На табличке значилось, что автор этого произведения – Народный художник Гурьян Козловичев.
– Это здешняя знаменитость, – сказала Даша. – Очень хороший художник. Мы к нему пойдем. Он входит в программу тура.
Тут мы все вспомнили, что это у нас туристическая поездка.
На противоположной стенке висело лирическое полотно «Партизан и Русалка» того же художника. Там изображены были названные персонажи в подводном царстве. Рыбки, осьминожики, кораллы. Написано всё было весьма гламурно. Видимо, это был другой творческий период.
Как мы поняли, в ресторане происходило затянувшееся празднование Нового года. Партизаны и их подруги, уже давно и застойно пьяные, продолжали нескончаемый карнавал, переходя от выпивки к закуске, от закуски к песням, от песен к танцам, а от танцев к мордобою. И снова по кругу. Мы пришли, когда они выпивали и закусывали. Но вот кто-то в углу затянул типичным козлиным голосом:
Жил-был у бабушки
Серенький козлик…
И весь ресторан подхватил суровыми пропитыми и простуженными под водою голосами этот повторяющийся рефрен, закончившийся громовым:
Вот как! Вот как!
Серый козёл!
Ха-ха! Ха-ха!
Серый козёл!
И снова козлиный тенор:
Бабушка козлика
Очень любила,
Очень любила,
Очень любила…
И громовой конец:
Очень любила
Бабка козла!
Ха-ха! Ха-ха!
Бабка козла!
Это было по-своему красиво. Но мы не подпевали, чем вызвали косые взгляды козловичей. Даша волновалась.
– Положено петь, – шепнула она Кириллу. – Хоть рот открывайте! Здесь народ крутой…
– Я? Открывать рот? – надменно спросил Кирил. – Дашенька, что с тобой?
– Ну я сказала.
Нам принесли единственное оставшееся в меню блюдо – макароны по-флотски. Макароны были вкусны, порции огромны.
А козловичи уже затянули свою партизанскую: «Шумел сурово Брянский лес…», а потом про лихие батальоны приамурских партизан. Слава Богу, партизанских краев в России хватало. Прослушали мы и местную патриотическую про подводных партизан, сочинённую тем же Козловичевым, как позже выяснилось. Он один тут был гений. Запомнились строки:
Под водой – это тоже Россия,
Наша нежная, влажная мать…
В этом месте я тоже про себя упомянул мать. Молодёжь откровенно ржала, кроме Даши, чем вызвала ещё более пристальные и тяжелые взгляды партизан.
Но тут на эстраду вышел вокально-инструментальный ансамбль и грянул «Ландыши». Партизаны повалили танцевать.
Человека три, как я заметил, были в старых гидрокостюмах, но при галстуках. Один гидрокостюм был покрашен под камуфляж.
Я люблю наблюдать ресторанные танцы. Нет зрелища безысходнее. Нет картины, которая вызывала бы во мне большее отчаяние. Я всегда роняю слезу скорби, когда вижу эти пары, толкущиеся на пятачке перед эстрадой. Я смотрю на их движения и лица и ясно вижу, насколько безнадёжно наше дело и сам я далеко не ушёл от них, ибо ещё минута – и я тоже буду там, сжимая в объятьях потную красотку, дыша ей в лицо перегаром и ощущая удовольствие во всех членах.
Ну да, я не оговорился. Во всех членах общества.
Но сейчас я сидел трезвый и духовный и взирал на эту картину с отвратительной интеллигентской брезгливостью.
Отвратительна она была потому, что мы превысили какой-то допустимый предел чистоплюйства и вызвали негодование партизанских масс.
Сначала к нашему столику вразвалочку, которую при желании можно было принять за матросскую походку, подошел молодой партизан и указав рукою на Лизу, сказал:
– Потанцуем?
– Это вы мне? – скорее изумилась, чем рассердилась Лиза.
– Тебе.
– Нет, спасибо, – вызывающе ответила Лиза.
– Хршо, – кивнул он и отошел к своим.
Это был разведчик, как мы поняли. Здесь все подчинялось тактике партизанской войны.
Заиграли «Рио-риту». К нашему столику выдвинулся отряд из трех человек. Не успел я подумать, кого они будут приглашать третьим – Васюту? – как первые двое бесцеремонно схватили наших девушек за руки, а третий отрезал путь Васюте, встав перед ним в угрожающей позе.
Надо сказать, амбал был тоже немаленький.
Девушки отчаянно вырывались. Это длилось секунду, и тут мы все разом вскочили на ноги и Кирилл первым успел вмазать тому, кто тащил Дашу. Васюта отбросил амбала и кинулся на защиту Лизы, а я занялся отброшенным Васютой амбалом, вцепившись ему в грудки и оттесняя с поля боя.
К месту сражения кинулись со всех столиков партизаны, в том числе и те пижоны в гидрокостюмах. Оркестр безмятежно наяривал «Рио-риту». Под музыку это смотрелось весело и динамично.
Кирилл вторым ударом уложил обидчика, но на него уже навалились двое. Васюта с методичностью парового молота крушил партизанские челюсти. Девушки отбивались отчаянно. Мне тоже пришлось махать руками.
