Слухи же о пустотах вокруг Фледлунда, наконец, привлекли внимание нужных инстанций. Пробы воды и почвы из округи оказались шокирующими. В них нашли и другие химикаты, и экологическая инспекция набрала вагон доказательств о нарушении «ФЕМА» законов по сбыту фармацевтических субстанций. Полубредовые показания, австралийского бездомного внезапно обернулись скандалом на всю страну. Газеты запестрели лицами Фергюсона-старшего и Рудяка. Про последнего пресса вдруг выкопала, что он вел какие-то запрещенные эксперименты еще в Польше в начале девяностых и уже один раз попадал под суд, но Хенрик, оценив его талант и беспринципность, вовремя выдернул его в Германию.
Следом вышла директива об аудите всей фабрики, и в первую очередь ее исследовательской деятельности. Кто-то из сотрудников «ФЕМА» анонимно сообщил полиции о Морфее и передал засекреченную внутреннюю документацию. Так вышли на других подопытных, которых оказалось около двадцати, а сэмплы всех лекарств в разработке конфисковали из лабораторий. Хенрик уже не мог уходить в глухое отрицание. Вдобавок к следствию вокруг семьи, его и менеджмент фабрики ожидал суд.
Некоторые ученые «ФЕМА» живо переметнулись на другую сторону. Стало известно, что Пирогов и Бернштайн согласились на добровольные показания против своего работодателя и начали переговоры с исследовательским институтом Берлина, куда для расследования передали разработки «ФЕМА». Это выглядело как грязный компромисс властей, не желавших терять ценные кадры, которые знали о Морфее больше всех. Бернштайн и Пирогов были готовы выплатить штрафы и работать на государство, а от «ФЕМА» открещивались как от самого страшного зла. Рудяка же никто не мог найти, и, скорее всего, тот сбежал, как обычно делал, когда пахло жареным. Сумире Харада уехала в Японию. С опозданием в прессе прознали и о внезапной смерти Эрика Фергюсона, с чем, видимо, и был связан отъезд его матери. Хенрик же остался один и собирал вокруг себя адвокатов.
Все это произошло меньше чем за месяц. Киран считал, что ему просто повезло, что нашлись люди, которые захотели его выслушать и приняли нужные меры. Иначе он со своими россказнями про телепатию и расширение сознания просто сошел бы за обычного чокнутого. Он также готовился к тому, что Сумире вонзит в него когти и он все-таки попадет под следствие, как какой-нибудь соучастник, и неизвестно, на что еще она могла бы пойти. Ему и без этого было за что сидеть. Но Сумире предпочла просто исчезнуть. Вероятно, у нее были свои причины.
Почему-то Кирана ни в чем не подозревали, и, скорее всего, в Германии просто не были в курсе его прошлых дел, а с посольством Австралии они пока не связывались. Он выглядел жертвой, а все его наводки себя подтвердили. Почему-то казалось, что правосудие дойдет и до него, и Киран готовился его принять. Дни проходили в напряженном ожидании и мыслях о том, что это неотвратимо и справедливо. Но о нем постепенно забыли. Только сам он себе своих грехов не прощал.
Среди новостей пришло и известие о Бартоше. Киран все еще звонил во фледлундскую клинику, чтобы быть в курсе его состояния.
Двадцатого апреля старика не стало. У него было серьезное сосудистое заболевание, а перенесенные им травмы только усугубили его положение. Он так ни разу и не пришел в сознание, и когда Киран узнал, то расплакался, как ребенок. Это были первые слезы, которые ему удалось пролить, и, кажется, они были обо всем. О мире плохих людей, который они создали сами; о том, что он потерял и еще, возможно, потеряет; обо всем, что камнем лежало внутри и не могло выйти. Какая-то женщина, заметив, как здоровый мужчина рыдает на скамье, села рядом с ним и принялась утешать по-немецки. Он ничего не понимал, но кивал ей, а затем отправился бродить куда глаза глядят. Оставаться на одном месте не было сил.
Бартош был последним, что его здесь держало. Он сделал, наверное, все, что мог, чтобы разрешить эту ситуацию как-то правильно. Осталось дождаться выздоровления Ханны, и надо уезжать. Киран проснулся от кошмара, но тот все еще был с ним. Прятался в уголке глаза, как его собственная тень.
ЭпилогЛюди, которыми они были
Only the lonely could understand where I have been,
Always on a journey inside myself.
Remember me and what I used to be,
I don’t wanna be your enemy but I got to get away.
Только одинокие поймут, где я была,
Бесконечно блуждая внутри себя.
Запомни меня и ту, какой я была,
Не хочу быть твоим врагом, но я должна уйти.
«Бездомная атаковала Хенрика Фергюсона возле его дома. По словам очевидцев, охраны не было рядом, Фергюсон выходил из машины, когда женщина налетела на него с ножом. Согласно сведениям полиции, бродяжка Сара Ригер была в прошлом секретаршей Фергюсона и их общая дочь Дагмар росла с отцом. Хенрик скончался на месте от десяти ножевых ранений.
