Во всем этом было что-то неправильное. В некоторые уголки души нет входа даже самым близким. Эрик самовольно ступил на территорию, которую Ханна прятала от всего мира. Она изо всех сил стремилась быть как Ребекка, но внутри что-то запоздало говорило, что она выбрала не тот путь. Из союзницы Ребекка начала превращаться в ее соперницу. Даже после смерти у нее была власть над ним. И как же не хотелось начинать разговор о ней снова, но уже не было выбора.
– Я знаю, как ты по ней скучаешь, – отрывисто ответила она. – Вижу это в каждом твоем взгляде. Ты сам сказал, что не можешь пока отделить свои чувства, и я не прошу тебя об этом. Но у меня есть мысли. Мои мысли. Ты не должен был это читать.
– То есть вместо разговора о своих опасениях ты втихаря кропаешь сюда свои претензии, – констатировал он. – Как я могу себя после этого чувствовать?
– У меня должно остаться что-то свое! – вдруг выкрикнула Ханна.
Туман в голове все спутал, и она понимала только, что сопротивляется чему-то страшному и неотвратимому. Предчувствие зависло в этом доме, пасмурном небе и самом Эрике. Почему-то ужасно захотелось, чтобы Киран приехал скорее, и тогда эта странная безлюдная вселенная развалится.
Эрик отложил блокнот, буравя ее незнакомым, холодным взглядом. Затем выдохнул.
– Хорошо, желаешь строить стены – пожалуйста. Обвини меня еще в том, что сама пытаешься быть на нее похожей.
От этих слов подступили слезы. Нельзя было найти более несправедливого упрека. Никогда она не думала, что он может быть таким жестоким. Хотелось немедленно за все оправдаться и просить его думать о ней лучше, но слова не шли. Некоторое время она смотрела на него со смесью ярости и непонятной мольбы и в итоге смогла выдавить только одно:
– Мне нужно в уборную.
В ответ – гнетущая тишина. Неверным шагом Ханна двинулась в дом. Одеяло по какой-то причине волочила за собой. Долгожданный пикник грозил стать концом всего. Эрик обвинял ее в скрытности, но за его словами чувствовалась злость за что-то другое. Но за что именно? Ее подражание Ребекке, которое было ради него? Или же, наоборот, за то, что какая-то ее часть так и не стирается и ищет выхода в письмах самой себе? И ей так и не хватило мужества спросить его, зачем он ее чем-то опаивает…
В доме было довольно светло и без излишеств. Сквозняк уже частично развеял неприятный запах, но все равно хотелось зажать нос. Ханна юркнула в уборную и заперлась. Как ни странно, в ней пахло лучше, хотя он говорил про трубы. Дрожащими руками она достала телефон и набрала Кирана.
– Ханна! – раздалось через пару гудков. – Вы уже там?
В коридоре раздались шаги. Ханна судорожно включила воду, чтобы заглушить свой голос.
– Да. Мне нужна твоя помощь. Эрик ведет себя странно. Я очень слаба, у меня двоится в глазах, и… я не знаю, где мы.
– Я знаю где. Буду где-то через полчаса. Главное, ничего не пей. Он поит тебя Морфеем, – сказал Киран.
– Что?
– Он хочет вернуть Ребекку. Морфей каким-то образом подавляет тебя и запускает ее воспоминания и привычки. Черт, я не знаю, как это объяснить. Просто веди себя как обычно. И не провоцируй Эрика.
– Ханна! – В дверь туалета требовательно постучали.
Она осоловело смотрела, как в раковину стекает ржавая вода. Палец нажал на сброс звонка.
– Выходи. Надо поговорить. Я погорячился.
«Морфей. Он дает тебе Морфей».
Она тяжело осела на пол, пытаясь совладать с собой. Мысли вдруг начали мелькать.
«Разве ты не хотела стать ею?»
«Хотела, но…»
«Ну ты и жалкая… Выбери уже, быть ничтожной собой или ею…»
Кафельные плиты на стене начали прокручиваться, будто она была внутри кубика Рубика. Тошнота подступила ближе. В углу что-то шевельнулось, и она увидела влажные красные щупальца, потянувшиеся в ее сторону. Только не это… Галлюцинации Ребекки стали ее собственными.
– Ханна!
В дверь что-то тяжело ударило, и крючок вылетел из петли. Голоса в голове смолкли, как по приказу. Эрик стоял на пороге и смотрел на нее остановившимся, выжженным взглядом. Ханна незаметно втолкнула мобильный в карман джинсов.
– Я думал, ты сознание потеряла, – ровно произнес он.
У нее почему-то не получалось встать. Она только смотрела на него снизу и молчала. Было страшно его потерять, но еще больше она теперь боялась его самого.
Эрик выключил воду, взял ее на руки и понес куда-то вглубь дома. Почему-то в гостиной запах усилился. Ханна разглядывала его точеный подбородок, тонкую жилу на шее, печальную линию губ и вдруг начала плакать. В этот самый момент, находясь в его руках, она поняла, что он ее не любит.
– Тихо, тихо… – покровительственно произнес он.
Ее голова коснулась спинки дивана. Он аккуратно закатал рукав ее пуловера и начал разрабатывать ей руку. Она поняла, что он ищет вену. Что-то кольнуло, и в нее заструилась очередная доза Морфея.
– Так надо, – тихо сказал он. – Я не планировал делать это сегодня. Но, видно, придется. Тихо. Все будет хорошо. У нас всех.
