Вену у Ханны сейчас найти было легко, они проступили близко к коже. Он постепенно ввел адреналин, а затем осел на пол, отстраненно глядя на них обоих. Мысли закончились. Киран начал считать про себя, и когда он дошел до двадцати семи, Ханна вдруг глубоко вздохнула. Ее обезображенное лицо начало подрагивать, и она почти открыла веки. Изо рта раздалось что-то нечленораздельное.
Надо было увозить ее в больницу. Еще неизвестно, как это все сказалось на ее пересаженном сердце. Киран подхватил ее на руки – она и не весила ничего – и отнес в машину.
– Чуть-чуть. Подожди еще немного… – сказал он, наклонившись над ней.
Ханна снова издала какой-то звук. Кажется, все же слышала и понимала его.
Киран бегом вернулся в дом, чтобы взять Эрика. Даже мысли не было его здесь бросить. Он не мог возненавидеть его или обвинить во всех грехах. Но и потакать тоже не мог. Таким был результат их слияния в Морфеоне.
Когда он поднял его, Эрик уже не дышал. Часть его, вероятно, все еще билась в нейронной паутине вместе с Ребеккой, где они будут безостановочно мучить друг друга и обвинять, пока их импринты не развеются.
Эрик не брал трубку, хотя обещал позвонить после полудня сам, чтобы согласовать даты их полета в Японию летом. Забывать про мать было не в его правилах. Несколько раз Сумире пыталась связаться со своим австралийским «сыном», как она любовно называла Кирана, но и он не брал трубку. Как и новая пассия Эрика. Они все как сговорились.
Под вечер Сумире не выдержала и выехала в сторону Гамбурга. Молчание всей троицы имело много рациональных объяснений. Молодежь чем-то увлеклась. Они могли быть на природе. Да где угодно. Но что-то внутри свербило и гнало отправиться следом. В первую очередь она была безукоризненной матерью, следовавшей своим инстинктам. В пути Сумире сделала еще пару звонков, но в ответ только шел каскад бесконечных гудков.
Около девяти вечера она добралась до дома, в котором не бывала уже много лет. Фонарей на частной дороге не было, и свет фар едва выхватывал, что впереди. В итоге она чуть не врезалась в машину сына, припаркованную поперек аллеи.
Предчувствие уже кричало. Сумире поспешно вышла из машины и засеменила к дому, подсвечивая дорогу телефоном. Комната за комнатой загоралась светом. Найдя Эрика на полу в гостиной, она тут же стала прислушиваться, дышит ли он, и искать пульс, но меньше минуты хватило, чтобы понять, что сын мертв. Его тело уже остыло.
Взгляд Сумире остановился, и некоторое время она вслушивалась во что-то в тишине. Горло сжималось, а воздух словно закончился. Затем она достала из сумочки флакончик и капнула себе в глаза. Зрачки на мгновение расширились и сузились обратно. Рудяк сделал в домашних лабораториях улучшенную версию Морфея в виде глазных капель, через слизистую препарат действовал даже лучше и мягче. Он подавлял ненужные эмоции. Рудяк пока занимался разработками сам и вовлек ее как первую подопытную. Сумире всегда была к себе требовательна и пыталась оставаться камнем, но с возрастом все, что она подавляла, превратилось в панические атаки. Без капель она не смогла бы совладать с тем, что увидела.
Поднявшись через пару минут, Сумире осмотрела надломанные ампулы и шприцы и сгребла это все в сумку. Следом безжалостно зажгла свет в погребе, и без того понимая, что там. Некоторое время она без всякого выражения смотрела на разлагающиеся тела трех женщин. Теперь здесь нужно было убраться.
Об австралийце и Ханне она сейчас не думала. Это было не важно. Они могли быть виновны в произошедшем, и с ними она еще разберется. Но не пока дом в таком состоянии.
Сумире поволокла тело сына к своей машине и погрузила на заднее сиденье. Несмотря на то что она была небольшого роста, на ее лице не дрогнул ни один мускул. После она вернулась в дом и достала из подсобки лопату. Земля на заднем дворе была рыхлая, и копать было легко. Пару раз делала перерыв, чтобы снова закапать в глаза. Растворенный Морфей служил ей допингом. Белый брючный костюм вскоре покрылся пятнами, а лоферы от Джимми Чу утонули в земле. К двум часам ночи яма была готова. Сумире дотащила к яме по очереди тела и сбросила их вниз.
В четыре утра, как забрезжил рассвет, она наконец села в свою машину и поехала обратно во Фледлунд, оставив летний дом проветриваться. «Роллс-ройс» она заберет потом. Свое тело Сумире едва ощущала, но вместе с откатом Морфея понимала, что ей уже ничего не нужно. Часть нее стремительно уменьшалась и превращалась в огарок.
Заехав в свой двор, она быстрым шагом двинулась в дом. Кристалл из дымчатого кварца мистически поблескивал в полумраке холла. Сумире нащупала ручку за ним и надавила. Дверь, замаскированная под стену, отъехала, и она помчалась вниз по хромированной лестнице.
Галогенные лампы под потолком заменяли окна. Рудяк еще не уехал и что-то делал в лаборатории. Ее он заметил не сразу.
– Эрик в машине, – отрывисто произнесла Сумире. – Иди и верни его.
– Что, прости? – Рудяк рассеянно уставился на нее сквозь защитные очки, в которых его глаза казались еще более круглыми.
