Это никак с ним не вязалось. Эрик тем временем выехал на дорогу в центр на максимально допустимой скорости, и желудок Ханны несколько раз сжался.
– У тебя были еще какие-то воспоминания? Обо мне или Ребекке?
– Да, – ответила она. – Как раз сегодня. Только ты не против притормозить? Боюсь, меня вырвет. Извини.
Он тут же сбавил ход и остановился у ближайшей стоянки. Пока Ханна приходила в себя после его отвратительного вождения, Эрик сходил в магазин и принес ей бутылку воды. Его умение быть галантным удивляло. Даже несмотря на их перемирие, Ханна не ждала, что он что-то будет делать для нее.
– Это ты извини, со мной никто кроме сестры не может ездить, – с веселым блеском в глазах заметил он. – Мы с ней, видно, из одного теста.
Ханна с кивком приняла воду, и они прислонились к машине, глядя на дорогу. Какое-то время они стояли молча, но это уже не вызывало неловкости. Словно так было и надо.
– Сегодня она впервые приснилась мне, а затем я увидела ее на фото. Получается, это опять не мой сон, – с промедлением начала Ханна. – Если честно, был полный кошмар. Во сне она была в крови и кричала, спрашивала, кто я. Как будто это я вторглась в ее тело, а не наоборот. Хоть ее сердце прекрасно прижилось, оно по-прежнему не мое. Я не знаю, как объяснить научно, но вся эта чертовщина началась после пересадки. Твои, ее воспоминания, меня словно заставили быть их частью. И ты пойми… мне это не нравится. Но и сердце я не могу взять и заменить. Найти донора очень сложно, а мои доводы совершенно не медицинские.
– Я понимаю, – оборвал Эрик. – Я сам нейрохирург. Дело не в сердце.
– А в чем? – скептически поинтересовалась Ханна.
Он поднял повыше ворот своего пальто, о чем-то мрачно размышляя. Через стоянку то и дело проезжали машины, а они будто замерли вне времени, наблюдая за их движением со стороны.
– Ребекка… была не совсем здорова психически, – сказал наконец Эрик. – И проходила экспериментальную терапию при «ФЕМА». Ты же, наверное, знаешь, что фабрика специализируется на психотропных препаратах. «ФЕМА» постоянно работает над новыми средствами, а Ребекка тестировала одно лекарство, которое еще не выпустили… Я думаю, что его остатки были в ее крови и тканях и при пересадке попали в твой организм.
Ханна не могла вымолвить ни слова, не сводя с Эрика изумленного взгляда. Он не смотрел на нее, но размеренно продолжал, выверяя каждое слово:
– Ты скажешь, это невозможно, чтобы препарат переносил чужие воспоминания, но это очень революционное и опасное средство. Оно действует через фазы быстрого сна, когда человек чаще всего видит сновидения, и во время медленного сна, когда происходит «перезарядка» мозга, может корректировать серьезные психические болезни. Ребекка называла этот препарат ладаном, это был ее шифр. К сожалению, у нее развилось быстрое привыкание, и она уже не могла без него. Стала, по сути, как наркоманка, и состояние отхода от препарата называла «послесон». Это было что-то вроде ломки, когда она не могла себя воспринимать, у нее ехала крыша, никого не узнавала, била зеркала… Подозреваю, что и самоубийство она совершила в состоянии послесна, потому что совсем тронулась. В препарате есть один необнародованный синтетический компонент, который так просто не выявишь, поэтому его не обнаружили в ее крови, и орган прошел одобрение на пересадку. Ну а эксперимент «ФЕМА» провалился.
Повисла тяжелая пауза. У Ханны просто пропал дар речи, да и мир вокруг она перестала видеть. В ее голове было столько мистических теорий про сердце Ребекки и их связь, но на то, что Эрик ей поведал, никакого воображения не хватало.
– Погоди… – с промедлением начала она. – А почему я тогда видела твое воспоминание?
Эрик облизнул пересохшие губы и казался не на шутку встревоженным от того, что ей рассказал.
– Это, скорее всего, тоже свойство препарата. Он расширяет сознание настолько, что во сне ты можешь улавливать мысли тех, к кому неравнодушен, при подъеме окситоцина. Это что-то вроде телепатических галлюцинаций. Препарат в ее тканях, вероятно, среагировал на подъем твоих гормонов, и ты как-то подсоединилась ко мне. Видимо, есть какая-то субстанция в ее тканях, которая все еще хранит ее чувства и воспоминания, и все это прошло через тебя. Звучит, конечно, бредово, но, поверь, этот феномен уже наблюдался в эксперименте с другими, и пока он не поддается объяснению.
– Откуда ты это знаешь? – нервно рассмеялась Ханна. – И почему никто еще не засудил «ФЕМА» за такое?
– Я был бы рад, но пока не имею оснований засудить собственного отца. Все документы были в порядке. Ребекка подписала отказ от претензий до тестирования.
– Погоди, что ты сказал?
– Что она подписала…
– Ты сын Хенрика Фергюсона? – не веря своим ушам, спросила Ханна.
Эрик потупился и кивнул.
Ханна вернулась домой, раздавленная лавиной полуфантастической информации. Эрик сказал, что у него нет морального права такое от нее скрывать. Никто в «ФЕМА» не знал, что Ребекка согласилась на посмертное донорство, и уж тем более они не интересовались, что стало с ее сердцем. Им было достаточно подтверждения о кремации тела.
