Даю ревнивцам преуспеть
В воображенье диких дел
И злобных мин – то их удел.
Меж тем красавица в смятенье:
Угрозы все и нападенья
Ревнивца выносить должна,
Ей меньше смерти жизнь ценна.
Коль плохо днем, то ночью хуже:
Тоска сжимает только туже.
И утешаться нечем ей
1350
В той смерти, в горести своей.
При ней две девы пребывали,
Всегда, подобно ей, в печали.
Живя, как пленницы, в затворе,
Они ей скрашивали горе
Учтивой службой, как могли,
И в благородной к ней любви
Позабывали о тоске
Своей. Зажав ключи в руке,
Ревнивец часто появлялся.
1360
Надолго он не оставался,
Но, не затеяны ли шашни,
Следил, и целы ль стены башни.
Девицы ставили на стол
Что было, так как он завел
Через окошко, не мудря,
Как в трапезной монастыря,
Заране ставить все, откуда
Те брать могли питье и блюда.
После обеда всякий раз
1370
Он выходил, как напоказ,
Гулять; но были все стези
Его протоптаны вблизи,
Ибо на кухню заходил
Он и внимательно следил
За тем, что делает жена,
И часто видел, как она
Изящно режет хлеб, жаркое
И подает своей рукою
Двум девушкам, а заодно
1380
Еще и воду и вино.
И заключен был тайный сговор,
Чтоб не проговорился повар,
Что с них шпион не сводит глаз.
Но не хватило как-то раз
Вина девицам за обедом,
И был им тот секрет неведом,
Когда из-за стола одна
Пошла к окошку взять вина.
И н'арчимбаутова засада
1390
Открылась ей: таясь от взгляда
Ее, он вышел, но уже
О том сказала госпоже
Алис, девица, коей равных
Нет и средь самых благонравных.
Была другая, Маргарита,
Благоусердьем знаменита.
Старались оказать почет
Они Фламенке и уход
Создать. Ей выпало без счета
1400
Невзгод, преследует зевота
Ее, и вздохи, и тоска,
И все по воле муженька.
Слез выпила она немало.
Но бог – за то ль, что так страдала, -
Ей милости явил свои,
Не дав ребенка и любви,
Ибо, любя, но не питая
Ничем любви, она до края
Дошла бы в горести своей.
1410
Вовек не полюбить бы ей,
Когда б Любовь – чтоб не уныла
Была – ее не обучила
Тайком себе, но до поры
Ей не открыв своей игры.
Ей смерть мила. Из башни тесной
Открыта дверь лишь в день воскресный
Иль в праздник. Даже малословных
Бесед никто с ней, из духовных
Или из рыцарей будь он,
1420
Не вел, ведь в церкви отведен
Темнейший угол был Фламенке:
С двух от нее сторон по стенке,
Пред ней же сбитый из досок
Заборчик частый столь высок,
Что доходил до подбородка,
И там она сидела кротко.
Могли с ней вместе две подружки
И сам ревнивец быть в клетушке,
Но он любил вовне сидеть,
1430
Как леопард или медведь,
Всех озирая с подозреньем.
Ее, лишь в ясный день, за чтеньем
Евангелия, стоя рядом,
Вы б различили острым взглядом.
Ей подношенье отнести
Нельзя, к священнику ж пути
Не дать – все ж мудрено супругу,
Однако целовала руку
Лишь сквозь какой-нибудь покров.
1440
Податчиком ее даров
Был н'Арчимбаут, ее защита.
Священник, так как было скрыто
Лицо, рука же под перчаткой,
Ее не видел и украдкой
Ни в Пасху, ни пред Вознесеньем.
К ней служка шел с благословеньем [82],
И он-то бы увидеть мог
Ее, коль было бы вдомек.
Эн Арчимбаут, лишь missa est [83]
1450
Звучало, поднимал их с мест:
Полуденной молитвы [84] глас
Глушил он, и девятый час,
Когда кричал: «Вперед! вперед!
Меня обед давно уж ждет.
Довольно мешкать, поспешим», -
Не дав молитв окончить им.
Так шли дела два с лишним года.
Встречала новая невзгода
Их что ни день, росла печаль.
1460
Меж тем, под вечер ли, с утра ль,
Не останавливаясь, кроет
Себя эн Арчимбаут и ноет.