Но силы были явно неравны.
И тогда в ресторане возник нарастающий гул сирены. В зал тренированно вбежал отряд омоновцев числом восемь человек в шлемах, камуфляже и с резиновыми дубинками. Они не успели добежать до места происшествия, как козловичи как по команде вернулись на свои места. Омоновцы развернулись и покинули зал в том же боевом порядке.
Как видно, сцена эта была отрепетирована до мелочей. Лишь один из них с погонами лейтенанта подошел к нашему столику и откозырял Кириллу.
– Не извольте беспокоиться! Отдыхайте!
Ансамбль заиграл ещё одну знакомую мелодию и немолодая певица затянула:
Утомленное солнце нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась, что нет любви…
Мы посмотрели друг на друга. Вид у нас был встрёпанный.
– Хорошо сидим! – сказала Лиза.
2 января 20… г.
Братья и сёстры!
Простите меня.
Когда вы будете читать репортажи из Баранова и смотреть фотографии, не подумайте, что я сошел с ума или профанирую свою объявленную Миссию.
Я отношусь к ней серьезно, вот в чем беда.
Поэтому я не могу публично о ней говорить, глядя в лицо людям. Как сказать, что ты Государь? Это невозможно, и поэтому в дело вступает шут в бутафорском кивере.
Иное дело – здесь, где я раскрыт перед вами. Я люблю всех и каждого, моих братьев и сестер, моих детей, моих названных подданных. Я думаю, что именно здесь мы можем раскрыть все прекрасные тайники души и без стеснения признаться в любви.
Наяву это невозможно.
Но сон ли – наше существование в Сети? Если сон, то особый, потому что он чище яви и обнажает лучшее, что в нас есть. Или – скрытое. И я верю, что это скрытое в нашем народе – прекрасно. Ибо:
Мы самые сильные.
Мы самые смелые.
Мы самые добрые.
И мы никому не хотим зла.
По-видимому, Кирилл написал это в машине по пути в Козлов и отправил через мобильник, потому что накопилось уже несколько сотен комментов. Поначалу я даже побоялся их читать. Мне были достаточно хорошо известны нравы в Сети, где спрятавшиеся за своими никами люди, а точнее юзеры, не стесняются обнажать самое дурное, что есть на дне души. Они не могут допустить, чтобы кто-то оказался лучше и чище их и по возможности гадят везде, где встречают истинные чувства.
Но я ошибся. Я думал о них хуже.
Только несколько отъявленных отморозков попытались «наехать» на царевича, но были дружно и холодно проигнорированы. Кстати, это самый достойный способ общения в Сети. Провокатор и хам ждёт и надеется, что с ним вступят в разговор, осудят, призовут к порядку – и тогда он уже покажет всем, кто он есть, скажет накипевшее и наболевшее, что на поверку оказывается ничтожным и жалким выплеском самомнения и глупости.
Царевичу поверили и потому говорили с ним столь же доверительно, особенно барышни. Я прочитал немало удивительных признаний о невозможности быть искренним с ближними, о застенчивости и стеснительности, когда человек вдруг начинает фордыбачить, как говорили раньше, или стебаться, как делают сейчас. Душу всячески берегут от постороннего вмешательства и даже взгляда, а потом удивляются одиночеству.
Впрочем, я пустился в рассуждения, а рассуждать нам сейчас было некогда.
В отдалённых от журнала Царевича районах Сети его феномен обсуждался бурно – не события даже в таджикском селе или Баранове, не захват его в заложники и сумма отступных, хотя и об этом говорили, а самое главное – вопрос о доверии.
Русская диаспора за рубежом и эмигранты из Израиля были настроены скептически и по своему обыкновению умничали и иронизировали, не в силах понять такой простой вещи, как Божественное Предназначение. Кирилла скорее склонны были считать недалеким и инфантильным юношей с признаками шизофрении, чем расчётливым самозванцем. Но в искренность и глубину его чувства попросту не верили.
Поэтому в тусовках, где преобладали покинувшие родину интеллектуалы, царило скептическое ожидание: ну, что ещё выкинет этот мальчик?
Наоборот, на форумах и в сообществах, где преобладали жители России, наблюдалось сочувствие и робкая надежда: а вдруг? И чем моложе был состав, тем сильнее верили Кириллу и готовы были за ним идти. Хотя наивность многих суждений вызывала улыбку.
К нему уже обращались с пожеланиями типа наказов избирателей – что нужно сделать в первую очередь, воцарившись. На первом месте стоял призыв разогнать ментов. В ментах видели абсолютное зло, система не поддавалась исправлению. Правда, соображений – кого же поставить вместо ментов и как сделать так, чтобы эти прекрасные люди не превратились в ментов за полгода – было немного.
Официальные молодежные движения вели себя настороженно. Видимо, им не дали указаний.
Власть же ещё не определилась, как быть с Царевичем. Это мы поняли уже на следующее утро.
Кирилл прислал мне по аське сообщение, когда я знакомился с новостями, прочитавши его пост: «Дон, зайдите в штаб, есть разговор».