— С чемоданом?.. И под милицейский свисток? — удивились подруги. — С ума сойти, до чего опустились!
Светлана продолжала выдавать информацию:
— Ларионов, значит, Гуся тренирует, а Гусь ему говорит:
«Ты, говорит, Ларионов, говорит, меня под монастырь подведёшь».
— Значит, не Гусь Ларионова подведёт под монастырь, а Ларионов Гуся? — уточнила Надежда.
— А под какой монастырь, не сказал? — съязвила Елена.
— Нет, под какой — не сказал, — простодушно ответила Светлана.
— Интересно, что бы это значило и с чем бы это было связано? вслух размышляла Лена.
Светлана недоуменно посмотрела на неё.
— С чем? Ясно, что с иконами. Милиционер говорит, что дедушка Гуся на него жаловался, что он у покойной бабушки какие-то бесценные иконы стибрил.
— А Ларионов-то при чём здесь? — заволновалась Надежда.
Светлана и на неё посмотрела с недоумением.
— При чём? У него отец реставратор, у него всё есть для реставрации, а Ларионов может эти материалы у отца стибрить…
— Вот уже дело и до икон дошло! — забеспокоилась Елена.
— Прекрасно! — не унывала Надежда. — Когда Вениамин признает все эти ошибки, он такой мировой рекорд с новыми силами поставит!
— А с Виткой у него что, роман? — спросила Елена.
— Хуже. Она ему всё время тихо так что-то говорит, что-то говорит, потом он ей всё время тихо так что-то говорит, говорит, говорит, потом она каждый раз как заплачет, — вновь затараторила Светлана.
Елена прищёлкнула языком:
— Значит, сразу до слез довёл?
— Сразу, — кивнула Светлана.
— М-да… И ведь я видела, как он в кино с этой Стеллкой ходил, — призадумалась Надежда.
И Елена задумалась…
— Да, Надежда, ты права, тут не двойником чемпиона пахнет, а целым тройником!.. — наконец, сказала она.
— А кто орал, что мы рано всё это придумали?! — осудила её Надежда. — Боюсь, что не поздно ли?..
— Вот вам эти всякие инте… — привычно начала Елена.
— …грации! — привычно подхватила Светлана.
— Интенси…
— …фикации! — приняла «эстафету» Светлана.
— Акселе…
— …рации! — закончила Светлана.
Елена вдруг узрела сидевшую на ступенях «судейской» беседки Татьяну. Ещё одна полуночница!
— Кто орал, что рано?! — двинулась к ней Елена. — Что стоит ли?!
Татьяна встала и подняла обе руки вверх.
— Ну что, сдаёшься? — грозно подступила Елена.
— Кто — я? — не опускала рук Татьяна.
— Ты. Руки подняла, значит, сдаёшься!
— Да это я просто зарядкой занимаюсь, утром — утренней, ночью — ночной. — Татьяна стала делать наклоны. — Чтоб таких, как вы, победить, с вашим идиотским здоровьем и вашими идиотскими выдумками, знаешь, надо быть в какой спортивной форме?!
— Да ну тебя, — усмехнулась Елена.
Девочки прошли мимо Татьяны.
Самое удивительное, что в эту знаменательную ночь никто не изумлялся, увидев друг друга так поздно во дворе. Видимо, какие-то незримые чувства, по-иностранному «флюиды», не давали никому спать этой ночью. Всё смешалось в сознании: день и ночь, вчера и сегодня, прошлое и будущее. А будущее, как известно, зарождается в прошлом и куётся в настоящем с тем, чтобы самому когда-нибудь стать настоящим, а затем — и прошлым…
Да и честно говоря, какой тут сон, когда столько волнений, нервов и забот поставлено на карту!
— Ой, девочки! — вспомнила Светлана. — А ещё что случилось! Что случилось!
— А что случилось? — безнадёжно сказала Елена, уже привыкшая к ударам судьбы.
— Ужас! Сплошной ужас! — воскликнула Светлана.
— Подожди. — Елена внимательно всматривалась в окружающую темноту. Даже под скамейку заглянула. — Этот… Этот с кинохроники, я заметила, не только Ларионова снимает, но и нас всех. Говорят, скрытой камерой начал… Я с Сидякиным вчера разговаривала, смотрю, а он с крыши беседки на нас свою кинокамеру навёл.
Надежда опасливо заглянула за «статую» атлета.
— А я выхожу на балкон, смотрю, этот Гиви меня с балкона Цветковой снимает прямо в упор.
— Как бы нам с этим хроникёром в документальную историю не попасть, — сказала Елена. — А что у него с Мосфильмом-то?
— Ой, девочки, — опять воодушевлённо начала Светлана, — режиссёр вчера был, уговаривал лично Ларионова. А Ларионов: «Я ещё должен подумать. Я ещё раз должен прочитать сценарий».
— Господи! Все мечтают сниматься в кино, а он ещё должен подумать! Зазнался! — Елена пнула ногой камешек.
— Это уж точно! — согласилась Надежда. — Если уж отказывается сниматься — это уж развоображался.
— Ну, так какой ещё ужас? — деловито спросила Елена Светлану.
— Витка-то влюбилась в Ларионова по-настоящему! — торопливо сообщила Мухина.
— Ну, уж это уже перевыполнение нашего задания. В конце концов, мы её просили только «как бы влюбиться»! А Ларионов?
— И Ларионов тоже по-настоящему влюбился, — потупилась Мухина.
— Как по-настоящему? Он же друг Толкалина?! — рассердилась Елена.
— Не должен, а влюбился.