Был славен ваннами Бурбон;
Вход для купанья разрешен
И местным был, и чужестранным
Гостям; прибиты плитки к ваннам
С пометой, прок в какой каков.
Здесь делался совсем здоров
Хромой иль вообще недужный,
1470
Курс этих ванн принявши нужный.
А чтобы в час любой для всех
Купанье было без помех,
Хозяин хлопотал о том,
За плату ванну сдав внаем.
Тек в каждую воды поток,
Горячий, словно кипяток;
Холодной же воды подачей
Вы охлаждали жар горячей.
Там ванны были против хвори
1480
Любой; на крепком дверь запоре,
Как в доме – стены, нет прочней.
При каждой комната, чтоб в ней
Для освеженья или сна
Прилечь – кому на что нужна.
С владельцем ванны, всем известной
Своим богатством, в дружбе тесной
Был н'Арчимбаут, и так как ванна
Была близ дома, постоянно
В ней с давних пор купался он.
1490
Всегда следил Пейре Гион,
Той ванны и других хозяин,
За чистотой; пол был надраен,
Блестело все; особам знатным
Сдавал он их: вход был бесплатным
Для н'Арчимбаута и свободным.
Он иногда считал угодным
Жене доставить развлеченье
Иль выказать расположенье
И брал с собой; но было кратко
1500
Оно, так вел себя он гадко:
Она должна была в одежде
Стоять подолгу в ванной, прежде
Чем он везде не сунет нос;
Затем он прочь трусил, как пес,
Что выставлен, визжа, за дверь
И кость начнет стеречь теперь.
Он ванну запирал ключом,
Который был всегда при нем,
И в комнате сидел наружной.
1510
Когда же выйти было нужно
Фламенке, девушки звенели
Бубенчиком, для этой цели
Подвешиваемым внутри.
Эн Арчимбаут спешил к двери
И выпускал их, но тотчас
Набрасывался всякий раз
На госпожу, как озверелый:
«Вы год не выходили целый!
Мне Пейре Ги прислал вино,
1520
По вкусу было б вам оно,
Но гнев вы распалили мой,
Я отношу вино домой.
Вы видите, который час!
Обедать уж пора, а вас
Все нет. Даю вам обещанье:
Я на год вас лишу купанья,
Коль это повторится снова».
Тут тычется он бестолково
В дверь ванной – нет ли там кого,
1530
Ибо от зренья своего
Подвоха ждет: бедняге мнится,
Что кто-то там в углу таится.
Но объясняет Маргарита:
«Сеньор, уж госпожа помыта
Была и вышла бы, но сами
Мы, услужая нашей даме,
Купаться стали вслед за ней,
Зато и вышло все длинней.
Вина и грех лежат на нас».
1540
– «Мне что, – он говорит, – я пас, -
Кусая пальцы. – Даже гусь
Не плещется, как вы. Но злюсь
Я вовсе не на ваш заплыв».
Алис, на госпожу скосив
Глаза, в ответ: «Сеньор, как странно,
Вы чаще принимали ванны
И мылись дольше госпожи», -
И собственной смеется лжи,
Ибо о том не шел с тех пор,
1550
Как он женился, разговор.
Ногтей и косм уже не стриг,
Он жил одним: как он в тайник
Отправится и пошпионит.
Ничей упрек теперь не тронет
Его: не сбреет он вовек
Усов – как славянин или грек.
Так думает нагнать он страх:
«Жена, такого, при усах
И бороде, меня боясь,
1560
В любовную не вступит связь».
В те дни, когда, свиреп и шал,
Эн Арчимбаут так ревновал,
В Бургундии был рыцарь, в коем
Природа самым лучшим кроем
Свой разверстала матерьял,
Чтоб он со временем крепчал.
Не пожалев трудов и знаний,
Прекраснейшее из созданий
Она явила – мир воочью
1570
Узрел достоинств средоточье:
Красив, умен и храбр был он.
Авессалом и Соломон [85],
Стань существом они одним,
Сравниться не могли бы с ним.
Парис и Гектор и Улисс [86],
Когда б втроем в одно слились,
Не стали б вровень все ж ему
По доблести, красе, уму.
Чтоб описать столь превосходных
1580
Людей, и слов-то нет пригодных.