— Положим, квартиру ты снял не для меня, как выяснилось… — начала было я, но вдруг мне стало нестерпимо скучно.
Обсуждать денежный вопрос с человеком, с которым еще так совсем недавно делила ложе, — последнее дело. Другой вопрос, что забирать у бывшей любовницы то, что ей подарил, было как-то… ну, не комильфо. Поэтому я решила покончить с этой проблемой раз и навсегда.
— Мне нужно выйти минут на двадцать, — сказала я Исмаил-бею. — Вот тут как раз тот случай, когда я все должна делать сама.
Исмаил-бей хотел что-то сказать, но передумал и только сделал чуть заметный знак моему телохранителю. Ну, это пожалуйста, это меня ни в коей мере не напрягало.
Мы дошли до ближайшего банка, и я сняла со своей новой карточки ровно тысячу долларов, а потом добавила к ним то, что осталось от прежних, бывших на карточке денег. Часть я уже успела потратить на сувениры родителям, но это меня волновало меньше всего.
Потом произвела нехитрые подсчеты в уме и обменяла имевшиеся у меня местные деньги на доллары. Получилось что-то около тысячи четырехсот баксов, которые я сунула в сумку. Олег подсчитал правильно, деньги на обратный билет у меня еще оставались, да еще на многое другое, о чем ему знать совершенно не обязательно, а все остальное не имело практического значения. Честь дороже.
Я подошла к консулу и протянула ему пачку денег. Он воззрился на меня совершенно очумелыми глазами, да и во взгляде Исмаил-бея явственно читалось удивление.
— Вот деньги, — сказала я. — Арестованному их иметь, кажется, не положено, поэтому отдаю вам, а уж вы распорядитесь, как надо. Здесь все деньги с карточки, которой уже нет, плюс транспортные расходы в оба конца. Квартира снималась не для меня, я вообще провела в ней полторы ночи, но и за них я деньги возвращаю. Думаю, теперь у Олега Анатольевича финансовых претензий ко мне не возникнет. Расписочку напишите, пожалуйста. И обратите внимание, что я не сделала никаких вычетов за моральный урон, нанесенный мне в ходе его криминальных развлечений.
— Отбирать у женщины подаренные ей деньги…
Саркастическая фраза Исмаил-бея повисла в воздухе. Собственно, продолжения и не требовалось.
— Ты сама виновата! — взвился вдруг Олег. — Улетела бы вовремя, все деньги бы при тебе остались. Теперь опять будешь гроши считать от получки до получки.
— Солнце мое, — сделала я огромно-невинные глаза, хотя внутренне начинала закипать. — Что-то я не припомню, чтобы в Москве ты швырял дикие деньги на мое содержание. Так что в моем финансовом положении в этом плане ничего не изменится. Потом, я же могу и сама заработать, а тебе предстоит провести несколько лет в полном бездействии. Я не знаю, принято ли тут в тюрьмах заключенным зарплату платить.
— Ты никогда меня не любила, — мрачно сказал Олег. — Тебе даже приятно, что я угодил в такое дикое положение…
— Господи, откуда ты нахватался таких старомодных слов? — расхохоталась я. — Любила — не любила… Ты же сам меня учил, что любовь — это рудиментарное чувство недоразвитых особей, которым больше нечего предложить партнеру. Так, давайте на этом официальную часть процедуры закончим, если присутствующие не возражают. Как свидетель, я тут уже не нужна, а просто мило беседовать о морально-жизненных ценностях как-то не расположена.
Консул отдал мне расписку в получении денег, причем выражение громадного изумления из его глаз так и не ушло. Исмаил-бей о чем-то коротко переговорил с начальником полиции и тоже поднялся.
— Ты еще долго пробудешь в Кемере? — вдруг спросил Олег.
— Как и планировала, до конца отпуска. Не беспокойся обо мне, я не пропаду.
— Как же сильно я в тебе ошибся, — задумчиво, как бы про себя, сказал Олег. — В тебе погибла гениальная актриса. Тихоня, скромница, всем довольна, воды не замутит…
— Да я, собственно, и не менялась.
— Ты не видишь себя со стороны, — глубокомысленно изрек он. — То, что ты похорошела, это понятно. Но ты и держишься по-другому, свободно, достойно…
— Это совсем несложно, если рядом — настоящий мужчина, — отпарировала я. — И мужчина не по первичным половым признакам, а по духу. По его отношению к женщине.
Из природной вредности я произнесла все это по-английски, чтобы переводчик ничего не перепутал. И по-английски же обратилась к Исмаил-бею:
— Чем мы сегодня собирались заняться, Исмаил-бей? Кажется, вы хотели показать мне Кемер с птичьего полета?
— Дорогая Фэриде, вам стоит только пожелать.
— Ах, ты уже и Фэриде? — язвительно спросил Олег. — Поздравляю. Надеюсь, ты любимая наложница в гареме этого паши? Кстати, вчера здесь вместе с твоим беем была такая красотка, с тобой не сравнить.
— И не надо. Просто это тоже была я. Изменить внешность — пара пустяков, были бы возможности.
— Ну, это уже фантастика. Просто делаешь хорошую мину при плохой игре. Конечно, там целый гарем.
— Когда мужчина со мной — ему гарем не нужен, — отпарировала я. — Если, конечно, это настоящий мужчина.