Как и Елена, Надежда была тоже явно огорошена.
— Так ведь он с тремя встречается: со Стеллкой, со Степанидой и с Витой.
— Ну, это просто моральное разложение, — простодушно разъясняла Светлана. — Раньше он на девчонок и внимания не обращал, а теперь сразу за тремя ухлёстывает. Вчера идёт пьяный, шатается и поёт: «Парней так много холостых, а я хочу женатым быть!..»
Надежда так и ахнула:
— С ума сойти! Неужели и выпивать начал?
— Своими глазами видела, как Ларионов шёл и шатался.
— А Гуся всё тренирует по ночам? — спросила Елена.
— Тренирует! — ответила Светлана.
— И всё под свисток? — не унималась Елена.
— Под свисток!
— И всё с чемо… — начала Елена.
— …даном! — подхватила Светлана. — С чемоданом. Мало того, что Гуся тренирует прыгать с чемоданом, так ещё и сам с чемоданом прыгает. Мало того, что с чемоданом прыгает, ещё и танцульки завёл! Раньше, бывало, на школьном вечере подойдёшь: «Веня, потанцуем?» А он: «Я не танцую!» А теперь…
— Какие танцульки? — впервые услышала Надежда.
— Вот так, потренирует Гуся, потренирует, а потом танцевать начинает то со Стеллкой, то с Витой Левской! А Гусь говорит, и зачем, говорит, полярная ночь шесть месяцев в Арктике, а не здесь, в Москве. И Цветков с ними тренируется.
— Кошмар! Видно, целую шайку сколачивают! — подытожила Надежда.
— Вот и выпивать начал. Ужас какой!.. — сокрушалась Елена.
— И жениться хочет! — вставила Надежда.
— Ты всё это в историю болезни записала? — сказала Елена Светлане.
— Конечно, записала. Я же олимпийская медсестра!
— Ещё что нового?
Светлана знала всё.
— Гусь-то жить уже переехал к Ларионову!
— Да не может быть! — опешила Надежда.
— Вот тебе и раз! — только и смогла вымолвить Елена.
А Светлана продолжала:
— Видно, и отца Ларионова хотят втянуть в свои дела.
Надежда насторожилась.
— В какие дела?
Светлана словоохотливо пояснила:
— А в такие, какими уже милиция заинтересовалась: у покойной бабушки Гуся уникальная коллекция икон была, а Гусь теперь с ними какие-то шахеры-махеры делает. А отец Ларионова, наверно, перед этим их реставрирует.
Елена даже головой повертела:
— С ума сойти! И Толкалин ещё воспевает его в своих стихах! Так!.. Кто говорил, «рано зазнавать Ларионова»? Рано!.. Поздно!.. Ещё раньше надо было зазнавать, раньше! Гораздо раньше!.. А теперь я уж и не знаю, не опоздали ли мы?
— Да… — протянула Надежда, — здесь уже не двойничком чемпиона попахивает, а… может быть, и семерничком или даже восьмерничком!..
— Всё это хорошо, — отмахнулась Елена, — но… почему он не выступает хуже, чем обычно? Больше того, он даже значительно улучшил свои результаты.
— Сама удивляюсь! — удивилась Надежда.
Девочки вновь повернули к беседке.
Татьяна сидела на ступеньках уже не одна. Рядом с ней пристроился Леонид Толкалин с гитарой. Он взял несколько аккордов и откашлялся.
— А-а-а, нахально-инструментальный ансамбль? — сказала ему Елена. — Что нового?
— Три-четыре! — по-дирижёрски взмахнула Татьяна руками. И Лёня тихонечко запел:
Спортсмен выжимает железа тонны,
Так, что спины слышны тяжкие стоны,
Здесь всё нам ясно, и мы заявим прямо:
Решают здесь доли секунды и грамма.
Чтобы быть здоровым и чтобы быть смелым,
Зарядок много есть для тела,
И все зарядки хороши,
А где зарядки, ты мне подскажи,
А где зарядки для души?
Вот в чём вопрос
И вот в чём дело!
Чтоб наши души не мучила ревность,
Чтоб мы дружны рекордно были,
Чтоб верной любви мы рекорды били,
Вот для чего нужна и важна нам,
Вот для чего важна и нужна нам
Душ наших верность и наших душ задушевность!
— Души нет! — засмеялась Светлана.
— Правильно, нет! — саркастически заметила Татьяна. — У кого души нет, у того её нет, а у кого она есть, у того она есть! Пошли, чего с ними разговаривать!..
К ним, запыхавшись, подбежали Тарас Сидякин и Вадим Масюков.
— Ну, всё, девчонки, всё! — возбуждённо жестикулировал Тарас. — Ларионов согласился выступать за чужую команду и под чужой фамилией. Сейчас он мне сам об этом сказал!..
— Раз, говорит, надо, значит, надо! — поддакнул Вадим.
— Слышала? — торжествующе повернулась к Татьяне Лена. — Ну, что твой ДОТ Ларионов?.. За чужую команду согласился выступать!..
Но Татьяну не так-то легко было убедить:
— Ну и что, что согласился? А в последнюю минуту, может, передумает!..
— Строишь из себя какой-то страшный суд, — неприязненно сказала ей Елена.
И тут мимо беседки прошла новая компания полуночников: сам Ларионов — в чёрном костюме, Стеллка — в бальном платье, Гусь — с тяжёлым чемоданом и транзистором.
— Как говорится, миру — мир, а пиру — пир?! — сказал на прощание ошеломлённым «олимпийцам» Гусь.
Вся компания скрылась в воротах… Затем послышался шум отъезжающей машины.