– Я говорю, верни мне Эрика! Что хочешь сделай, но верни!
– Ты хочешь сказать… – осторожно спросил он. – Эрик мертв?
– Да! – закричала Сумире, белея на глазах.
Морфей сошел и оставил страшное оголенное осознание. Рудяк без дальнейших расспросов поднялся с ней наверх и уставился на тело Эрика на заднем сиденье автомобиля.
– Давай. Делай, – безостановочно повторяла Сумире.
Доктор оттянул ему каждое веко и проверил пульс. Все это было абсолютно бессмысленно.
– Я уже ему ничем не помогу, – ошарашенно качнул он головой, когда они вернулись в лабораторию. – Отчего он умер? Я не заметил никаких внешних ранений.
Сумире выгребла из сумки все, что собрала с пола дома, и Рудяк неуверенно пошурудил в ее находках.
– Здесь три пустых ампулы Морфея и один пустой адреналин, – в оцепенении сказал он. – Если все три ушли в него… Сумире, милая, я не Господь Бог. Это смерть от передоза. Он же и так его принимал я уже не знаю в каких дозировках, мне он перестал отчитываться. Так что… все.
– Что значит все? – взвилась она, толкнув его в грудь. – Что значит все? Мы вообще за что тебе платим? Хенрик дал тебе все условия, о которых ты просил, очистил твою дрянную репутацию своими адвокатами… Пора вернуть долг. Придумывай лекарство, которое его оживит! Слышишь? Мразь! Какая же ты мразь!
Рудяк всплеснул руками, неловко пятясь под градом ее точечных ударов. Сумире едва доставала ему до пояса, но ее напор был звериным.
– Это произошло из-за тебя! Ты подбил Хенрика лечить сына Морфеем, нашел себе подопытного кролика! Все, что случилось, твоя вина! Ты будешь нести ответственность!
Рудяк хватал ртом воздух, зачем-то выжидая момент, чтобы ей ответить. Сумире же взяла со стола ножницы и с размаху вонзила в шею великому доктору. Кровь брызнула на ее лицо, а он перехватил горло, панически водя глазами из стороны в сторону. Оседая на пол, он снес часть своих колб, и те разбились на мелкие осколки.
Сумире некоторое время со злорадным удовлетворением наблюдала, как Рудяк корчится с ножницами в глотке, затем вышла. Дверь снова стала стеной.
Киран привез Ханну в больницу в Эльмсхорне, это был ближайший город на их пути. Везти ее обратно во Фледлунд было бы преступлением. Он не сомневался, что люди из «ФЕМА» нашли бы ее в местной больнице в два счета, и их эксперименты никогда бы не закончились. Все они были в курсе того, что происходит. У них забирали кровь по несколько раз в неделю, и невозможно было не заметить увеличение у нее антител Морфея. Вывод следовал только один: они увидели в происходящем возможность эксперимента и из этих соображений стали потворствовать Эрику.
– Проверьте ее кровь, – сказал он ошарашенным врачам, которые пытались установить причину состояния Ханны. – В ней находится синтетический наркотик, разработанный «ФЕМА». Сделайте иммунохроматографический анализ.
Для сумасшедшего, верующего в теорию фармацевтического заговора, он был неплохо осведомлен о терминологии, и, к счастью, ему попался врач, который его выслушал. Киран даже покорно показал им свои документы, понимая, что теперь его затаскают по всем инстанциям и, возможно, заодно отправят в тюрьму. Но сейчас у него не было права прятаться и бежать. «ФЕМА» должна была прекратить свою деятельность.
Смерть Эрика ничего не изменила бы, пока существовал тандем Фергюсон – Рудяк. И неожиданно река дурной инерции пошла вспять. Анализ крови Ханны подтвердил сильнейшую интоксикацию неизвестным веществом. Следующими на очереди были его кровь и беседа с полицией и земельным ведомством по вопросам экологии. Киран сказал почти правду. Что при обвале надышался испарениями и потерял память. Рассказал и о дружбе с Фергюсонами, и о том, как они наблюдались с Ханной при «ФЕМА». И про секреты Рудяка о том, что они вытворяли с Ханной. А также про тела трех неизвестных девушек в доме Фергюсонов. Местная полиция в отличие от фледлундской отнеслась ко всему серьезно и пообещала проверить. Про «ФЕМА» же выяснилось, что их уже давно подозревают в загрязнении местности фармополлютантами, но пока к ним не могли подступиться.
В итоге Киран остался в Эльмсхорне, в каком-то страшном пансионе, и делил комнату с несколькими рабочими из Польши. Его рассматривали как свидетеля по делу, но вскоре нашлись и другие подтверждения. Пока Ханна восстанавливалась и проходила всевозможные чистки, из Фледлунда начали приходить новости. Далеко не все из них были хорошие.
Второй дом Фергюсонов обыскали и тела действительно нашли, но не там, где Киран ожидал. Три женских трупа оказались закопаны в землю, но ампулы и шприцы пропали. Несмотря на признание Кирана в том, что он вколол Эрику Морфей, чтобы его остановить, доказательств теперь не было. Объяснение могло быть только одно: Фергюсоны в очередной раз за собой убрали. Со своей стороны они лишь подтвердили смерть Эрика и успели кремировать его тело. Следствие все равно началось, но, учитывая, какие зубища были у этой семьи, оно обещало быть долгим.