Месяцем ранее от передозировки наркотиками умер его старший сын Эрик, считавшийся наследником корпорации. На данный момент он подозревается в убийстве трех человек и умышленном отравлении еще двоих. Младшая дочь Дагмар теперь является единственной наследницей, и известно, что в апреле ей исполнилось восемнадцать лет…»
Ханну еще не выписали, но после курса чистки она стала приходить в себя. Изначально она даже не могла ходить. К ней довольно долго не пускали, и когда, наконец, разрешили, она уже передвигалась по палате в обнимку с капельницей.
Физические последствия передозировки оказались, к счастью, обратимыми. Однако, что творилось после Морфеона с ее душой, было неясно. Но Кирана она поприветствовала с улыбкой, и они неторопливо вышли во двор больницы.
Ханна снова напоминала себя прежнюю, и это было здорово. Черты лица сильно смягчились, а нездоровая эйфория во взгляде, к счастью, пропала. Надо сказать, она пугала до чертиков. Оставалось только удивляться, как неуловимые детали преображают человека.
– Ну, что… Мы снова мы? – с тусклой усмешкой спросила она.
В молчании они смотрели друг на друга, а затем обнялись. Им так и не удалось стать друзьями – слишком мало времени они провели вместе. Но после Морфеона они были теми, кто друг друга знает. В этом, возможно, и скрывался ключ к излечению обоих. Всегда должен быть человек, который поймет твои самые страшные глубины и не отвергнет.
– Чувствуешь себя лучше?
– Да. Работу я, правда, потеряла. Не думаю, что фабрика откроется снова. Да и не собираюсь я после всего этого оставаться во Фледлунде.
Киран кивнул, втайне радуясь такому исходу. Ханна чуть помолчала, вглядываясь в солнечные блики в листве. В ее глазах одновременно дрожала изнанка другой реальности. Они оба все еще ее видели. От этого им никогда не избавиться.
– Я уже говорила со следователем по делу Фергюсонов, – добавила она. – Я не видела те трупы, но у них нет сомнений, что это сделал Эрик. Все улики в доме на это указывают. Они также нашли шпильку Сумире в земле. Теперь подозревают и ее и требуют от японцев содействовать ее допросу. Но почему-то у меня такое ощущение, что она выберется из этого сухой. У этой дамочки свои способы… А все так вообще считают, что Эрик был наркоманом и сам устроил себе передоз.
– Правда в том, что я его ненамеренно убил. Хотя теперь… мне кажется, он держал это в уме, – решил Киран поделиться своей догадкой. – И был готов, только не так, как в итоге вышло.
– Почему ты так думаешь? – сощурилась Ханна.
Упоминание Эрика все еще вызывало у нее волнение. Этим болезненным рефлексам требовалось время, чтобы угаснуть.
– Потому что у него была готова вторая доза, – с промедлением произнес Киран. – Когда он одурачил меня и вколол мне Морфей, я увидел еще один полный шприц рядом с тобой. По количеству сломанных синих ампул понял, что это, скорее всего, не адреналин. Его я и использовал. Теперь я спрашиваю себя: зачем он его приготовил? В тебя и так вогнали лошадиную дозу. Меня он не ждал. Для кого был тот шприц?
Ханна потупилась, не в силах скрыть свою сломленность. Эрик принес ей много страданий, но она еще испытывала к нему чувства. Прошло слишком мало времени, чтобы забыть. И Киран уже был не рад, что первое, о чем зашла речь, – это Эрик, но она сама начала.
– Может, и для себя, – отстраненно сказала она.
– Рудяк говорил, что состояние Морфеона открывается не всегда. Наверняка Эрик это знал и хотел вколоть себе… если бы у него не получилось вернуть Ребекку. Учитывая, что он сидел на Морфее подольше тебя, это была летальная доза. Черт знает, что в нем творилось, но он явно не был счастлив.
– Я его совсем не знала, – вдруг отрывисто произнесла она, и впервые проглянули ее истинные эмоции. – Только когда мы все стали… единым, ну ты помнишь этот концерт в запределье, я поняла это. Он был болен сам. Это правда. Но его диспропорции усилились из-за Морфея. Он стал понимать слишком много, и сам от себя бежал. А Ребекка его доломала. Ты их слышал? Они заполнили собою все.
Киран кивнул. По правде говоря, вспоминать Морфеон не хотелось. Но Ханне нужно было поговорить об этом, и кроме него никто бы не понял, через что они прошли.
– Я была в ее голове. – Ханна перевела на Кирана невидящий взгляд, в котором искрилось какое-то озарение. – Не только она в меня влезла. Я слышала ее воспоминания. Видела. Она постоянно его изводила и вынуждала на какие-то поступки. Он сопротивлялся, но зависел от нее сильнее. Кому-то покажется забавным, что два психопата вили друг из друга веревки. Но она заставила его убить свою сестру. Тело Ренаты Лейнц лежало в подвале ее дома, и в ту часть можно добраться только на лифте, который зачем-то выстроили в ее квартире. Я рассказала об этом следователю, и сегодня он подтвердил, что внизу нашли чьи-то останки, которым было больше года. Экспертиза подтвердила, что это Рената.