Эрик ласково перебирал ее волосы. Слышалась его мерное дыхание. Ханна не могла пошевелиться. Рук и ног словно не было.
– Я вколол тебе четыре кубика Морфея. Это огромная доза для одного приема, и она должна ввести тебя в кому. У Морфея есть несколько стадий. В микродозах он корректирует твои личные расстройства. Это может сопровождаться кратковременным расширением сознания, когда ты вдруг начинаешь воспринимать больше обычной реальности. У каждого это происходит по-своему. В твоем случае это были сны обо мне и Ребекке. Мне пришлось постоянно добавлять тебе Морфей в воду и еду, чтобы максимально ослабить границу между тобой и Ребеккой. Но при употреблении Морфея дольше трех недель могут возникнуть побочные эффекты. Например, резкая потеря веса и сонливость, чередующиеся с гипервозбуждением и галлюцинациями… Я бы хотел, чтобы это было незаметнее для тебя. Все это время шло подавление твоего волевого центра. Считай, что я отпирал замки, и теперь осталось только открыть дверь. Для этого необходима разовая дозировка четырех-пяти миллилитров внутривенно, и твой организм уже готов, чтобы войти в особое состояние. Это долговременное расширение сознания. Рудяк называет его Морфеон. Ты будешь… в некотором роде в другом измерении. Не бойся, там не страшно. Я там был. В общем-то, Морфеон всегда вокруг нас, но без стимуляторов у нашего мозга нет возможности его ощутить. А чтобы выйти из него, тебе нужно будет ввести адреналин. Он у меня здесь, рядом. Но тебе нужно будет оставить в Морфеоне себя. На твое место придет Ребекка. Ее слепок ждет момента, чтобы обменяться с тобой… сознанием. Душами. Не знаю, как это называется, – послышался растерянный смешок. – Ребекка и мне привиделась однажды… Кричала, что я должен ее вызволить, если люблю. Морфеон также – что-то вроде огромной памяти всего и вся. В нем застревают наши импринты – совокупность эмоционального опыта, и Рудяк полагает, что однажды они растворятся, поэтому время терять нельзя. Ты еще не совсем готова и чуть-чуть сопротивляешься. Да и я планировал сделать это иначе, и уж точно не здесь. Но ты слабеешь, и если затянуть, можешь не выдержать. И… прости, что взял твой блокнот. Это все так скверно, неправильно, я уже умею понимать такие вещи, но после ее смерти я себя вообще потерял. Когда выяснилось, что ее сердце попало в тебя, все сошлось. Ты и есть дверь. Спасибо, что была готова отдать себя ради нее. Если бы твоя личность сопротивлялась сильнее и ты хотела бы другого… стать увереннее, не знаю, Морфей бы так не сработал. Он всегда исполняет наши истинные желания. На самом деле… мне было очень приятно проводить с тобой время. Ты по-своему прекрасна, даже в момент своего отчаяния. Но ты никогда ею не будешь. – Эрик коснулся ее лба сухими губами, а его голос отходил как волны. – Ребекка была частью меня. Моей худшей частью, от которой я не мог убежать. Только она не боролась со своей червоточиной, а давала всему волю. Нас все считали ненормальными, но вместе мы словно становились сильнее. И, знаешь, каково это – скучать? По-настоящему скучать по человеку, который уже никогда не вернется? Нечто в тебе тянется в прошлое, отвергает настоящее, не видит будущее. Для тоски важно только то, что ушло. Тоска будет действовать тебе вопреки. Ты хочешь забыть и идти вперед, а тоска тянет назад. Я тоже очень устал так жить… Все будет лучше, чем в «Ребекке» Дюморье[21]. Моя Ребекка вернется. Только не думай обо мне плохо. Пожалуйста.
Внезапно он встрепенулся. Послышались чьи-то шаги. Для Ханны они слились в один сплошной гул.
Утром Киран отловил Сумире и узнал, где их второй загородный дом, под предлогом, что Эрику нужно кое-что срочно передать. Спросонья она не очень понимала, что происходит, и сообщила, как добраться. Рудяк по-прежнему валялся на террасе, и, похоже, это было надолго.
Чтобы осмыслить все, что тот наговорил по пьяни, требовалось время. Сейчас Киран только хотел вытащить Ханну и остановить Эрика. Потому что неправильно смотреть и ничего не делать. Пока он не представлял, как именно придется это решать. Только одно было ясно – оставлять ее с ним один на один больше нельзя.
Он взял из их гаража еще какую-то машину, ключи ему дала сама Сумире. На нее он теперь тоже смотрел иначе, но никак себя не выдавал. Хороших матерей злить ни в коем случае нельзя. Они душевно распрощались, и, выехав на автобан, он перешел на максимальную скорость.
«Что, если весь город сидит на этом дерьме? Как далеко разошелся Морфей? По трубам, пустотам и подземным водам? Когда этому придет конец?» – устало думал он.
Рудяк сказал бы, что проблема в нем. Он не может взять и закрыть на это глаза, как все вокруг делают. Ему ведь даровали совесть, черт бы ее побрал. Теперь он постоянно ощущал себя должным.
Загородный дом располагался в полутора часах езды от Фледлунда, в пригороде Гамбурга. Навигатор указывал путь, а волнение в Киране росло. Он же никогда не сможет сделать с Эриком то же, что и с Пчеловодом… Более того, этим зверствам пора положить конец, Киран был сыт по горло насилием. И если с Эриком попытаться говорить… будет ли он его слушать?