И гордо выплыла из помещения, наградив всех общим поклоном.
— Этот жест с деньгами был эффектным, — отметил Исмаил-бей, когда мы усаживались в машину. — Но неразумным. Он не заслужил такого отношения к себе с вашей стороны.
— А если мне неприятно пользоваться деньгами человека, который хладнокровно планировал мою смерть? — устало спросила я. — Зато теперь сбылась ваша хрустальная мечта: наличных денег у меня не осталось, придется вам брать меня на содержание.
— Да? Ну, тогда вы сделали все правильно. Потому что ваше стремление к финансовой самостоятельности, эта ваша сатанинская гордость меня, если честно, в восторг не приводили.
— Я безумно хочу пить, Исмаил-бей, — сказала я. — Даже не пить, а выпить. По-моему, в баре этого автомобиля есть мой любимый напиток.
Исмаил-бей молча смешал в высоком стакане джин с тоником и бросил туда два кусочка льда.
— Все, что прикажете, дорогая, — сказал он, протягивая мне бокал. — Могу я попросить вас об одном одолжении?
— Сколько угодно.
— И вы мне его сделаете?
— Клянусь.
— Хорошо. Насколько я понимаю, вы намерены пробыть здесь еще неделю. Сроки не пересматриваются.
— Правильно.
— Подарите мне эту неделю.
— В каком смысле? — опешила я. — Куда я от вас вообще денусь, пока здесь?
— Я не об этом. Я о том, чтобы вы припрятали до Москвы свою гордость и эмансипированность и позволили мне все, чем я захочу вас побаловать.
— Если только это не личный самолет или золотой ролс-ройс, — улыбнулась я. — Балуйте, чем хотите. Только помните, что у меня две руки, в которых помещаются только два чемодана.
— А разве в Москве вас не будут встречать?
— Кто? Коллеги или родители? Первым наплевать, вторым — не по силам.
— Господи, дорогая Фэриде, о чем мы вообще говорим! Поверьте, я все организую в лучшем виде. Во-первых, вы полетите на моем личном самолете…
Я поперхнулась джином с тоником.
— Да-да, а там вас встретят у трапа и отвезут туда, куда вы пожелаете.
— Думаю, я пожелаю домой, — с трудом собирая остатки здравого смысла ответила я.
— Вот туда вас и отвезут. Ладно, у нас еще будет время подумать об этом. Вертолет ждет. Давайте посмотрим все красоты нашей Анталии.
Внутри вертолет больше напоминал салон роскошной машины. Мягкие кресла, диван, низкий столик, большие окна для обзора. Сказка продолжалась, каким бы невероятным мне это ни казалось.
Самым странным было то, что в обществе Исмаил-бея все мои страхи перед высотой и скоростью куда-то улетучились. Я просто наслаждалась невероятной красоты видами, плывшими внизу, а Исмаил-бей время от времени объяснял, что это там такое, откуда появилось и для чего предназначено.
На меня снизошло какое-то умиротворение. Все неприятности отсюда, как говорится, с высоты птичьего полета, остались там, внизу, где люди ради денег готовы на все: на подлог, на убийство, да практически на любую подлость.
По какой-то прихоти подсознания мои мысли пришли к первому (и последнему) мужу, с которым мы так долго дружили и так недолго прожили в счастливом браке. Он как-то сказал мне: «Знаешь, есть восточная поговорка: женщина — как море, но если море все время спокойно, становится скучно».
— О чем задумались, дорогая? — прикоснулся к моей руке Исмаил-бей.
— О жизни, — честно ответила я.
И рассказала ему о жизненном наблюдении своего экс-супруга с его красочно-поэтическим сравнением женщин с морем.
Исмаил-бей искренне расхохотался:
— Ваш бывший муж очень плохо знал и вас, и море, дорогая Фэриде. Во-первых, на море бывают не только острые и подводные камни, но и подводные течения, мели и вообще много всего, так что я, например, к вашей кротости отношусь, мягко говоря, скептически. А во-вторых, есть ситуации, в которых я бы вас сравнил даже не со штормом — с тайфуном. Такая неуправляемая, страстная ярость…
— У меня? — изумилась я.
— У вас, у вас, но, как видно, об этом знаю только я. Надеюсь, во всяком случае. Ваш темперамент, дорогая, это нечто. Уж поверьте, я знал немало женщин, но как любовница — вы просто совершенство.
Я залилась краской до самых ушей. Мне было настолько хорошо с Исмаил-беем в определенных ситуациях, что я ни о чем не думала, ничего не контролировала и вообще вела себя, судя по всему, более чем разнузданно. Оказывается, это и есть совершенство? Забавно было узнать об этом почти в тридцатилетнем возрасте.
— Можете не отвечать, — веселился Исмаил-бей, — у вас и так все на лице написано. Только я не понимаю, почему этого нужно стыдиться. Это же великолепно! Другое дело, что не каждому дано умение вызвать тайфун…
— Хотя это и нескромно, — довольно язвительно ответила я, — но вы правы. Наверное, правы и в том, что об этом говорите. Зачем скрывать свои таланты от людей? Они должны радовать окружающих.
— Как вы уже могли заметить, скромность в число моих достоинств не входит. Господи, чуть не забыл, а ведь специально взял с собой, чтобы вас порадовать.