изменилась совершенно, хотя ее Сандер толком рассмотреть не успевал: маленькая, юркая, похожая на рыжую белку, она постоянно суетилась между столами, что-то нарезая, подкладывая, выхватывая из рук дяди Игоря шампуры со свежим шашлыком.
– Да-да. Сейчас… еще квасу принесу…
– Сядь, сказали! – рявкнул отец и дернул ее за руку, усаживая рядом с собой. И, не отпуская, второй рукой налил вина в стоящий рядом бокал. – Сын приехал, а ты его встретить нормально не можешь. И так жратвы – за неделю не съесть.
– Дюшка за день справится, – засмеялась за спиной Настюха и тоже уселась на лавку, перекинув через нее ногу. – Ну, давай, рассказывай. Как ты там Америку открывал?
Отец тем временем встал и пошел в домик. И вернулся оттуда спустя пару минут с небольшим футляром в руках. Снова сел за стол и постучал по нему, привлекая внимание. Футляр он положил рядом.
Сандер покачал головой. Его начали терзать недобрые предчувствия.
– Сегодняшний вечер я бы хотел продолжить, так сказать, официальной частью, – заговорил отец, убедившись, что все на него смотрят. – Все знают, что мой сын, Александр, сегодня вернулся домой. Окончив с отличием Гарвардский университет! Мы все по праву гордимся этим человеком: и тем, что родили, вырастили его, дружили с ним и прочее и прочее… – Он рассмеялся, и его смех потонул в аплодисментах, а Сандер мысленно взмолился, чтобы на этом «официальная часть» и закончилась. Но нет. Отец поднял в воздух футляр и, дождавшись, когда хлопки смолкнут, продолжил:
– И поэтому я считаю, что пришел наконец долгожданный час. Именно сегодня я хочу передать тебе, Александр, мой сын и наследник, нашу старую семейную реликвию.
Он открыл футляр и извлек из него японский кинжал. Сандер закатил глаза и подпер подбородок ладонью.
– …Как известно, мой прадед, Виктор Одоевский был дворянином и офицером царской армии. Он прошел Русско-японскую войну, где и получил в качестве трофея этот японский офицерский кортик, а также был героем Гражданской войны, разумеется, со стороны истинных патриотов России! И, несмотря на то что был вынужден покинуть родину, когда родной стране снова угрожала опасность, он, как истинный патриот…
– …решил во Второй мировой войне не участвовать, как впрочем, и вся остальная Франция, а вернуться на родину уже после, пока все были добрые, – закончил за него Сандер и, снова закатив глаза, развел руками.
Над столами повисла гнетущая тишина. Только слышно было тихое шуршание волн Ладоги по песку.
– Что ты сказал?.. – Отец недоуменно посмотрел на него и даже слегка приоткрыл рот.
– Я сказал: хватит сочинять, папа. Никогда, ни дня в своей жизни наш предок не воевал. Он был комендантом концлагеря для японцев, а потом переводчиком в штабе. И с этими же японцами и уплыл. А этот танто[11] он забрал у японца, который им закололся в плену. И диплом у меня самый обычный, могу показать. А в «Теодолите» я не буду работать даже курьером. Я тебе об этом уже не раз говорил.
Тяжелый дубовый стол покачнулся, и с края посыпались вилки и огурцы. Отец захрипел, и его лицо налилось кровью.
– Охренел совсем там, в америках своих – так на меня быковать?! – Скамейка полетела в сторону.
– Витя! Витя! – Мать повисла у него на руке, но отец стряхнул ее и, приблизившись вплотную к Сандеру, размахнулся, метя кулаком в лицо.
И только тогда Сандер наконец поднялся.
– Придурки… два сапога… идиоты… – Мать свернула в три четверти мокрое полотенце и протянула его отцу.
Тот прижал его к челюсти и усмехнулся одной стороной губ. – Мать… свали, не причитай. Кто тебя драться учил?
– Друг. – Сандер облизал разбитые костяшки пальцев и тоже усмехнулся. – Мама, принеси водки.
– Правильно мыслишь… – Отец нахмурился и зыркнул из-под бровей. – Ну ты и скотина, Саня. Я ж для тебя все это…
– Что – все?
– Ну, вот это. – Отец повел рукой вокруг.
Сандер огляделся. Несколько домиков, кусок берега, огороженный забором, – «базу» отец купил незадолго до его отъезда, и Сандер еще не знал, приносит ли это место хоть какую-то прибыль или используется отцом исключительно для отдыха.
– Ты мне что, хотел эту дачу подарить, что ли? – усмехнулся Сандер.
– Дурак ты… Я помру – чья компания будет? Настькина?
– А ты не помирай… Не хочешь Насте – внуку передашь.
– Тоже заметил… Эх… внуку. Нечаев он будет, а не Одоевский. Понимать надо. Сань… ты ж один у меня сын… почему ты так поступаешь?
Мать принесла нераспечатанную бутылку и две стопки. И, коротко кивнув, ушла наводить порядок на столе. Сандер откинулся спиной на стену домика и протянул руку:
– Дай полотенце.
Забрав, откупорил бутылку и начал поливать ворсистую ткань.
– Э-э! – возмущенно завопил отец. – Не переводи продукт!
Он отнял у Сандера бутылку и приложился к горлышку.
– Вот, возьми, прижми к щеке. А то говорить завтра нормально не сможешь.
– Угу. – Отец забрал у сына полотенце и сунул тому в руки бутылку.
Сандер подумал немного и наклонил бутылку над стопкой, наблюдая, как густая струя наполняет ее до краев.
– Знаешь кто я, папа? И кто ты?
– Ну? – Отец поднял взгляд.
– Ты – человек, который в семнадцать разгружал машины с кроссовками на Апрашке. А в моем возрасте уже имел с десяток таких машин. А сейчас – я даже не буду перечислять то, что принадлежит тебе сейчас. «Теодолит» – одна из ведущих компаний в своей отрасли. А я? Сынок богатого папочки, поехавший учиться в Гарвард на деньги отца. Вот скажи, есть чем гордиться? А? Ты бы собой гордился? А отцом таким? А я тобой горжусь, пап, понимаешь?