«ФЕМА» всегда была агрессивной компанией, ставящей инновацию на первое место. Именно поэтому она так быстро вырвалась вперед после кризиса девяностых, и ее препараты стали считаться золотым стандартом в лечении душевных болезней. Ханна работала в отделе локализации лекарственных средств, и с лабораториями у нее никаких дел не было. Более того, у такой огромной компании имелся жесткий корпоративный кодекс, и многие отделы даже не знали, кто чем занимается, если это не входило в их компетенцию. Про новые проекты в лабораториях Ханна слышала, что их ведет доктор Рудяк. Тоже то ли поляк, то ли словак, но главное – правая рука Хенрика Фергюсона.
И встреча с сыном начальника при таких обстоятельствах никак не укладывалась в голове. Эта семья фактически диктовала условия всей фармацевтической индустрии Европы и даже за ее пределами. Фергюсоны были настолько богаты, что если бы спускали свои деньги в унитаз, то эта процедура длилась бы много лет.
Эрик честно сказал ей, что из-за сложившейся ситуации чувствует себя ужасно, и обещал неформально поговорить с Рудяком, чтобы Ханну обследовали и что-то сделали с чужими людьми в ее голове. Ошеломленная, она сразу дала на все согласие, и он пообещал позвонить на неделе, когда что-то будет известно. Новая встреча с ним, конечно, радовала, но после всех этих новостей до собственных нелепых чувств ей уже не было дела.
Эрик отвез ее домой и распрощался, еще раз десять за все извинившись. Теперь они поменялись местами, и она уже ни в чем не была перед ним виновата. Ханна стояла перед подъездом, плохо понимая, к добру это или нет. Может, после всего этого «ФЕМА», как в фильмах, попросту упечет ее без всяких бумаг в лабораторию…
На лестнице раздались легкие шаги, а через мгновение Ханна нос к носу столкнулась с Амари. Тот был одет в свое тяжелое зимнее пальто, виртуозно заправив в ворот белоснежный шарф. Щеки были аккуратно выбриты, а в глазах сверкали знакомые лучики.
– Добрый день, Ханна! – ласково поприветствовал он ее. – Как я рад тебя видеть!
Ее первым порывом было взять его под руку и втащить обратно в квартиру, как уже приходилось делать много раз. Но она просто замерла на площадке, не в силах оторвать от него глаз. Больной деменцией старик пропал и вернулся тот, кого она ненадолго застала в свой первый год во Фледлунде, – элегантный и обаятельный человек, у которого для каждого найдется доброе слово.
– Амари… вы… как…
– Увидимся еще! Я в булочную.
Он даже не заметил ее замешательства и, насвистывая, вышел из подъезда.
Этот день явно намеревался поставить все с ног на голову. Ханна поднялась на пролет выше и заметила, что квартира Лекана открыта. Оттуда доносились какие-то биты, и первой мыслью было, что его нет и он забыл закрыть дверь. Она тут же влетела внутрь, чтобы проверить, и застыла на пороге кухни. Лекан строгал морковь, а на плите кипело несколько кастрюль.
– Амари только что вышел! – выпалила она. – Я не успела его поймать…
– Да он сейчас вернется, – махнул сосед рукой, высыпая овощи в суп.
Выглядел Лекан умиротворенным, как если бы блуждание деда его нисколько не волновало.
– Как? – только спросила Ханна.
Наконец он поднял на нее лукавые глаза, прикусил губу и выдал:
– Волшебные бобы! Они существуют! Джек все-таки не лоханулся.
12. Пути Морфея
Манера Эрика становиться неотъемлемой частью всего, что происходит, была сродни искусству. Он непринужденно вклинился в разборки Кирана, его будни, во все его проблемы и в итоге вез его к фабрике «ФЕМА» посреди глубокой ночи, обещая, что сейчас они протрут его амнезию, и воспоминания забегают, как кино. Сложно было понять, насколько его самого это интересовало. Он казался увлеченным. Может, сопереживал, а может, просто скуку развеивал. Несмотря на откровенность, в нем словно были закрыты некоторые двери. И чем больше Киран проводил с ним времени, тем отчетливее ощущал, что есть еще какой-то другой Эрик. Его множественные вселенные словно не были выдумкой.
Но хоть с миллионом лиц Эрик оставался его другом. Пока что единственным.
«Роллс-ройс» рассекал ночную дорогу, на всех парах несясь к сверкающим трубам. Киран на мгновение прикрыл глаза, погружаясь в себя, и вдруг увидел внутренним зрением блики света. В его снах они располагались на той же высоте и наблюдали за ним, как многоглазое чудовище.
– Я был здесь, – сказал он с промедлением. – У фабрик. Ночью. Я помню этот свет.
Эрик покосился на него с переднего сиденья, но ничего не сказал. На территории «ФЕМА» он махнул охранникам в будке, и те подняли шлагбаум. Ночью пустынная местность выглядела как ландшафт необитаемой планеты. Голая земля, дымка и фантастические трубы в ореоле света.
При фабрике располагалось кубовидное здание в несколько этажей, это был исследовательский центр. Несмотря на поздний час, окна верхнего этажа были освещены. Эрик приложил к сканерам у входа какую-то карточку, и они оказались в сияющем холле. Никаких вывесок здесь не имелось, только на белом полу сверкал неоном логотип «ФЕМА». Путь заканчивался у самого дальнего кабинета на последнем этаже.